Вокруг нее была пустота. Липкая и колючая, от которой покрывается мурашками кожа, совсем тихая и звонкая настолько, что можно оглохнуть. Настя была здесь и где-то еще одновременно, будто видела сон, задремав во время киносеанса.
Мимо проплывали теплые сгустки, от прикосновений которых лед расползался по рукам и выше, голова была тяжелой и не поворачивалась вовсе. Настя стояла, застыв на одном месте неповоротливой статуей, а от противного свистящего звона раскалывалась на части голова.
Она, должно быть задремала, потому что часы на стене все еще показывали тот самый последний день, за окном кружился, медленно оседая на землю, снежный занавес, а в комнату задувал из приоткрытого окна холодный целующий лоб ветер.
Насте не нравилось охватившее ее чувство беспомощности и подвешенности, и теперь она глядела в темный в полумраке потолок и слушала, как визжит на улице чья-то машина. Шея ныла и казалась закостеневшей, от кончиков пальцев расползался назойливый холод, а в груди было горячо от стыда и обиды.
Никто никогда не поможет ей, Настя влезла в это самостоятельно, но сил на то, чтобы взбить молоко в кувшине у нее уже не оставалось. Зима заканчивалась, и что-то внутри будто исчезало, обрывалось и истлевало.
Белесые снежинки кружились у самого окна, прилипали к стеклу и стекали на отлив сливающимися воедино грязными капельками.
Оглушительно тикающие часы показывали вечер, Настя знала это, хоть и не видела стрелок в темноте. Эти часы давно не ходили, стрелки застыли в едином положении, но нечто внутри продолжало работать, бессмысленно тратя последние отведенные ему мгновения. Тиканье сливалось со стуком снега о стекло, с шелестом шагов снаружи и с гулом пролетающих высоко в небе самолетов.
Люди не умели ходить самостоятельно, будто все разом тоже застыли, сделавшись безмолвными статуями. Им были нужны деньги, машины, одежда и много чего еще, но все это отчего-то казалось Насте сущей глупостью.
Нет никакого смысла стараться, если снова будешь один.
Вокруг нее были ледяные цветы, зачем-то не тающие в жаркой комнате, будто в насмешку прекрасные, распустившие призрачные лепестки. Настя, признаться честно, завидовала им, их вечности и неизменности и тому, что они есть друг у друга и никогда не одни. Настя осталась в одиночестве сразу после окончания школы, дрожала от холода и таяла от жары. Когда-нибудь она бы просто исчезла, и никто не вспомнил бы даже ее имени.
– Настенька, – он вынырнул как черт из табакерки, и что-то у нее внутри сжалось и рухнуло.
Это был первый раз, когда Настя видела его без шубы и шапки, и сейчас он отчего-то казался ей самым обычным человеком. Куда как более несчастным, чем она сама, выдумавшая большую часть собственных проблем.
– Что? – она приподнялась на локтях, сощурилась, разглядывая его скрытое полумраком лицо.
Черта с два она теперь выберется из этой ловушки. Он сработал слишком хорошо, чтобы она так просто слетела с крючка. Уж точно не в самый последний момент.
Матрас рядом едва ощутимо прогнулся, едва теплая ладонь легла на лоб, убирая в сторону растрепавшиеся волосы. Впервые от его прикосновения не было холодно, впервые Насте так сильно не хотелось, чтобы он уходил.
– Ты решила?
Он выдохнул это ей в самые губы, и волна дрожи прошла по телу вместе со сводящим ощущением накатывающего одиночества. В эту зиму Настя, кажется, впервые за долгое время не была совершенно одна.
Черта с два у нее была возможность решать. Настя рвано выдохнула, глядя, как расширяются черными провалами в светлых, почти прозрачных глазах зрачки, и склонила голову набок. Сейчас у нее было всего два варианта, о каждом из которых она не имела ни малейшего представления. Иными словами, Настя одновременно знала, что зима вот-вот окончится, и никак не желала ее отпускать.
– Я больше не буду одна? – вырвалось прежде, чем она успела вздохнуть.
Он качнул головой, слегка прищурился и медленно кивнул.
Он лгал, Настя знала это, чувствовала леденеющим от всепоглощающего жара нутром и не собиралась верить ни единому его слову. Ей, пожалуй, хватит и того, что вокруг будут кружиться в танце снежинки, стекающие чужими слезами по замерзшим щекам.
Он был непривычно теплым, почти настоящим, будто живым человеком, а вовсе не сказочным существом, пообещавшим убить ее, если Настя не выполнит его условие. От накатывающего волнами жара сводило в груди, стыд опалял щеки, но отступать все равно было некуда. Ловушка давно захлопнулась, капкан впился в ногу, и кто-то пустил отравляющий газ.
– Хорошо.
С замерзших роз, расставленных по всей квартире, гулко капала вода. Яркие разноцветные лепестки опадали под ее тяжестью, лишенные опоры-клетки, плыли по растекающимся лужам корабликами. Пахло приближающейся весной и приторной сладостью смерти, и Насте стоило лишь податься вперед, чтобы все вокруг превратилось в ледяную неприступную крепость.
Кажется, она видела это во сне, или спала прямо сейчас, утонув в собственных грезах. То, что ледяному демону нужно было тепло, чтобы не замерзнуть, казалось странным и нелогичным, но было как будто само собой разумеющимся, чем-то важно необходимым. Словно выстланным между строк смыслом, понять который можно лишь прочитав все до конца.
Настя бездумно вглядывалась в последнюю страницу с крупным словом «конец» посередине, а кто-то словно вырезал еще несколько строчек.
От весенней капели кружилась голова и звенело в ушах, хотелось раздеться, залезть в ледяную воду и отдать этот жар кому-нибудь другому, только чтобы в груди перестало гореть, а от ожогов не сводило пальцы.
О да, это был очень хитрый план, пробудить в ней этот жар, а потом забрать его без остатка.
Он улыбался, словно все еще читал ее мысли, но Настя знала, что теперь ему это не нужно. Он почти получил от нее желаемое, а она готова была отдать ему все прямо сейчас. Должно быть, от жара у нее помутился рассудок, потому что она сама подалась вперед, коснулась губами теплых губ и сжала жесткую ладонь.
В первый день весны с неба падал снег, кажется, впервые в этом году не превращающийся в грязную лужу еще на подлете к земле.
