В рассказе Анны Лужбиной на первый план выходит мистический опыт, заслоняя собою все слышанное и виденное. Главный герой то ли с Богом встречается, то ли с собственной гибелью.
— Больно? — спросила воспитательница.
— Нет, — соврал Яша.
— Тогда не плачь. Ты ведь мужчина. Мужчина должен уметь терпеть.
Это был ужасный день. Яша упал у всех на глазах, на пустом месте, и обеими руками угодил в грязную кашицу. Потом воспитательница терла ему руки салфеткой до красноты, а он издал какой-то неясный рык, и все рассмеялись, а воспитательница посмотрела на него со злобой. Почему-то ее интересовала только грязь на руках, а всех вокруг интересовал только его плач, а вот боль в ноге совсем никого не интересовала, и от этого было нестерпимо горько.
— Это все потому, что ты не умеешь себя вести, — говорила воспитательница, натирая Яшины ладони, — все вокруг ведут себя хорошо, а ты как бешеный!
Яша закусил губу и даже задержал дыхание. Нога продолжала гореть, и под коленом раздувалась шишка.
— Иди, успокойся! — воспитательница выпрямилась и указала Яше пальцем на дальние кусты цветущей сирени, где стоял детский стульчик. На этот стульчик сажали хулиганов, и Яша частенько на нем сидел, каждый раз ерзая от несправедливости.
Сегодня же стульчик принес облегчение: хотелось спрятаться и остаться наедине со своей бедой. Яша сел, как маленький старичок, ссутулившись и выставив вперед больную ногу. Опустил свою панаму почти до подбородка: под панамой было спокойно, и слезы впитывались в ткань, и казалось, что ткань эта пахнет сиренью, а потому это вроде бы и не слезы, а какая-то пахучая незнакомая вода.
— Яша… Яша. Яша! — послышался рядом шепот.
— Кто там? — спросил Яша, не поднимая панамы.
— Маринка!
Марина была старше Яши всего на полгода, но на две головы выше, а потому казалась Яше недостижимо взрослой.
— Хочешь, я тебя поцелую, и все пройдет? — спросила она, а затем, испугавшись собственных слов, добавила — в лоб.
Яша еще ниже опустил панаму, удобно зацепив ее за подбородок.
— Уходи, — ответил он.
— Ну и сиди теперь хромой и тупой, — проворчала Марина, и, судя по повисшей тишине, ушла…
Было стыдно. Если бы Яша был чуть взрослее, то смог бы описать этот день каким-нибудь большим, тяжелым словом. Но пока это было недоступно, поэтому большое и тяжелое затаилось где-то внутри живота. Ощущение это напомнило Яше тот обед, когда он съел слишком много пельменей. И никто из взрослых почему-то его не останавливал, и он съел столько, что живот потом стал тугим и чужим, и было очень, очень плохо.
«Можно ли переварить все эти несчастья так, как живот переваривает пельмени?» — размышлял Яша, падая все глубже в какую-то новую для себя одичалую грусть.
— Заживет нога-то, — послышался вдруг хриплый мужской голос.
Яша так удивился, что даже вернул мокрую насквозь панаму обратно на макушку. За кустом сирени тянулся детсадовский разноцветный забор, и с другой его стороны дворник, развернувшись уже к Яше горбатой спиной, подметал дорожку. Одет он был как дворник с какой-то старой картинки, когда те не ходили еще в оранжевых жилетах. Во что-то, похожее на платье, которое постирали в луже, или не стирали никогда, и в огромные черные сапоги, неуместные для городского лета. И метла, настоящая деревянная метла, собранная из веток и гуляющая туда-сюда, словно маятник.
А потом дворник снял шапку, почесал голову и засунул шапку за пояс. «Сейчас упадет шапка», — прозвучал вдруг в голове Яши холодный мамин голос, и шапка действительно упала. Тогда Яша подошел вплотную к забору и осторожно прокричал, держась за разноцветные прутья:
— Дядя! Дворник! Шапка!
Но тот никак не отреагировал, и Яша не придумал ничего лучше, как кинуть в него своей мокрой панамой, чтобы привлечь внимание. Но панама до дворника не долетела, и теперь Яша смотрел на дорожку, уводящую прочь от забора детского садика, на удаляющуюся фигуру с метлой, на облачко поднятой пыли, на свою цыплячьего цвета панаму и на потерянную шапку дворника, похожую теперь на дырку в асфальте…
Яша попытался просунуть голову между прутьев забора, но голова не пролезла, пролезала только одна нога или одна рука. Ему нестерпимо хотелось разобраться и с панамой, и с шапкой. Панаму было очень жалко и даже немного было за нее стыдно, ведь после Яшиных слез ее можно было выжимать. А ещё было жалко дворника, который даже издалека заметил, что у Яши больная нога, а теперь дворник потерял шапку, может быть, даже свою единственную, последнюю шапку. Шапка летом вроде бы и не к месту, но обидно потерять свою вещь.
Яша огляделся. Дети играли вдалеке, и воспитательница ходила вокруг них кругами, не обращая внимания на кусты сирени и пустующий стульчик для хулиганов. Тогда Яша взял его и перенёс поближе к забору. Потом встал на этот стульчик, неумело подтянулся, ухватившись за верхнюю перекладину, и, удивившись сам своей ловкости, уселся верхом на заборе. Посидел так какое-то время, медленно моргая и наполняясь смелостью, а затем спрыгнул с другой стороны.
Дворника уже видно не было. Яша добежал до своей панамы и вернул ее на голову. Потом поднял шапку дворника и побежал дальше. Дорога резко сворачивала направо, где начинались старые гаражи, и здесь Яша увидел наконец горбатую фигуру с метлой в руках.
— Стойте! — закричал Яша, и дворник остановился, удивленно обернувшись.
Яша подбежал к нему, тяжело дыша и протягивая шапку.
— Ух ты, — сказал дворник, закашлявшись так, будто бы давно уже ни с кем не разговаривал, — и как это она у меня убежала…
Яша открыл уже рот для ответа, но неожиданно для самого себя задумался. Он знал, что с чужими людьми общаться нельзя, тем более в таком месте. Но он много чего знал в теории. И теория вызывала одни сомнения. Если с незнакомцами общаться нельзя, то как же люди знакомятся?
Да и дворник явно не был тем чужаком, о которых рассказывают детям. Разве могут быть у чужака смешные усы щеткой и оттопыренные уши? Такие же оттопыренные, как и у самого Яши.
— Как зовут-то тебя? — спросил дворник, с любопытством заглядывая в Яшин открытый рот, который тот сразу же захлопнул, чтобы через секунду открыть заново.
— Яша. А вас?
Дворник достал из кармана металлическую коробочку и вроде бы собирался уже что-то ответить, как вдруг вдалеке раздался пронзительный крик воспитательницы: «Яков! Яков!». Дворник хмыкнул и вместо ответа вытащил из коробочки мятую сигарету.
— Ты что, из садика убежал? — спросил он неожиданно весело.
Яша опустил голову и стал внимательно изучать свою шишку, разросшуюся уже до размера спелой сливы. История закончится, не успев начаться: сейчас дворник возьмет метлу и погонит Яшу обратно, вместе с пылью и мусором.
— Ну, сбежал так сбежал, — продолжил дворник, затянувшись и выпустив над Яшиной головой дым, — все равно возвращаться, что сейчас, что позднее. Пойдем. Покажу любопытные вещи. А то поймают, накажут, в чем веселье?
— А куда пойдём? — спросил Яша, щуря от дыма глаза.
— В дворницкую, — дворник указал метлой куда-то в сторону, а затем закинул метлу на плечо и снова закашлялся.
— Тогда пойдемте скорее, пока не поймали…
— Не поймают.
Дорога к дворницкой была удивительной. Дворник шел широким свободным шагом, а Яша еле поспевал за ним, спотыкаясь о камни и корни, ему приходилось бежать, чтобы не отставать, и при этом крутить головой в разные стороны, чтобы не пропустить ни одной детали.
Гаражи быстро закончились, и им на смену пришли высокие сосны, в которых виднелись старые автомобили с раскрытыми дверцами, кухонные шкафы, массивные кресла и разбросанные посуда, книги, даже фотоальбомы. Яше казалось, что такой взрослой и запретной красоты он еще никогда не видел. Его самый частый маршрут от дома к центральным воротам детского садика был обезображен скукой. Скучной клумбой, скучными качелями, скучными пятиэтажками и блестящим асфальтом. А здесь, с изнанки скучного мира, за кустами детсадовской сирени, все было по-другому. Мир здесь казался покинутым: словно жили какие-то старые необычные люди, и вот вдалеке видятся их старые разрушенные дома с выбитыми стеклами, и вот их яркий цветастый мусор… Почему же они ушли?
— Не был здесь никогда, — возбужденно тараторил Яша, задыхаясь от бега.
— Почти пришли. Ты это, воронам в глаза не смотри, украдут потом что-нибудь.
— А?
Слева возвышался кусок кирпичного забора, на котором сидели черные вороны и внимательно, склонив маленькие круглые головки, изучали мир вокруг. Слова дворника показались Яше глупыми, но глаза он решил послушно опустить и смотреть только под ноги.
Они прошли еще немного вперед, а затем свернули направо. Заросшая и окруженная незабудками тропинка вела к покосившемуся домику, похожему на тот, в котором могла бы жить современная баба Яга.
— Заходи. Считай, что ты дома.
Дворник остановился на пороге, приглашая Яшу пройти первым, и тот осторожно потянул за ручку двери.
Внутри оказалось очень тесно. Под потолком, как новогодние гирлянды, висели грибы. В центре комнаты стоял миниатюрный круглый столик, накрытый газетой вместо скатерти, и пара табуреток. Вообще все в домике выглядело как старая газета: такое же выцветшее и будто бы даже такое же наощупь.
В углу комнаты виднелся комод, на котором ютились и башенка из книг, и старый телевизор, и электрическая плитка, и садовая лейка. Но больше в комнате ничего не было. Ни кровати, ни холодильника, ни зеркала…
Дворник поставил метлу у двери и прошел внутрь. Места сразу стало еще меньше. Яша только сейчас обратил внимание, какой дворник высокий, несмотря на свою сутулую спину.
— Сейчас будем пить чай, — сказал он и подтолкнул Яшу к столу, — да ты присаживайся, чего стоишь. Только не на ту табуретку, с которой телевизор видно. Это мое место.
— Спасибо, — вежливо ответил Яша.
Он сел и посмотрел в окно. Отсюда открывался странный вид: видимо, стекло было такого цвета, что листья на деревьях казались желтыми. Сосен не было вовсе. И даже будто бы наступал вечер…
— Сколько лет тебе? — спросил дворник, переливая воду из лейки в старый замызганный чайник.
— Шесть с половиной.
— Почему убежал из сада?
Яша задумался. Но ответ был простой.
— Хотел вернуть вам шапку…
— Понятно. Добрый, значит.
— Получается, что да.
— Но шабутной.
— Получается, что да, — повторил Яша и по-взрослому развел руками.
Дворник поставил чайник на плиту, подошел к окну и всматривался в него какое-то время. Яша же уже удивленно изучал грибы, подвешенные к потолочным балкам.
— Вы будьте осторожнее, у вас там один гриб висит, вот он точно ядовитый, мне мама говорила. Вот тот, в белые кружочки, — Яша поднял палец и указал на одну из связок.
— А я его есть не буду, кто тебе сказал, что я его буду есть?
Яша пожал плечами.
— У мамы, кстати, как дела? — спросил дворник.
— Хорошо дела. Сейчас правда, наверно, ей из садика позвонят, и она расстроится. Но со мной ведь все хорошо. Погрустит немного, а потом я вернусь… Сейчас время уже после обеда или до обеда?
— Не знаю, у меня часов нет.
— А как же вы знаете, когда вам идти на работу? — Яша вспомнил сразу, что у них с мамой весь дом в календарях и будильниках.
— Работа сама ко мне приходит.
Дворник уселся напротив Яши и включил телевизор. Комната наполнилась звуками. Яша обернулся: экран телевизора был очень блеклый, и люди в нем были одеты в непривычные коричневые костюмы. Дворник смотрел в экран очень серьезно, сдвинув брови и благородно выставив подбородок.
— Я ночевать у вас не буду, — громко произнес Яша, стараясь вернуть к себе утерянное внимание, — Вы мне опасные вещи покажите, как обещали, и я пойду к маме.
— Да все равно рано или поздно уйдешь от нее.
— Почему уйду?
— Ну, вырастешь.
Отвечать Яша не стал, тема взросления была для него пока непонятной. Он знал, что хочет быть путешественником, и желательно, чтобы места были не для трусливых. Но больше Яша ничего еще не придумал. Да и разве плохо всегда жить с мамой? Если уж думать о будущем, то о более реальном.
— Мне хотелось бы в сад вообще никогда не ходить, — сказал Яша и печально снял панаму, повесив ее на торчащий из стены крючок.
— Ну, это уж перебор. Это хорошо так рассуждать, когда знаешь, что все равно такое не исполнится.
— Да ну его. В школу вот надо будет ходить. И учиться хорошо. А то мама говорит… мама говорит… — Яша засмущался, — мама говорит, буду плохо учиться — стану дворником.
— Дворником по разным причинам можно стать. Иногда это только прикрытие, — дворник не отводил взгляда от телевизора.
— Не понимаю. А что вы прикрываете?
— Тайну.
— Какую тайну?
— Выдам все сразу — чердак съедет.
Яша удивленно поднял голову к потолку.
— А вы что же, всегда здесь живете?
— Да, всегда. Всегда — это, собственно, ты сам даже не представляешь, какое верное слово.
— А почему с той стороны, где окно, все неправильное?
— Да можешь открыть его и посмотреть внимательнее, что там у меня.
Яша с опаской подошел к окну. Он знал, что от любого взрослого можно ожидать розыгрыша или непонятной шутки. Взрослые часто смеялись над его невнимательностью или над тем, что он что-то не понимает. Яша почувствовал наконец под ногами привычную почву: нужно сделать вид, что ты понял, когда мало что, на самом-то деле, понятно.
Но там, куда выходило окно, и правда была совсем другая погода. И главное — настоящее, темнеющее небо, из которого накрапывал вполне себе настоящий дождь.
— Туда двери нет, если только через окно вылезать, но ты лезь, не стесняйся. Только далеко не уходи. Там ходят медведи, так как людей еще там нет.
— Я взрослые шутки не понимаю еще, — решил на всякий случай признаться Яша, разглядывая тучи.
— Какие шутки? Лучше оденься, а то холодно, — ответил дворник, вытаскивая из комода детское клетчатое пальтишко и протягивая его Яше.
Во всем этом было что-то не то. Все вокруг Яши было как сложный конструктор из маленьких деталей, собранный неправильно. Однажды Яша сделал так: разозлившись, что не получается, впихнул детали наугад, не глядя. А теперь ему будто бы этот конструктор показали в реальной жизни, как в наказание, и следили теперь незаметно за его реакцией.
Яша накинул пальто и спрыгнул из окна на землю. Сделал несколько шагов вперед. Здесь и правда было так холодно, что пришлось застегнуть пальто на все пуговицы.
— Там, Яша, другое время, но ты это все равно не запомнишь. Память такие вещи стирает, чтобы умом не тронуться.
— Так не бывает, — сердито ответил Яша, пряча руки в карманы.
— Многое бывает. Даже я, тебя увидев, удивился, а я уже ничему не удивляюсь и давно уже ничего не боюсь! — дворник рассмеялся.
Яша раздраженно выдохнул и сделал несколько неуверенных шагов вперед. Пальто его особо не грело, летние тапочки насквозь уже были мокрые и грязные, а из-под клетчатого пальто торчали голые ноги…
— Эта дворницкая — машина времени! — опять донесся крик дворника, и Яша еще больше покрылся мурашками, то ли от ветра и сырости, то ли от удивления.
— Но сама себе на уме! — продолжал кричать ему дворник в спину, — никогда не знаешь, где на следующую ночь окажешься! Куда дверь будет выходить, а куда окно!
— Да так не бывает! — Яша обернулся и топнул ногой.
— Это, знаешь, как на другую сторону забора перелезть: с одной стороны детский садик, а с другой — совсем все другое…
— А откуда знаете, что я забор перелез?
— Вспомнил! — дворник сидел уже на подоконнике, как на стуле, свесив ноги в черных, огромных сапогах.
Почему он вспомнил? Кого вспомнил? Яша всмотрелся внимательнее в светящееся окно. Дворник сидел, ссутулившись и завернувшись в какое-то гигантское одеяло, и показался отчего-то очень печальным. Яша подумал вдруг, что разыгрывающий его дворник — мамин друг. Уж больно знакомое лицо, наверно накладные усы не давали ему вспомнить сразу. А то, что дворник грустный — так может Яша его и обидел, или что-то сделал не так, неправильно отреагировал на розыгрыш…
Вокруг желтого квадрата окна летали мокрые кленовые листья. Ветер поднимался все сильнее, и Яша закутался еще больше в пальто, развернулся снова спиной к окну и пошел дальше. Ему было до обидного страшно, но страх никак нельзя было показывать: и без того опечаленный дворник продолжал смотреть Яше в спину, и это лицо не выходило теперь из Яшиной головы, стояло перед глазами.
Непривычные мысли обгоняли одна другую. А если он попал в сказку? Прошел, как через дверь в шкафу или через кроличью нору, через летучий порох… Яша посмотрел вперед, где за черным, пугающим лесом чуть подсвечивалось небо. Если это правда сказка, то он лучше сначала вырастет. Ведь когда он вырастет, он не испугается этой темноты, звуков леса и даже медведя, а дворник давно уже уйдет отсюда… Сейчас Яше нужно так много скрывать, прятать под свою цыплячьего цвета панаму, но ведь взрослый человек ничего не боится.
Яша хорошо умел считать до ста и решил, что сделает еще сто шагов. Больше никак было не сделать. Он прошел еще немного вперед, но где-то шаге на двадцатом, на резком писке какой-то птицы и шуршании в кустах, Яша все-таки развернулся и побежал обратно. На световой квадрат за дрожащими ветками деревьев, на торчащие из окна черные гигантские сапоги, на облако табачного дыма.
— Я хочу сюда вернуться! — кричал Яша, — Но когда вырасту! Или я хочу к вам вернуться в следующие выходные с мамой, чтобы она все объяснила. Можно?
Он подбежал к окну, и дворник поднял Яшу обратно в комнату.
— Меня в следующие выходные здесь уже не будет, — сказал он устало, глядя Яше в глаза, — дворницкая сама решает, где окажется на следующее утро. Но я свое дело сделал.
Яша удивленно посмотрел на него. У дворника неприятно дергалось веко.
— Это что же… мне сюда больше нельзя?
— Пока нет, чердак уедет.
— Да что за чердак!
Дворник вздохнул и махнул рукой.
— Это все бессмысленно, — сказал он, пожимая плечами, — без конца и без начала, замкнутый круг, бедная моя голова… Так и будем всю жизнь через заборы лазить…
— Тогда я пойду домой! — крикнул Яша, и из глаз его потекли слезы.
Дворник встал, закрыл окно, и в домике сразу стало тепло. На столе стояли два прозрачных стакана с крепко заваренным чаем. Закатное солнце проникло через открытую дверь напротив, подсвечивало чай, и в доме появилось наконец немного яркого цвета.
— Попей вот и пойдешь домой. Никак нам с тобой не понять друг друга.
Яша сделал глоток и сморщился от едкой горькости.
Дворник тем временем закинул ногу на ногу, снял сапог и задрал грязную штанину. На ноге, под коленом, виден был овальный шрам.
— Узнаешь? — дворник поднял стакан с чаем и опустошил его одним глотком, — я сегодня открыл дверь, взял метлу и пошел проверять, что за место. Дворника никто никогда не замечает. И вот как мостик проложил на другой берег, который не видно, и вот я… хотя… ну его…
Дворник посмотрел на Яшу и махнул рукой, а затем подошел к комоду. Вытащил оттуда лист бумаги в клеточку, карандаш и снова сел за стол.
— Письмо Яше от лица Якова. Обещай мне его не терять. Больше ничего не надо. Прочитаешь лет через десять, — дворник хрустнул пальцами, погрыз карандаш и сосредоточенно начал выводить прописные, непонятные буквы…
— Дворницкая без дворника не живет, а дворник без дворницкой, — продолжал он, не отвлекаясь от письма, — так что такие места тебе теперь запрещены… Потом будет дядька один такой, Иван Петрович, учитель… А еще вот…
Яша открыл рот. И как он не понял сразу? Однажды на каком-то рынке, куда Яша с мамой зашли за помидорами и плоскими персиками, им встретился бородатый плохо пахнущий дядька с вращающимися глазами. Сначала дядька ковылял между фруктовых рядов, выкрикивая в пустоту какие-то незнакомые Яше слова, а потом продавец арбузов прогнал дядьку, угрожая тому шваброй. Мама тогда схватила Яшу за руку и заторопилась к выходу. «Это сумасшедший», — объяснила тогда мама.
— Вы — сумасшедший! — нужные слова вылетели как пуля, и все разом встало на свои места. Конструктор был собран правильно, просто смотреть нужно было с другой стороны…
Дворник — сумасшедший. И правда, кого возьмут еще в дворники для того места, где никто не живет? Кто будет жить в такой избушке? Только дурак. И одет он странно. И учился плохо. И уши эти дурацкие… И он следил за ним, наверняка следил, через забор детского сада.
— Да ты видел шрам? — продолжал говорить дворник, не обращая внимания на то, что Яша уже открывает дверь, — я Яков. Я же…
— Вы — сумасшедший! — перебил его снова Яша и испугался сам своих грубых слов, и от этого страха его бросило в жар.
— Обещай, — дворник протянул сложенный лист бумаги, и Яков взял его, положил в кармашек и выбежал из дворницкой.
— Яков, последнее! Вспомнил случайно. Ты Маринку не обижай. Тебе жить долго! А ей — всего ничего…
***
Яша сам вернулся, пришел на мерцающий цвет и на звук сирены, на чужих людей в черных костюмах, разгуливающих по территории садика. Он собирался снова перелезть забор, но рядом залаяла собака, и он испугался, а потом кто-то схватил его за руку и громко закричал.
Вокруг стоял туман, и в тумане были разные лица. Яша выхватил глазами несколько знакомых лиц, а затем лег спать, ведь сил больше не было. Но перед тем, как окончательно закрыть глаза, ему показалось, что он видит в тумане и лицо дворника, а потом, ближе к земле, его черные сапоги.
Очнулся Яша дома, с маминой рукой на лбу, и тело было очень горячим. Тогда он начал говорить, но сам удивлялся своим же словам. Яша рассказывал о розыгрышах, которые не понимает, о местах, в которые хочет попасть, и о сумасшедших, с которыми невозможно договориться. Всего по чуть-чуть, но ясным мыслям никак не удавалось быть высказанными, при соприкосновении с воздухом из них совсем исчезал смысл.
— Путешественник… — шептала мама, поднимая к свету градусник, а Яша проваливался в жаркий сон, а потом опять просыпался от холода.
— Мама, а разве можно целый день забыть? — спрашивал Яша.
— Можно, конечно. Ты хочешь сегодняшний день забыть? Так давай попробуем его забыть. Это плохой день, страшный день…
Потом Яша видел, как мама перебирает его вещи.
— Панаму потерял? Ну и бог с ней, — говорила она мягким шепотом, скорее сама себе, чем Яше.
Потом, с комом его одежды в руках, она вышла в коридор, и Яша слышал, как закрывается дверца стиральной машинки, как пищат кнопки, и от этого звука ему становилось спокойнее: одежда очистится от грязи, крови и от ненужного, злого письма в кармане.
Потом был желтый расплывчатый свет дома и черная безлунная ночь за окном. Яша засыпал, и в его сне он, сидя на заборе детского садика, оглядывался по сторонам. Самого садика не было, был только чистый зеленый луг. И на заборе вместе с ним сидели черные вороны, взлетая и кружась над ним. И потом одна из них села Яше на плечо, посмотрела внимательно большим черным глазом и украла что-то опасное из его головы.