Очнулся я в тюрьме. Кот постарался. В натуре решётка на двери, окон вообще нет. Я, конечно, расшатывать решётку.
— Свободу гомункулу, — кричу.
Пусть слышит, я не смирюсь. Кот как-то странно посмотрел на меня, что я подумал, он опять хочет покрутить лапой у виска. Задерживаться он не стал, продефилировал к окну. О, хозяйка форточку забыла закрыть. Кот сейчас гулять уйдёт, а я, значит, в темнице сидеть, и моих гордых криков о свободе никто не услышит. Но тот, кто дерзает найти философский камень, усилием мысли может проходить сквозь стены. И вот я на свободе. Выбираюсь в форточку вслед за котом.
— Куда пойдём? — спрашиваю.
— Я пойду по моим кошачьим делам, а кое-кто пойдёт к муфельному атанору и будет получать драгоценные металлы, — кот всё-таки грубиян.
— Золото каждый дурак может. Истинная цель каждого, кто придерживается герметических традиций, философский камень, — объясняю.
— Камни оставьте себе. Здесь во дворе у мальчишек каждый камень — философский, размышляют перед броском, как полетит.
Куда идём, всё-таки? Опаньки, свернули к помойке. Да кот, как в рассказе Конан Дойла «Человек с рассеченной губой». Двойную жизнь, значит, ведём. Дома питается сбалансированным кормом, а здесь деликатесы ищет. Конечно, у нас протухших селедочных хвостов не достать.
На помойке мы нашли общество. Дарвин легко запрыгнул на край бака. Я остался внизу, как бы на стреме или шухере. На самом деле плохо летаю, крылья больше для антуража, чем для дела.
Из бака выглянули коты. Надо же, здесь не только жители Двора Чудес: два перса, ангора, сиамский.
— Твоя крыса? — спросил сиамский, глядя на меня. Вообще, они очень внимательно меня рассматривали. Обычно, мне нравится быть в центре внимания, но не в этот раз. Как-то задумчиво они смотрели, так смотрят, когда видят нечто интересное, но не знают, съедобно ли это.
— Это гомункул, — сказал Дарвин.
— На сфинкса похож, — сказал ангорский кот.
Мне неприятно вспоминать об инциденте с соседом, когда меня, не спросив, хочу ли я, пытались подкинуть, но не менее обидным был факт, что мной пренебрегли. Вспоминать об этом — только сердечные раны бередить.
— Хорошо, что молчит, — сказали персы, — наш попугай орёт целый день. Пришлось научиться, когда хозяев нет, тряпку на клетку набрасывать. Так он научился её клювом стаскивать. Однажды затащил её в клетку. Хозяева долго недоумевали, пришлось притворяться идиотами.
Неприлично игнорировать собеседника, меня. Я тоже, может, что интересного могу рассказать. Например, о том, как появились металлы, у Альберта Великого есть маленькая глава на эту тему. Я приготовился пересказать её, но ко мне не обращались. Они-то не знают, что с « помощью алхимии заключающиеся в минералах металлы, пораженные порчей, возрождаются, причем несовершенные становятся совершенными». Им ведь интересно будет.
Но Дарвин стал спрашивать у котов, не видел ли кто в округе глины. Зачем нам глина?
Я не стал говорить об этом коту, потому что прогонит ещё, а я и вернуться сам не смогу, летаю плохо, в подъезд проникнуть сложно, за крысу примут и прибьют. Поэтому возражаю молча, веду мысленный диалог.
Понять, зачем нам глина оказалось довольно просто. Зачем свинье грязь? Затем же и нам глина. В карьере нашли. Кот сначала в лужу окунулся, потом в глине извозился. Зрелище было ещё то. Я бы не возражал, пусть принимает глиняные ванны на здоровье. Но затем он окунул в лужу и меня, и также извозил в глине. Я как-то вспомнил, что читал в компьютере, что глухарей в глине запекают, рыбу опять же, как-то не по себе стало. Я даже задумался, возвращаться ли мне с ним. Но там печь, там хозяйка, которая особо не обращает на меня внимание, но и не выгоняет. Опять же, из глины на лицо маски делают, может, кот заботится о красоте моей кожи.
Вернулись мы на второй этаж по дереву, потом на балкон. Я верхом на котяре ехал. Даже это не улучшило мне настроения. Хозяйка орала, когда нас увидела. Заставила мыться в тазу. Когда мыла орущего кота, вдруг её осенило: «Это же глина. Где-то рядом. Мне как раз нужна. И много, если так жирно вывозились».
Нам дали полотенце. Кота сушили феном. Он опять орал.
— Почему кричишь так? Не больно ведь, — спрашиваю.
— Так принято, — ответил кот.