В записках англичанина Сэмюэля Коллинза, девять лет прослужившего врачом в России при дворе царя Алексея Михайловича, и попутного составившего «Записки о России», а также о Польше на обратном пути есть прелюбопытная фраза:
«Что до меня касается, то я лучше бы согласился быть мужиком во Франции, нежели королем в Польше...»
Что же, польские короли действительно имели весьма ограниченную власть по сравнению с другими монархами, но сравнение вряд ли уместно. Посмотрим, как же жилось простому французскому мужику, на исходе XVI столетия, и в XVII веке в чьем обличье (а не в обличье короля) был не прочь побывать напыщенный англичанин.
Многие помнят знаменитую фразу Генриха Наваррского о курице в крестьянском котле, дословно примерно вот так: «Если Бог продлит мои дни, я добьюсь того, чтобы в моем королевстве не осталось ни одного крестьянина, который не был бы в состоянии иметь свою курицу в горшке». Отец народа, что сказать… О том, что добрый и жалостливый король эту несчастную курицу в условный крестьянский котел, так и не положил, предпочитают не вспоминать.
Что интересно, крестьянское восстание Жакерия времен Столетней войны, событие освещаемое достаточно подробно. А вот о том, что в самом начале царствования доброго короля Генриха IV , произошло второе по значимости и охвату страны выступление крестьян и городских бедняков в дореволюционный период, вспоминают ох как не часто. Не то чтобы тема запретная, но вот не любят ее не то что французские историки, а даже наши отечественные. Как же так – Генрих IV не ретроград какой-нибудь, не тиран, а тут вдруг крестьянские движения. Хотя благодаря книгам советского периода (самые серьезные исследования были опубликованы в 40-50 года), можно все-таки получить эту информацию.
Под влиянием несомненных заслуг Генриха IV в объединении Франции историки предпочитают умалчивать о темных пятнах его царствования, и обычно обходят вниманием движение кроканов (1592-1598), в крайнем случае считая его отголосками Религиозных войн. Рассмотрим предпосылки этого движения.
К концу XVI века положение французского крестьянства становилось все хуже и дело не только в религиозных войнах. С одной стороны, крепостная зависимость уже сошла на нет (обычно этим любят козырять, говоря о крепостной России), а с другой, в массе крестьянство не имело земли в собственности. Большинство крестьян были так называемыми цензитариями (от термина ценз или «чинш»), что значит – они не владели землей (но могли передавать участок по наследству), платя своему сеньору арендную плату, вот только к завершению религиозных войн деньги обесценились примерно раз в шесть по сравнению с началом века, и взимать фиксированную плату перестали.
И большинство сеньоров перешло на взимание аренды «исполу» - то есть часть урожая. Эта «часть», шедшая в закрома сеньора, составляла нередко 40-50 %, прибавим сюда десятину и все другие подати, числом примерно трехсот и держателю участка хорошо если оставалась четверть урожая. Ну и «по мелочи» - даже на кроликов и голубей нельзя было охотиться – сеньоральная собственность.
И это ведь только местные подати, а ведь были и государственные, прямые и косвенные – талья, габель и прочие. И каждый новый король не забывал вводить временные новые налоги, например, Генрих III развлекался тем, что однажды ввел налог на жителей домов возле колоколен. Свирепствовали также и откупщики, особенно по соляным налогам – французская «габель» это вообще нечто уникальное в истории налогообложения, вкратце, одна из основных деталей – население было обязано покупать фиксированное количество соли, по определенной цене, даже если жило близ открытых солончаков или на побережье, где соль выпаривали со времен Древнего Рима. Не купить было просто нельзя – придут солдаты и конфискуют имущество в счет оплаты, и конечно, себя не забудут.
Таким образом социальный взрыв должен был случится. Кардинал Д'Осса, один из приближенных Генриха IV сетовал:
«Народ не хочет слушать ни о каком суверене и не признает ни государя, ни дворянина. От их власти стремятся отбиться все, включая ничтожнейшего обитателя этой страны»