Свежий кусок # книги "Реки текут к морю" ( Ю_ШУТОВА ).
Мы движемся вглубь времени от поколения к поколению. Вот уже и до бабушки добрались. До ее детства.
Это был очень длинный путь. Потом Томка не могла вспомнить, сколько же они ехали. Ей казалось, что это был один долгий-предолгий день. Он начался на пристани в поселке. Когда они брали билеты в кассе, подошел дядька Сыромятин. Сказал, поможет загрузится, а то у них животья[1] много. Он еще что-то говорил неинтересное, Томка не слушала. Вытащил из-за пазухи что-то плоское, в тряпку замотанное. Томка решила — книжку. «Вот, — говорит, — отдай Оле, а она пусть Иннокентию, сыну, отдаст. Это наша фамильная, я тебе рассказывал». Что фамильное, он не сказал, а мама не спросила. Она сверток взяла, в баул сунула. «Хорошо, — говорит, — я отдам, Сергей». Эко напутала! Дядька Сыромятин, он Ефрем, а Сергей — это Томкин папа. Вот мамка загниголовая. Но говорить маме она ничего не стала, перепутала и ладно.
Потом день длился бесконечным плаванием на пароходе, потом пароход превратился в паровоз. Он дымил и вкусно пах углем. Из всей этой бесконечной дороги она запомнила только окно, за которым сначала медленно двигались заросшие черным лесом берега, потом что-то зеленое, может быть луга или поля. Потом лес замелькал быстрее, иногда он отпрыгивал куда-то и появлялись дома, люди, лошади и машины. Один бесконечный день и пестрое полотно, мелькавшее в раме окна.
И вдруг день этот в одночасье кончился, обратился в вечер, сырой и темный, как непропеченная краюха. Они с мамой оказались на длинном мокром перроне, зажатом с одной стороны бесконечной чередой вагонов, с другой — таким же бесконечным домом, двухэтажным, с высокими окнами-арками. Почитай, в такое окно запросто прошел бы карбас с поднятым парусом. Томке смешно: кто ж такие окна делает, разве что недотыкомка какой, это ж сколько дровины надо, чтоб протопить, а и все одно сквозь окна выстудит. Дом этот тянулся в обе стороны, конца-края не видать.
И Томка с мамой, и куча людей, толкущихся вокруг с мешками, корзинами и чемоданами. Были словно в ящике, в домовине, накрытой сверху серыми неопрятными очесами туч, сочившимися холодной водой. Мама вертит головой во все стороны: «Где ж наш папа-то?» И Томка тоже вертит. Но она никого не ищет. Просто смотрит. Вон дядька в широченных штанах, заправленных в голенища высоких сапог. Вон тетечки без платков, волосы кудряшками, на головах такие штучки маленькие, шапкой не назовешь, у одно плащ серый, у другой коричневый, и сумочки крохотные в руках, чего туда положишь — красивые тетечки. Вон бабы в длинных юбках, жакетках, с корзинами — ну это не интересно, таких она навидалась. А вон идет дядька, в фуражке, в синем костюме, морда нахмурена — строгий, как генерал из книжки про Бородино, наверно, главный тут. Он перед собой большую телегу катит, на телеге чемоданы разные наложены горой. Сколько у него всего! Богатый!
Мама вдруг подхватилась:
— Томочка, папа! Папа идет!
Рукой показывает на дверь длинного дома. Оттуда дядьки выходят. Трое. Который из них папа? Томка забыла, какой он. Но вот один из них побежал к ним, раскинув руки, будто взлететь собрался. Папа? Длинный дядька в черном, на пиджаке пуговицы желтые. Этот? Она не успела додумать, дядька схватил их обеих в охапку, закружил:
— Приехали мои девочки!
Под щекой оказалась мокрая колючая ткань, нос больно ткнулся в металлическую пуговицу.
Папа подхватил связанные веревкой чемоданы, перекинул через плечо. Теперь он стал похож на богатыря в доспехах, ему только железного шлема не хватает. А еще бы щит и меч, как у Ильи Муромца. Но вместо них папа в каждую ладонь зажал ручку баула. Мама приладила Томке на спину маленький сидор, специально для нее сшитый, потом в обе руки набрала узлов, один подмышку и два так потащила. Они прошли через длинный дом насквозь и оказались перед просторной площадью. Она вся была из мокрой раскисшей грязи. И по ней чвякали люди с узлами и котомками, с баулами и чемоданами. В стороне они столпились, будто ждали чего-то.
– Сереженька, на автобус пойдем?
– Нет. Я тут с машиной. Сейчас подъедет. Вы постойте, а я к ларьку за папиросами.
Томка смотрит, как отец убегает от них через чавкающую мокредь и думает, что вот сейчас они с мамой опять сядут в вагон, и паровоз повезет их обратно. Но тут прямо перед ними тормозит грузовик. Он пыхает в нос вонючим сизым дымом и, рыкнув, останавливается, заслоняя собой площадь и бегущего по ней папу. Дверь кабины приоткрывается, оттуда высовывается кепка, надвинутая на растопыренные красные уши.
– Шутрины? – спрашивает кепка.
Мама кивает головой. Быстро-быстро, а то вдруг не поймет этот с ушами, что они Шутрины.
– А Сяргей Ляксеич де?
Мама машет рукой:
– За папиросами в ларек побежал.
– А, ну сидайте. – дядька выскакивает из кабины, из-под сапог коротко взвихриваются серые султанчики грязи.
Он споро закидывает все их котули в кузов, задергивает брезентом. Когда папа появляется у машины с сиреневой бумажной коробочкой папирос в руке, Томка уже сидит в кабине на маминых коленях и с любопытством вертит головой.
– Ну поехали, что ли, Нефедов, – и папа лезет в кузов.
Грузовик тронулся и Томка закачалась, заподпрыгивала, будто катилась с горки на салазках. В окошке промелькнула толпа, поджидавшая автобус, ларьки, парочка черных легковушек и лошадь с телегой, нагруженной ящиками. Потянулась улица с двухэтажными деревянными домами, крашенными коричневой краской. Дома стояли близко друг к друга, иногда впритык, будто вышли на улицу, взявшись под руки. На них тут и там висели разноцветные вывески.
— Мама, там что написано?
— Булочная.
— А там?
— Потребкооперация.
— А это?
— Аптека.
Перед домами рядами тянулись деревья. Людьми, спешащими куда-то, такими нарядными, как у них в поселке разве что на праздник выходили. Над головами они несли серые или синие круглые тряпочные штуки, похожие на стожки сена. Томка решила, это как флаги на демонстрации.
— Это зачем? Что ли праздник?
— Это зонтик, Томочка, чтобы дождик не мочил.
«Как много всего. Вот что такое город. Вот что такое Вологда. И тут я теперь буду жить », – думала девочка, и было ей радостно.
Машина прогрохотала по булыжнику и вывернула на мост. На том берегу стоял большущий дом с белыми колоннами. Томка таких не видала.
Показала пальцем:
— Мама, смотри! Когда я вырасту, буду жить в таком.
Дядька Нефедов засмеялся прокуренно:
— Ишь, егоза. В таких-то домах большие люди сидят. Начальство!
— А я и буду начальство, — ответила Томка и, надувшись, отвернулась: «Задается, дурак».
Грузовик за мостом свернул направо и опять задрыгался по булыжной мостовой. С одной стороны стояли друг за другом двухэтажные деревянные дома. Их соединяли заборы, позади которых виднелись сарайки, назмы[2] с дровами, кусты. Влт это уже было похоже на их поселок. А по другую сторону, как раз за тем окном, в которое она смотрела, блестящей лентой извивалась река. Посредине плыла баржа, ее тянул отчаянно дымивший буксирчик.
Проехали мимо церкви, облезлой — белая штукатурка местами содрана до кирпичной кровянистой плоти. Дверь крест-накрест заколочена. Вокруг кучи какого-то мусора и штабеля досок.
Наконец, грузовик остановился.
— Станция Вылезайка, — сказал Нефедов и первым выпрыгнул из кабины. Открылась дверь, и папины руки приняли Томку и бережно поставили наземь.
— Ну вот, дочка, здесь мы и будем жить.
Томка обошла забрызганную грязью морду машины. Забор из желтой доски — калитка распахнута — столб деревянный, от него провода тянуться. За забором три дома бревенчатых, одинаковых. Два друг на друга смотрят, между ними двор. По двору собачка бегает, маленькая, рыженькая, на лисичку похожа, только хвост колечком. Белье на веревках висит, под дождичком мокнет — не порядок. Баба какая-то на крыльцо выставилась, на них с мамой смотрит. А третий дом в глубине, за ним — сараи. Дома все светлые, видно, что недавно срублены. Не то в поселке, там у всех старые, бревна почернелые. Зимой избы, как вороны на снегу.
Папа, взявши чемоданы — в калитку и в тот дом ,что справа, Томка за ним вприпрыжку. Тетка на крыльце посторониться не подумала:
—Драсти, Сергей Лексеич. Семейство привезли? — и Томке, улыбаясь сахарно, — Ай какая девочка-красотулечка, папина доча. А как же нас зовут-величают?
Томка насупилась, не понравилась ей тетка — поет сладеньким голоском, как Лиса Патрикеевна: «Петушок, петушок, масляна головушка, шелкова бородушка...» — а сама слопать хочет, зубки точит. Вон у тетки глаза какие — холодные, серые, как вода в омутах. А лицо-то и впрямь, как лисья морда: вытянутое, нос длинный, вынюхивающий, а рот тонкий, безгубый. Противная тетка.
—Дайкось пройти, Фелицата, — папа тетку чемоданом чуть подвинул. — Помогла бы лучше узлы занести.
— Да я б с радостью, Сергей Лексеич, да спина-то, спина чегой-то того, ломит спину-то, — тетка втянулась в дверь дома.
Томка поняла, что и папе она не нравится. И имя у нее вон какое-будто зубами клацает: «Фелицата».
За дверью внутри обнаружилась лестница на второй этаж, и две двери друг напротив друга. Папа толкнул ту, что справа, и Томка, просунувшись у него под рукой, первой заскочила в комнату. Светлую, вкусно пахнущую свежим деревом, с печкой в одном углу и тремя окошками, выходившими на реку. Под окнами стояла лавка, Томка встала на нее коленями, уткнулась носом в стекло.
— надо бы стены-то обить, да обоями обклеить, а то зимой через бревна дуть будет, все тепло выдует.
— Оклеим, Юленька. Успеем еще до зимы-то.
— Печь вроде хорошая. Ты протапливал? Не дымит?
— Не дымит, Юленька.
— А стол-то такой, ноги разные, откуда?
— Сам сколотил. Какие ноги нашел, те и приделал. Я еще шкаф сделал. Досохнет, Нефедов с мастерских привезет. Все у нас будет. Жить будем.
—Ну ин ладо, Сереженька.
Родители разговаривали у Томки за спиной, погрёмывали чем-то, разбирая привезенное животьё — она их не слушала. Смотрела на улицу, где, наконец-то, закончился этот мелкий надоедливый дождик, и, подышав на стекло, выглянуло в свое окошко солнце.
Скоро оно соберется с силами и рассияется. Растеплится июнь, засверкает речной водой, заголосит по утрам суматошными птичьими голосами, заполнит воздух густым ароматом сирени, а улицы пестротой женских платьев и платков. Ласковый июнь сорок первого года.
[1] Животьё — имущество (рус., диалект.)
[2] Назма — сарай, навес (рус., диалект.)
До и Дальше здесь .
Постоянно обновляющийся текст книги Ю_ШУТОВОЙ "Реки текут к морю" можно # читать на ЛитРес .
Самое популярное на канале :
Русский кот во Франции - птица вольная. Ни замки, ни заборы его не остановят
Невыносимое счастье первой любви
У французской пары не было детей, и они взяли их в советском провинциальном детдоме
Большая стирка в Кастелламмаре и сарацинская башня в Вико-Экуэнсе
Урок географии