Через пару недель после нашего вселения в гостиницу к папе обратилась администрация с просьбой переехать в другой номер, попроще. Ожидался приезд какого-то руководящего товарища, его было решено поселить в наш "люкс".
Мы переехали, приехал этот руководитель.
Оказалось, что он назначен в заместители к папе. Администрация и сам заместитель были несколько сконфужены, папа же отнёсся к этому с юмором. Возвращаться в старый номер мы не стали, так как вот-вот должны были переехать в наш новый дом. Под конец нашего проживания в гостинице произошла со мной неприятность, которая могла бы оказаться крупной для всех нас, но все обошлось.
Во время одного из походов в хлебный магазин, я потерял все три карточки на хлеб. Ведь тогда продукты отпускались только по карточкам. Без карточек ничего нельзя было купить. Были в больших городах, так называемые, коммерческие магазины, где продукты продавались свободно, но по заоблачным ценам. Ни в Усть-Нарве, ни даже в Нарве таких магазинов не водилось. Карточки выдавались на каждый месяц, и мы до конца текущего месяца остались без хлеба. Когда я вечером сообщил об этом папе, первым делом получил от него затрещину. Хорошо, что это был конец месяца. Папа решил как-то этот вопрос в ОРСе – отделе рабочего снабжения, который занимался продовольственным обеспечением сотрудников строительства, что-то там он получил вместо карточек. Но пару дней мы просидели без хлеба.
Если такое случалось в Питере в блокаду, люди были обречены. Да и нам в войну пришлось бы туго без хлеба. Но в 1947 году все было уже несколько проще. А с 1 января 1948 года карточки были отменены.
Вскоре папе потребовалось ехать в Таллин. Там, на заводе "Двигатель", который тоже отошёл к Средмашу, от их монтажной конторы был участок. Так как нас ему не на кого было оставить, мы поехали с ним. Ехали мы все на том же "козле". Правда, за рулём был не Шмидтс, а какой-то другой солдат. У Шмидтса были проблемы с правами, они у него были ещё фашистские. По Усть-Нарве он мог ещё с ними ездить, в Таллине же это могли неправильно понять.
Снова проехали мимо Синимяэ, снова увидели это напоминание о недавней войне. Мы ехали по Эстонии и смотрели во все глаза. Все было непривычно. Маленькие аккуратные городки, обилие цветов около домов. Поля с лежащими на них огромными валунами, некоторые побольше нашего "козла". Валуны поменьше собраны в своеобразные альпийские горки посреди полей, иногда довольно высокие. На некоторых горках даже растут молодые берёзки. Хутора с амбарами, искусно сложенными из этих же валунов.
Таллин тоже произвёл на нас впечатление. Он разительно отличался от всех виденных нами ранее наших советских городов. Узкие улочки, вымощенные булыжником, дома непривычной архитектуры с крутыми черепичными крышами, чистота улиц. Древние башенки в начале центральной улицы Виру.
Незнакомая речь на улицах, вывески, написанные латинскими буквами. Башня "Длинный Герман", возвышающаяся над Вышгородом.
Позеленевшая медь шпилей эстонских кирок. Высоченная церковь Олевисте, силуэт её был знаком нам по этикеткам на банках эстонских килек.
Трубочисты в черных мундирах с блестящими пуговицами, в черных цилиндрах и тросами с металлическими ёршиками через плечо.
Мы почувствовали себя чуть ли не за границей. Очень понравились нам фигурки животных из марципана в таллинских кондитерских магазинах. И внешне, и на вкус.
Попадались развалины разрушенных домов. Больше их было в центре. Ночью 20 апреля 1944 года наша авиация совершила налёт на центр Таллина, где были расположены увеселительные заведения, в которых немецкие офицеры отмечали день рождения обожаемого фюрера. Был разрушен знаменитый ресторан "Золотой лев", а заодно и вторая по величине церковь Нигулистэ – Св. Николая.
Очень много в Таллине было наших моряков. Позже, учась в училище, я узнал, что на Таллин базировалась Восточно-Балтийская флотилия нашего Краснознамённого Балтфлота. Произвёл на нас впечатление и памятник "Русалке" эстонского скульптора Адамсона. Он же и автор "Памятника затопленным кораблям" в Севастополе. "Русалка" – броненосец береговой обороны. В 1893 году вышел из Ревеля (Таллина) в Гельсингфорс (Хельсинки), попал в шторм и пропал без вести. На борту было 177 человек. Только в 90-х годах ХХ века появилось сообщение, что "Русалка" обнаружена на дне Финского залива.
В Таллине мы пробыли дня три и вернулись в Усть-Нарву. На обратном пути в Усть-Нарву наш "козел" сломался. Несколько часов водитель пытался что-то исправить, но ничего у него не получалось. Пришлось ночевать в поле. Папа уложил нас с Додкой в машине, водитель зарылся в копну, ими было покрыто все поле. Чувствовали мы себя неспокойно. Дело в том, что в те годы в лесах в Прибалтике водились "лесные братья". Одиноко стоящий в поле "козел" мог привлечь их внимание. А папа хоть и был в форме МВД, которую, кстати, лесные братья особенно ненавидели, оружия у него не было. Среди ночи появился какой-то пьяный эстонец, который все лез с разговорами к папе, пока он его как следует не шуганул. Тоже думали, не пойдёт ли он сообщать о нас "лесным братьям". Но ничего, обошлось. Утром мы долго не могли найти водителя, очень много копен пришлось обследовать прежде чем увидели торчащие из одной из них солдатские сапоги.
Потом то ли он, то ли папа на попутке доехали до ближайшего колхоза и оттуда по телефону связались с Силламяэ. Через несколько часов приехал "Студабеккер", с ним несколько солдат и среди них Шмидтс. Шмидтс покопался в машине, поговорил на повышенных тонах с нашим водителем и дал ему пару раз по морде. После этого солдаты закатили "козла" в кузов "Студабеккера" и мы поехали. Я уселся за руль "козла". На дороге показалась женщина, я ей посигналил. Солдаты, ехавшие с нами, засмеялись. Мне понравилось, я стал сигналить, как только на дороге появлялась какая-нибудь помеха. Но вскоре водитель остановил "Студабеккер" и сказал, чтобы я перестал сигналить, мои сигналы сбивают его с толку. К вечеру мы приехали в Усть-Нарву.
А вскоре мы въехали в наш финский домик. Он был щитовой, как и все финские дома, с утеплителем из минеральной ваты. Крыша была покрыта шифером. Дом был трёхкомнатный. Кроме того, была ещё одна комната, предназначенная для ванной. Но так как в доме не было ни водопровода, ни канализации, ее тоже оставалось только использовать как жилую комнату. Было и помещение для туалета, его по вышеуказанным причинам использовали как кладовку. Туалет, как говорил Папанов "В бриллиантовой руке", типа сортир, был на улице. Отопление было печное. Стояла одна печь, которая обогревала все три комнаты.
На кухне была плита. На ней готовили, она же и обогревала кухню и прихожую. Вокруг дома был участок, но не огороженный. Росло несколько молодых сосенок и огромная старая сосна. Около дома был колодец, но в нем валялся всякий хлам. За водой приходилось ходить метров за сто. Был построен и сарай для дров.
В общем, домик был больше, чем в Электростали, но по части благ ему уступал. Дом стоял на углу улицы Горная (по-эстонски – Мяэ) под номером 34 и улицы имени неизвестного нам Юри Виймси. Горная через один квартал (три дома, в том числе и Петрусевский) упиралась в лес. Юри Виймси тоже, но дальше. Вокруг были тоже новые финские дома и полуразрушенные старые эстонские. Почва – один песок, и росло много сосен.
Не знаю почему, но Усть-Нарва всегда вспоминается мне освещённой солнцем. Казалось бы, Прибалтика, в основном, дни, наверное, были пасмурные, но у меня в памяти осталось именно солнце. И освещённые солнцем красномедные стволы сосен.
А вскоре приехали и наши электростальцы и мы, после большого перерыва, начали жить все вместе. Было это, видимо, в конце июня, потому что мой день рождения мы встречали уже с мамой, это я помню точно. Поселившись рядом с Петрусевыми, мы еще теснее стали общаться с ними. Практически, мы целые дни проводили вместе, Славка с Генкой стали нашими с Додкой ближайшими друзьями. Славка был моим ровесником. Невысокий, крепкий, светловолосый, с низким хрипловатым голосом он носил у ребят кличку "Боцман". Он был дружелюбным, надёжным, верным товарищем и мы во многом обязаны ему тем, что так легко вошли в местную мальчишескую среду. Генка был на пару лет младше. Он был более стройным и, как бы сказать, более утончённым, чем Славка. Может быть, и более себе на уме, но и он был хорошим другом. Много у нас с Петрусевыми было совместных приключений, за которые, узнай о них родители, нам бы не поздоровилось. Славка, кстати, был инициатором многих из них. Идеи его пучили.
Олег ФИЛИМОНОВ
Продолжение следует…
Часть пятьдесят первая