Один из самых шумных, громкозвучных преподавателей – Александров, читавший на историко-педагогическом (да, кажется, и на других факультетах) курс научного коммунизма.
Рыхлое рябоватое лицо. Похожий на мятую грушу нос. Пузо, которое первым вкатывалось в двери, а потом появлялись остальные части тела.
В дневниковой записи, датированной октябрём 1977 года, Игорь Дедков, живший в ту пору в Костроме литературный критик, так характеризует его: «Массивный, грубоватый человек с большой шевелюрой, был бы хорош в роли матроса-анархиста или боцмана. Он занимает много места, движется энергично и всегда один. Известен как любитель выпить. В пору стрижки наголо посетителей вытрезвителя был острижен и он».
Про вытрезвитель мы не знали, а вот про любовь Александрова к спиртному рассказывали старшекурсники, объясняя, что нужно делать, чтобы успешно сдать зачёт.
В каждой группе студенты сбрасывались на пару бутылок армянского коньяка. Преподаватель входил в аудиторию, ставил на стул свой безразмерный, изрядно потрепанный кожаный портфель, выкладывал на стол ведомость , окидывал экзаменуемых грозным взглядом и выходил, минут на пять. За это время коньяк занимал своё место в портфеле. Александров входил, потряхивал портфель, слышал заветный звон и давал распоряжение собрать зачётки, чтобы вывести в них отметку о зачёте. Помимо практического смысла – процесс шёл в ускоренном режиме, давая обеим сторонам возможность быстрее распроститься к взаимному удовольствию, - такой порядок, безусловно, был идеологически правильным. В самом деле, разве мог пятикурсник истпеда слабо разбираться в вопросах научного коммунизма? Если бы такой и нашёлся, винить в этом следовало не столько его самого, а скорее, профессорско-преподавательский состав, плохо воспитавший молодую смену.
Даже для достаточно циничных к пятому курсу истпедовцев откровенность словесной эквилибристики на лекциях по научному коммунизму была избыточно бесстыдной. К примеру, после очередного выступления Генсека Андропова, заявившего, что фаза развитого социализма, в которую мы вступили, есть процесс исторически длительный, а мы находимся в самом-самом его начале, лектор почти полчаса рассуждал, какой ценный вклад в сокровищницу марксистской мысли внёс партийный лидер. На следующий семинар мы должны были представить вклеенные в тетради для конспектов вырезки из газеты с опубликованной речью. А чтобы доказать, что текст основательно проработан, нужно было подчеркнуть фломастером ключевые фразы. Вся эта галиматья называлась научной дисциплиной и преподавалась не только гуманитариям, но и технарям.
Сам по себе Александров был незлым и неглупым человеком. Воевал. Учился в аспирантуре философского факультета МГУ вместе с Александром Бовиным, ставшим политическим обозревателем газеты «Известия». В отличие от Бовина, который раз в неделю появлялся в телевизионном эфире в роли ведущего программы «Международная панорама» («Я говорю ему: «Сашенька, твоё лицо уже не вмещается в мой телевизор». Он отвечает: «Пивко, мой друг, пивко» - так рассказывал Александров о своём дружеском общении с телезвездой), карьера провинциального преподавателя не заладилась. Говорят, он писал диссертацию о Чехословакии, о тамошнем опыте строительства социализма, а тут случилась «Пражская весна" - и путь в науку был закрыт.
Он часто брал путевку в профкоме в профилакторий, где жил месяцами; вечером выносил свой живот в столовку к подносу с кефиром и пил подряд несколько стаканов, поясняя очумевшим зрителям, что приходится вот дармоеда кормить – и хлопал себя по пузу, на которое была натянута майка с изображением Робинзона Крузо.
Жил он одиноко и, говорят, умер от запоя в неласковые девяностые.