Трудно сказать, когда он понял, что по своим интеллектуальным и организационным способностям может возглавить государство большевиков. Наверное, постепенно шаг за шагом, слушая и присматриваясь к вождям второго плана – Бухарину, Зиновьеву, Каменеву, а главное – к Троцкому. Во всяком случае, к 1922 году он все понял. И Ленин тоже, поэтому и написал в «завещании» («Письмо к съезду») о Сталине, как (наряду с Троцким) о выдающемся деятеле партии. О других он отозвался весьма критично. Бухарин, да – любимец партии, но догматик, Зиновьев с Каменевым – оппортунисты, а Троцкий - «небольшевик»! А про Сталина добавил, что тот смог сосредоточить необъятную власть в своих руках и предложил, от греха подальше, отодвинуть Сталина от главного рычага политической власти. Но, как показалось в тот момент, привел неубедительный аргумент: мол, Сталин не очень лоялен к товарищам по партии. Что это означало? Бог весть… Однако Ленин оказался провидцем. Но предсказать последующие, отдаленные события, не смог бы ни один экстрасенс, ибо сами «товарищи» по партии, образовав оппозицию, повели себя нелояльно к самой партии.
Что помогло продвижению Сталину на самый-самый верх (выше только Бог)? Он понял, как устроена власть в государстве большевиков. Совет Народных Комиссаров – это не та власть, что ему нужна. Комиссары руководят народным хозяйством. А «политическую» политику вершит партия, а ее определяет партаппарат. А в партаппарате главное – кадры. А кадры расставляет секретариат ЦК, который Сталин имеет честь возглавлять.
Ленин все это осознал, но не смог настоять на замене. Почему обычно решительный Ленин спасовал, переложив ответственность на предстоящий съезд партии - загадка. Вероятнее всего понял, что после инсульта лишился власти. Да. его чтили, восхваляли в печати и речах, но власть соратники отобрали. Ленин даже обиделся и отказался принимать своих бывших товарищей по борьбе. Так и умер в фактическом одиночестве. Точно также быстро будут прибирать власть у трупа Сталина его уже бывшие соратники. Что делать: власть не терпит сантиментов и промедления в момент перепутья.
Ленин подметил главную особенность политического таланта Сталина – способность сосредотачивать в своих руках «необъятную власть». Чем Иосиф Виссарионович и занимался всю свою дальнейшую жизнь. И в этой борьбе, в конце концов, пал смертью храбрых. Когда заметил очередное ослабление своей власти (подлинное или мнимое – вопрос спорный), то возбудил «дело врачей». Был арестован нерасторопный министр госбезопасности Абакумов и тем самым чекистам был послан однозначный сигнал: если не хотите последовать вслед за своим начальником, ройте день и ночь, но найдите всех, кто возмечтал выйти из-под моего контроля, как «ленинградцы» в 1949 году, и партноменклатура и военные в 1930-е...
Убили ли Сталина испугавшие кандидаты в очередные «предатели», или взял свое возраст, но сам факт, что даже охрана отказалась помогать упавшему на пол вождю, говорит о том, что его всевластие и впрямь уже всех достало. Поэтому партийный и государственный аппарат с пониманием встретил ликвидацию кандидата в очередные вожди, способного сосредоточить в своих руках «необъятную власть» - Берию, а потом критику «культа личности» и заявление о переходе к коллективному руководству.
Но это финал процесса, который обозначился устами Ленина в 1922 году. А между ними было два этапа сосредоточения «необъятной власти».
Первый этап – доказательство своего интеллектуального превосходства над всеми другими «вождями» и вождятами. 1923-1929 годы прошли в ожесточенной идейной полемике со всевозможными оппозициями, в ходе которых решались не только вопросы, как строить новое государство и в каком направлении двигаться, но и кто возглавит это движение. Один за другим отсеивались претенденты в вожди – Троцкий, Зиновьев с Каменевым, Бухарин… И это была вполне честная борьба, с учетом того, что в политике не может быть по-настоящему честной борьбы. Это как в спорте, где многое решает судейство, допинги, размер денежных вливаний в команду, но народ воспринимает результат, а не побочные обстоятельства.
В 20-е годы почтенная публика в последний раз могла читать полемику между руководителями страны в режиме он-лайн, а не спустя десятилетия по архивным документам. Вот речь Троцкого или Бухарина, а вот – Сталина. Сравнивайте. Сравнение шло в пользу Сталина. Он говорил не только аргументировано, но и доходчиво. Потом критики Сталина ставили это ему в вину: мол, слишком просто говорил и писал. Глупость! В малограмотной стране только так и можно было говорить. И это подтвердил бы любой успешный политик на Западе, боровшийся за голоса избирателей. И дело даже не в образовании, а в способе мышления. Ныне все с высшим образованием, но посмотрите, кто из комментаторов в Сети набирает больше всего лайков, - те, кто формулирует простую по форме и содержанию мысль. Чем проще - тем понятней. Чем понятней - тем умственно комфортней.
Что еще понял Сталин?
Сталин оказался вождем в вождистском по настроению народе, в вождистской системе власти. И он, наряду с другими вождями большевиков (Троцким и Зиновьевым), быстро осознал, что никакого народовластия нет и не будет, а потому надо ориентироваться на реальные рычаги власти, а не на Советы и профсоюзы. Только в отличие от тех же Троцкого и Зиновьева сразу уяснил, какие из них главные, а какие приводные.
На XII съезде РКП(б) Троцкий заявил: «Если спросить на чем зиждутся наши надежды на развитие социализма в нашей стране, то мы скажем: …политическая власть партии, подкрепленная Красной Армией…».
Вроде бы верно (хотя лозунги для «масс» были, конечно, другие), но кто контролировал армию? Партия. А кто контролирует партию? Партаппарат. А кто контролирует партаппарат? То-то и оно… Пока Троцкий разобрался – оказался за бортом. Но мысль про партию и Красную Армию не была оставлена без внимания. В 1937-м Сталин к ней вернулся вплотную, чтобы решить сей вопрос окончательно.
Во-вторых, Сталин быстро и прекрасно разобрался в бюрократической сути государственного управления. Пока иные большевики носились с идеей «народного» государства и профсоюзов, как органов коллективного управления на предприятиях (на чем погорел Троцкий не осторожно заявивший, что это чепуха), Сталин муштровал свой аппарат на предмет знания делопроизводства.
В 1922 году заведующим Бюро Секретариата был назначен А.М. Назаретян. Начало своей работы он описал в письме к Орджоникидзе: «Коба меня здорово дрессирует. Прохожу большую, но скучную школу. Пока из меня вырабатывает совершеннейшего канцеляриста и контролера над исполнением решений... Отношения как будто не дурные. Он очень хитер. Тверд, как орех, его сразу не раскусишь» (Большевистское руководство. М., 1996. С.262-263).
Сталин понял, что качество государства зависит от качества бюрократии, от способности кадровых управленцев делать дело, и начинается оно с правильно организованного делопроизводства. Эта та «мелочь», без которой не реализуются ни одно правильное решение. Откуда он, никогда не служивший, понял механику госуправления – загадка. Но он, как впрочем и многие другие большевики, умел учиться. И не имея формального высшего образования (а среди тогдашних коммунистов таковых было подавляющее большинство), дал бы фору постсоветским образованцам с учеными степенями, пытавшихся управлять государством по принципу: «но мы же умные, вот диплом».
В-третьих, Сталин оказался великим политическим психологом. Это качество обычно не замечается, затмеваемое его ницшеанской «волей к власти» (недаром Ленин и Сталин стали сверхчеловеками в большевистском пантеоне). Его психологизм проявлялся, в частности, в том, что он прекрасно понимал «что» и «когда». Когда надо говорить о мировой революции, а когда отбросить этот лозунг. Когда надо говорить об интернационализме, а когда сделать ставку на национальное величие. Когда надо заступаться за партийных «бояр», а когда сказать народу «фас». Когда надо было возражать Троцкому о перерождении партийцев, и когда объявить о таком перерождении. В каждом случае Сталин был точен в выбранном моменте. Потому ни разу Акела не промахнулся. Пока смерть не разлучила его с властью, и тут уже возобладали законы стаи…
А еще его величие психолога сказалась в точной оценке им большевиков и большевизма как идеи. С легкой руки поэта большевиков сравнивали с прочными «гвоздями»: «Гвозди бы делать из этих людей, не было б крепче в мире гвоздей». Сталин же понял, как гнуть и заколачивать эти гвозди.
На открытых судебных процессах они явили себя во всей красе морального убожества. Какой мерой можно оценить, к примеру, следующий пассаж:
«Бухарин. Был разговор с Томским, он сказал относительно идеи открытия фронта.
Вышинский. … Кому открыть фронт?
Бухарин. Против СССР.
Вышинский. Кому открыть фронт?
Бухарин. Германии.
….Вышинский. Считаете вы Бухарина изменником?
Рыков. Таким же изменником как и себя».
Конечно, нашлись люди, которые затем утверждали, что в суде были загримированные актеры. Ведь одно дело критично оценивать «генеральный курс» партии, другое - сотрудничать с гестапо и устраивать диверсии на железной дороге… Но нет, в зале сидели бывшие соратники Ленина. И не важно, правда ли было то, что говорили подсудимые. Главное, что они опустили себя и свое дело в грязь, и что открыли ворота «ежовщине». После показаний «любимца партии» и бывшего председателя Совнаркома арест любого лица с любыми обвинениями уже не казались абсурдными. И аргумент, что подсудимые хотели спасти родных и тому подобное не проходит. В свое время они посылали на смерть тысячи людей и призывали других жертвовать собой и родными. Бумеранг вернулся и надо было встретить его с достоинством, а они стали спасать свои шкуры.
Сталин разглядел эту ржавчину в железных большевистских вождях. И то, что его интересовали прежде всего эти персоны доказывает то обстоятельство, что больше открытых судебных процессов не проводилось. Ни над предателем Власовым, ни на кем либо еще из членов партии.
Суды показали главное: что б не происходило в стране в дальнейшем – альтернативы Сталину нет. На том он поставил точку. Это важное умение политика – убедить общество, что ему нет замены.
Но проблема в том, что в этом мире все конечно, особенно человеческая жизнь. И от «незаменимого» политика зависит, что он оставит после себя, какой проект, какую традицию. И с этим Сталина ждала полная посмертная неудача. Его соратники незамедлительно изменили ему и его делу, и сразу взялись за демонтаж сталинского наследия в экономике, внутренней и внешней политике. И дело, конечно, не только в Хрущеве. Мол, его бы не было, то все было бы совсем по-другому. Хрущев имел мощную поддержку в партийно-государственной среде, пока не впал в «волюнтаризм». Так что общая тенденция сохранилась бы. Ведь когда Хрущева свергли, то Косыгин с Брежневым (тоже соратника Сталина) продолжили поиск путей дальнейшего развития СССР вне рамок сталинской модели. Значит, практически всю сталинскую элиту что-то кардинально не устраивало в сталинской системе управления и хозяйствования. В этом плане Сталин разделил судьбу Ленина и его наследия. Только Лениным лицемерно клялись, а именем Сталина – нет. Оказалось, что поток жизни упорно рвется куда-то в сторону, обходя запруды, и «диктатурами пролетариата» его можно задержать, но не остановить. Лишь Дэн Сяопин, также отвергший систему «незаменимого» председателя Мао, понял, куда, что и зачем. Потому его наследие сохранилось и преумножается.
И все же Сталину, в отличие от Ленина, повезло. Ныне в России наблюдается сталинский ренессанс. Его имя вновь на пьедестале. «Народ» издавна не верил в коллективный разум властьимущих, и уповал на единоличную разум-волю правителя, ибо видел: у каждого правителя в России своя политика, свои результаты, и государственный аппарат не в состоянии исправить их ошибки при жизни, а других сил – нет. Альтернатива – только другой сильный властитель. Отсюда выборы без выбора. В этом ряду правителей Сталин, безусловно, наиболее сильная фигура. Был еще Ленин, но он так рано умер, что не успел главного – создать индустриальную и военную мощь для своего государства. Эта честь выпала Сталину. Потому ему: слава! слава! слава! И не важно, какими жертвами обошелся результат. Главное – результат.
И эта политическая мораль – подлинное наследие Сталина, сохранившаяся в наши дни, разделяющая не только сталинистами, но и либералами.