Ах, он любил, как в наши лета
Уже не любят; как одна
Безумная душа поэта
Ещё любить осуждена…
Так начинает Александр Сергеевич рассказ о любви Ленского.
Эта любовь известна всем: с детства молодым людям «прочили венцы друзья-соседы, их отцы»; о ней хорошо известно соседям – «о свадьбе Ленского давно у них уж было решено» . Пушкин скажет, что Онегин узнал
Его любви младую повесть,
Обильный чувствами рассказ,
Давно не новыми для нас.
Но для Ленского-то всё действительно ново! И, как подчёркивает автор, эта любовь пронесена им через всю его короткую жизнь:
Чуть отрок, Ольгою пленённый,
Сердечных мук еще не знав,
Он был свидетель умилённый
Ее младенческих забав…
…Она поэту подарила
Младых восторгов первый сон,
И мысль об ней одушевила
Его цевницы первый стон.
И, добавим, последние строки Ленского посвящены тоже ей:
Придёшь ли, дева красоты,
Слезу пролить над ранней урной
И думать: он меня любил,
Он мне единой посвятил
Рассвет печальный жизни бурной!..
Сердечный друг, желанный друг,
Приди, приди: я твой супруг!..
Обратимся снова к не вошедшим в роман строкам. В беловой рукописи конец XXI строфы рисует зарождение любви поэта:
Так в Ольге милую подругу
Владимир видеть привыкал;
Он рано без неё скучал
И часто по густому лугу,
Без милой Ольги, меж цветов
Искал одних её следов.
И Пушкин будет постоянно напоминать нам, что Ленский верен этой любви, которую ничто не в силах изменить:
Ни охлаждающая даль,
Ни долгие лета разлуки,
Ни музам данные часы,
Ни чужеземные красы,
Ни шум веселий, ни науки
Души не изменили в нём,
Согретой девственным огнём.
Позвольте добавить отрывок из ещё одной строфы, впоследствии сокращённой и переработанной:
Кто ж та была, которой очи
Он без искусства привлекал,
Которой он и дни и ночи
И думы сердца посвящал?
Меньшая дочь соседей бедных…
Что интересного здесь? Во-первых, указание на явно взаимную любовь, раз «привлекал очи» Ольги. Во-вторых, «соседи бедные» , а Ленский, как мы помним, был не только «хорош собою», но и богат, почему и «везде был принят как жених». То есть в любви Ленского нет никакого расчёта, перед нами настоящее, искреннее чувство.
В конце четвёртой главы мы видим картины «счастливой любви» Ленского, где Пушкин будет постоянно отмечать удивительную чистоту его отношения к невесте:
Он вечно с ней. В её покое
Они сидят в потёмках двое;
Они в саду, рука с рукой,
Гуляют утренней порой;
И что ж? Любовью упоенный,
В смятенье нежного стыда,
Он только смеет иногда,
Улыбкой Ольги ободренный,
Развитым локоном играть
Иль край одежды целовать.
В наш циничный век, может быть, найдутся желающие посмеяться над юным поэтом, так трепетно относящимся к невесте, не позволяющим себе никаких вольностей. Но, напомню, он и мечтает о «тайнах брачныя постели», и восхищённо говорит в дружеской беседе:
Ах, милый, как похорошели
У Ольги плечи, что за грудь!
Просто не может пылкий Ленский допустить поступка, после которого потеряет уважение прежде всего к самому себе. И здесь он отнюдь не одинок. Уже в ХХ веке другой поэт напишет про
Ту, с которой вдвоём ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел, — так её любил…
Здесь, по-моему, та же самая мысль: сила любви не позволяет человеку слишком решительных шагов. Настоящая любовь стыдлива и не выставляет себя напоказ.
А Ленский, к тому же, мечтает о полном слиянии душ:
Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна,
Что, безотрадно изнывая,
Его вседневно ждёт она…
«Душа родная» - вот чего ищет Ленский, вот что, как ему представляется, находит он в Ольге. Удивительно ли, что он будет не в состоянии видеть, как эта «душа родная» у него на глазах станет с охотой принимать ухаживания Онегина (прямо скажем, вовсе не выходящие за рамки обычного светского флирта). Именно поэтому он практически бежит с бала у Лариных:
Не в силах Ленский снесть удара;
Проказы женские кляня,
Выходит, требует коня
И скачет.
Наверное, любому читателю романа ясно, что всё происшествие на балу, как говорится, «яйца выеденного не сто́ит» и могло бы быть разрешено очень легко, однако завершается трагически – гибелью Ленского. Почему же?
Только лишь начиная давать характеристику Ленскому, Пушкин напишет:
От хладного разврата света
Еще увянуть не успев,
Его душа была согрета
Приветом друга, лаской дев;
Он сердцем милый был невежда…
Первое же столкновение нежной души поэта с реальностью окажется смертельным. Для него не существует полутонов: или чёрное – или белое. Посмотрите, как меняется его отношение к Ольге: «душа родная» мгновенно становится «кокеткой, ветреным ребёнком», а затем, после новой встречи с Ольгой, поняв, что она даже не осознаёт ужаса (с его точки зрения) произошедшего, он вновь будет сравнивать её с «лилеи стебельком» (напомню: лилия – древний символ невинности и чистоты) и обратит весь свой гнев на Онегина – «развратителя», «червя презренного, ядовитого».
«Друзья мои, вам жаль поэта» - что бы там ни говорили, но у Пушкина это не вопрос, это утверждение, и отклик на него (по крайней мере, у меня) только один: конечно же, жаль! Жаль, потому что так мало прожил, жаль, потому что с ним действительно ушло и «жаркое волненье», и «благородное стремленье и чувств и мыслей молодых, высоких, нежных, удалых» . А ещё больше жаль потому, что та, ради которой всё совершилось, оказалась самой заурядной барышней, не способной оценить душу поэта.
Но об Ольге – в другой раз!
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
"Оглавление" всех статей, посвящённых "Евгению Онегину", - здесь
Навигатор по всему каналу здесь
