Евгений Максимов
Рисунки и коллажи Владимира Романова
Однако этим благим прожектам не суждено было сбыться. Едва Удальцов вошел в свою комнату в офицерском общежитии и снял техническую форму, как в гарнизоне пронзительно завыла сирена. За считанные секунды офицер оделся вновь, отпер кладовку, выкатил велосипед, вскочил на двухколесную машину и помчался обратно на аэродром. Весьма некстати от мусорных контейнеров с громким лаем к нему помчалась большая дворняга.
-Смотрю, тварь, ты меня уже забыла! - грозно сказал Удальцов и полез в карман, где у него всегда лежали наготове каштаны: они были легче камней и не пачкали одежду.
Меткий бросок - и каштан угодил собаке прямо в лоб. Едва офицер снова сунул руку в карман, как дворняга, заскулив, развернулась и побежала в другую сторону. С каждой улочки военного городка в компанию Удальцову выкатывался кто-нибудь еще. "Безлошадные" шли ускоренным шагом, временами переходя на бег, однако они сразу отстали. Те, кто снимал жилье за пределами гарнизона (а таких было заметно больше половины), еще не добрались до автобусной остановки и успели повернуть обратно. Скворцов мчался бегом по дороге, время от времени оглядываясь и крича, чтобы остальные тоже бежали.
Удальцов подъехал к стоянке в числе первых. Кораблин смеялся во все горло, однако уже успел с двумя прапорщиками подкатить из укрытия ракеты к своему самолету. Через пять минут практически вся эскадрилья была на стоянке, тут же разделилась на три расчета человек по двенадцать - пятнадцать. К этому моменту подбежал расчет усиления из ТЭЧ. Скворцов проверил, чтобы у каждого висели через плечо противогазы, после чего во главе каждой группы встали специалисты по авиационному вооружению, и уже через двадцать минут на каждом самолете эскадрильи грозно красовались ракеты. На автобусе подъехали летчики в шлемах и высотно-компенсирующих костюмах и врассыпную кинулись к своим крылатым машинам.
Примерно через полчаса готовность отбили. Солдат расставили охранять стоянку, а офицерам и прапорщикам велели ждать указаний в домике, который тут же наполнился стуком костяшек домино и кубиков нард. Удальцов отказался сразиться в нарды с Малышевым и отправился в свою каптерку, громко распевая:
После тревог Спит городок. Мы ракеты уже зачехлили
И лежим, и плюем в потолок!
Он улегся прямо на столе и через несколько мгновений громко захрапел. Малышев, вновь заглянувший к приятелю минут через пять, несколько удивился, а затем прикрепил к двери каптерки бумажку, написав на ней: "Не беспокоить! Работают люди!" Каждый, проходя мимо каптерки, читал записку, после чего обязательно приоткрывал дверь и, усмехаясь, шел дальше.
Скворцов, пристроившийся было сидеть с летчиками в формулярной, устал от их разговоров про различные воздушные упражнения, вышел в коридор и велел строиться техникам со всем тревожным снаряжением. Он тщательно проверял противогазы и другие средства химической защиты, наличие фанерных ярлычков с фамилиями и номерами на них, пришитых отдельно за каждый из четырех углов к чехлу. Здесь особо придираться было не к чему, разве что не у всех размер бирок оказался ровно три на пять сантиметров.
Зато тревожные чемоданчики дали много пищи для разного рода острот. Практически у каждого чего-то не хватало, многие потеряли опись. Фонарики почти сплошь были с давно севшими батарейками или вовсе без них, поскольку даже на полеты ОБАТО* (отдельный батальон аэродромно-технического обеспечения ) выдавал их редко и с такой болью, словно начальник склада АТИ* (авиационно-технического имущества ) отрывал их от собственного сердца. Техникам самолетов приходилось постоянно самим покупать батарейки, поскольку на ночных полетах без фонарика делать было нечего: ни подать сигнал летчику на заруливание, ни осмотреть корпус планера и лопатки двигателя после посадки.
-За один вылет самолет сжигает до четырнадцати тонн керосина, - подметил Удальцов. - Наверное, на такие средства можно на весь полк накупить батареек на несколько лет вперед.
-Не комментируйте действия тылового руководства, - хмуро отозвался Скворцов. - У него могут быть иные задачи, недоступные вашему пониманию, а вот поддерживать боеготовность в должном состоянии - задача каждого офицера и прапорщика.
Еще хуже обстояло дело с сухим пайком. На трое суток, как полагалось, запасов почти никто не имел: если они и создавались, то постепенно тушенка, сухари, рыбные консервы расходовались на закуску во время различных спонтанных выпивок на стоянке. Лишь у Удальцова и Малышева чемоданы практически полностью соответствовали всем требованиям, только вместо двух пар запасных носков у каждого приятеля оказалось по одной. Однако хвалить офицеров инженер не стал.
-Все у вас нормально, - сказал он, - но не следует умиляться тому, что и так должно быть. Вы как начальники групп должны обеспечить аналогичные чемоданы у подчиненных офицеров и прапорщиков, а этого как раз не наблюдается. Вот, к примеру, у прапорщика Клименко чемодан тяжелый, старинный и весь облезлый, словно перешел к нему по наследству еще с гражданской войны. Как с ним можно быстро бежать? Наверное, уже не один прапорщик умер с этим чемоданом.
По строю пронесся смешок, и на этом проверка прекратилась: по рации поступило указание готовить передовую команду. Около десяти офицеров и прапорщиков, определенные боевым расчетом, со своими противогазами, химкомплектами, тревожными чемоданами и инструментальными ящиками отправились на ЦЗТ. При реальной тревоге эта сборная команда должна была выехать на запасной аэродром, а сейчас на тренировке просто проверялась ее готовность.
От первой эскадрильи в команде был и Малышев. После проверки, когда все устроились в курилке на ЦЗТ, он принялся рассказывать:
-В прошлом году, помните, тревога была с плавным переходом на учения, и тогда действительно на запасной аэродром выезжали. А я как раз холостяковал месяц, да еще меня Носков попросил заглядывать в его квартиру в городке, кота прикармливать и песок ему в ящике раз в неделю менять. Я того кота обычно в ванной запирал, чтобы в квартире не безобразничал без присмотра. Тогда тоже с утра дал пожрать и закрыл. А днем загудело. Не думал, что прямо с тревоги на запасной аэродром отправят. Прихожу в квартиру уже через пять дней. Думаю, наверное, сдох котяра, что Носкову скажу, когда вернется. Открываю ванную - он живехонек, оттуда пулей выскочил и давай сухарь на кухне зверски пожирать. Еще оказалось, кран я до конца не закрутил, оттуда по чуть-чуть капало, кот потихоньку пил. А без жратвы все-таки смог продержаться. Молодец! Тут, в Попельне, божьей богадельне, как говорит наш народный эскадрильский поэт Вова Удальцов, конечно, запасной аэродром дешевка. Позарастало все, запущено, хотя и цивилизация, вроде, вокруг. Вот когда я на Дальнем Востоке служил, был у нас запасной аэродром в глухом таежном селе, но порядок там поддерживали, как положено. Сидел там командир взвода - прапорщик из ОБАТО, по фамилии Табарский. В ОБАТО, кстати, приспособились туда солдат сплавлять, которые давали официальные показания на своих обидчиков при неуставщине - подальше от мучителей. Так вот, этот Табарский не только весь запасной аэродром вылизал, но и такое там хозяйство завел - пальчики оближешь. В колхозе за массандру списанный трактор выменял, восстановил. Сеял картошку, овощи. Там озерко было, на нем отстроил домик со всеми удобствами: медок со своей пасеки, орешки кедровые, банька, рыбалка, охота.
Все командование ОБАТО, полка, корпуса туда лезло, как мухи на мед. Говорили, что девицы местные там тоже околачивались - всегда под рукой для желающих. А кто откажется?
А потом приехал в ОБАТО новый замполит, майор Опухтин, весь из себя образцово-показательный. Не понравилось ему все это: кулацкие, говорит, у вас замашки, товарищ старший прапорщик Табарский, будем вашу лавочку в стиле кулака Кафтанова закрывать. Не успел сказать - из дивизии нагрянула проверка по политчасти. Такого жару тому замполиту дали - чуть с должности не скинули, хотя, по сути, придраться особо было не к чему. Намекнули тихонько и аккуратно между делом, чтобы в дела запасного аэродрома особо не вникал, иначе сам уже точно слетит. Правда, слетел он позже, через пару-тройку лет, уже по другому поводу. Все на совещаниях политработников у себя в ОБАТО и на партактивах гарнизона цитировал Лизичева, начальника Главпура: дескать, перестройка, будем перестраиваться, многие пострадают невинно, но без этого нельзя. Так рассуждал, будто к нему это не относится, а только к другим. И вот у них в ОБАТО зам командира автороты, чтобы комбату нагадить, майору Засипаторову, стащил во время учений два автомата, потом, когда шум поднялся, записку подбросил с чертежом, где лежат. Самого из армии уволили по болезни - чего он и добивался. А все командование ОБАТО сняли, в том числе Опухтина. В общем, решил тот парень свою задачу на двести процентов. Но я от Табарского отвлекся. Так вот, вскоре после случая с автоматами нагрянула в наш гарнизон главная инспекция Министерства обороны, давай всем матку выворачивать. Строевой смотр - двойка. К каждой мелочи цеплялись, с линейкой на погонах расстояние между звездочками измеряли. У них же в Москве основная задача - соблюдение формы одежды. В ОБАТО от машин отойти не могли - на самолеты им в высшей степени было наплевать: все с красными лампасами. Масло чуть капает - машина не боеготова. В общем, крови попили от души. А Табарский потом в курилке рассказывает, дескать, предлагал новому комбату, майору Спекторову - какую оценку ОБАТО обеспечить. На полк и ОБС РТО* (отдельный батальон связи и радиотехнического обеспечения ) ему, конечно, чихать было. А Спекторов недавно приехал, говорит, мол, ничего не надо, это пока не мой батальон, а предшественника, интересно ГИМО* (главная инспекция Министерства Обороны ) на себе испытать. Испытал - ОБАТО не боеготов, полк и ОБС ограниченно боеготовы. Им в Москве, конечно, видней. Мы там прикалывались, когда инспекция тревогу объявила. Сначала вообще чуть не угорели. Генерал какой-то краснолампасный подходит в нашей эскадрилье к самолету. Смотрит, ракеты висят, вроде, нормально. Подходит к лючку передней стойки шасси, у техника, Паши Чугунова, спрашивает: "Почему лючок изогнутый?" У Паши челюсть отвисла, чуть до земли не упала. Объясняет, дескать, лючок - часть корпуса фюзеляжа, когда закроется после уборки шасси, поэтому у него аэродинамический профиль. Генерал только рукой машет: "Что ты мне рассказываешь! Зови летчика, берите кувалду и выпрямляйте!"
-Да не трепись..., Серега! - возмутился Карнаухов, начальник группы вооружения из второй эскадрильи. - Анекдот какой-то рассказываешь!
-Мужики, чем угодно поклянусь, хоть офицерской честью - своими ушами это все слышал! Да разве такое выдумаешь, даже в пьяном бреду в голову не придет! Дальше слушайте. Сидим потом на аэродроме после приведения. А Володя Удальцов был в нашей эскадрилье, он и тогда вечно в блокнотике что-то строчил. Вот и придумал он написать письмо председателю комиссии, как запорожцы турецкому султану: "Здравствуй, старый осел! Какого рожна ты к нам приехал? Мы здесь хоть целый "Боинг" завалили, а вы Русту дали на Красной площади приземлиться!" И дальше в таком же духе, долго потом ржали. Но все-таки сожгли - вдруг особисту попадется? Тот у солдат только так письма перехватывал. Как-то читали нам, пишет один боец домой, хвастается: "На боевом дежурстве все летчики и техники пьяные, а тут американский разведчик. Я сажусь на самолет, вылетаю империалиста прогонять". Обхохочешься! Я несколько раз тайком (начальник тренажера друг был) пробовал на тренажере летать - куда там! Одно неловкое движение - и "покойник". Потом садимся, собственные "поминки" обмываем. Помните, несколько лет назад один техник в Германии на тренажере насобачился, потом в ФРГ перелетел. С тех пор же запретили технарей на тренажеры пускать. А интересно, конечно. Когда же эта чертова тревога кончится? Сегодня наш "семимесячный" рано по домам отпустил - так кому-то в армии стукнуло в голову всех потревожить.
У нас на Дальнем Востоке был командир полка Рогачев. У того строго - если полеты не состоялись, то с утра тревога. Если отбой по метеоусловиям, еще куда ни шло, может, пронесет. Но если из-за какого-то разгильдяйства - пиши пропало. Как-то раз, к примеру, из ОБАТО старшина с бойцами на кислородной машине ночью на пьянку в соседнюю деревню поехал. Попали в аварию, машину разбили. Зато потом так тревожились, только шум стоял. Батальон заставили весь мобилизационный пункт разворачивать - всегда это только имитировали. В другой раз колонка на ЦЗТ загорелась во время полетов. Не успели потушить - тревога. Вот дурдом был! С каждой эскадрильи ракеты катили, самолеты только приземлились, незаправленные, высоченные - вручную повесить невозможно, не достанешь, лебедки пришлось подвозить.
****
Разговоры тянулись еще долго. Тревогу отбили только около восьми вечера, и еще почти час потребовался, чтобы снять ракеты, укатить их в хранилища, зачехлить самолеты и сдать под охрану прапорщику - дежурному по стоянке подразделения. Скворцов построил техников перед эскадрильским домиком и долго перечислял недостатки, выявленные на сегодняшней тревоге, недовольно морщась: ему приходилось перекрикивать музыку, доносившуюся из стоявших позади него "Жигулей" (хозяин машины забыл перед построением выключить магнитофон). Наконец, инженер закончил свои сентенции, которые все слушали вполуха, силясь разобрать льющийся из автомобиля достаточно нестандартный текст, а песня группы "Сектор Газа" продолжилась как нельзя кстати подходящим рефреном, отчетливо прозвучавшем во внезапно наступившей тишине.
И в тот же миг все утонуло в громовом хохоте, не умолкавшем минут пять.
-Что это за мерзость, старший лейтенант Коробов? - хмуро спросил Скворцов.
-Нормальная песня, товарищ капитан, - отозвался Коробов, техник самолета, известный своими амурными похождениями. - Девчатам очень нравится!
-Товарищ капитан, вас к телефону! - крикнул ДСП* (дежурный по стоянке подразделения, т.е. эскадрильи ) из домика, вовремя прервав бессмысленное разбирательство.
-Никому не расходиться! - сказал Скворцов, вернулся через минуту и тут же отпустил прапорщиков.
-У нас в эскадрилье ЧП, - сообщил он затем офицерам. - Наш ДСЧ (дежурный по стоянке части–т.е. авиационного полка ) лейтенант Шейников напился в наряде, был обнаружен заместителем командира полка по ИАС. Необходимо срочно его заменить. Наверное, лучше, если это будет холостяк. Старший лейтенант Удальцов!
-Я!
-Заменить Шейникова в наряде дежурного по стоянке части!
-Есть!
По пути к дежурному домику на ЦЗТ Удальцов изливал свое неудовольствие Носкову:
-Вот ведь чертов "студебеккер"* (от слова студент –так в армии называли офицеров-двухгодичников )! На кой черт берут этих студентов в армию! Одна головная боль от них. Взял и нажрался в наряде, будто так и надо. Надо с наших прапорщиков, которые в гарнизоне живут, пример брать. Их всего-то трое - Тимошенко, Бабкин и Клименко, зато всегда под рукой у комэски и начальника штаба. Если кто из тех, что в Иванкове и окрестных селах живут, в наряд не заступит или провиснет - сразу к одному из этой троицы.
Они так походили в наряды вне очереди немного, а потом приспособились. Не успеют дома порог переступить - сразу пару соток хлопнут. Если комэска или начальник штаба появляется, ответ у каждого один: "Извините, товарищ подполковник или майор, пошел бы, но только что за ужином двести грамм врезал, не могу". Теперь тоже, как в общагу приду, буду дежурный стакан выпивать.
Чувствую, для Скворцова стану на все случаи жизни затычкой, что-то он меня невзлюбил. На днях истерику закатил из-за моего Валеева. Тот, знаешь, в Городе живет, рано утром на электричку бежит, дома завтракать не успевает. С вечера бутерброды заготавливает. Сидит в каптерке, завтракает. Влетает Скворцов и давай орать, дескать, сейчас не время приема пищи. Потом меня в кабинет вызвал и еще минут десять регулировал, неправильно, мол, руковожу старшим техником и остальным личным составом группы: "Наверное, надо ставить вопрос о вашем соответствии занимаемой должности!" Идиот! Строганов хоть бы когда слово из-за этого сказал, будто тот Валеев за эти несчастные пятнадцать минут горы свернет. Ладно, бывай здоров. Пошел я службу нести.
В комнате дежурного по стоянке части Шейников лежал на топчане и громко храпел. За столом сидел мрачный подполковник Христенко, заместитель командира полка по ИАС. Удальцов четко доложил ему о прибытии, и тот с облегчением вздохнул. Следом вошли Скворцов и еще несколько офицеров. Шейникова с трудом усадили за стол, забрали пистолет с патронами, чтобы сдать дежурному по полку. У Удальцова, как и у остальных офицеров, оружие оставалось с тревоги: дежурный по полку привозил ящик с пистолетами на стоянку и выдавал их по карточкам-заместителям, а сдать "стволы" предполагалось по пути домой.
-Пропадает у вас парень, совсем спился, - заметил Христенко. - Всех кадровых алкоголиков после горбачевского указа быстро из армии вычистили, а этого куда денешь? Еще год вам с ним мучиться, пусть потом на гражданке что хочет делает. Здесь-то на дармовой массандре ему хорошо, а потом весь семейный бюджет будет на водку тратить. Понаберут студентов в армию!
-И правильно делают, что берут! - неожиданно подал голос Шейников. - Иначе бы ваша военная каста совсем погрязла в косности.
Он уронил голову, но через несколько секунд продолжил заплетающимся языком:
-Вы, товарищ подполковник, вспомните учение Маркса - Ленина! Сам по себе рабочий класс способен прийти лишь к тред-юнионистскому сознанию. Революционное учение могут разработать только люди, пришедшие извне: образованные представители рабочего класса, независимо от их социального происхождения. В армии то же самое с ее реформами, о которых так долго говорили большевики. Вот все говорят - перестройка, перестройка! Майор Краснов даже ЦУ давал не так давно - составить списки тех, кто перестроился и, кто не перестроился. Но где вы ее видели, эту перестройку? Я не увидел. Может, я и пью, потому что на этот дурдом смотреть сил нет. Вам всем с вашим узким мышлением армию реформировать не дано. Это должны сделать другие люди. Не помню, кто сказал: война слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным. Вот Володю Удальцова я уважаю. Он настоящий интеллигент в погонах. Только такие, как он, могут с вашей одряхлевшей маразматической армией что-то путное сделать. Извини, Володя, что из-за меня ты в наряд неплановый попал. Ты один из немногих, кто хоть как-то примиряет меня с этой грубой нереформированной армейской действительностью.
После столь длинной тирады последние силы оставили Шейникова, и он снова захрапел. Лейтенанта погрузили в "УАЗик" зама по ИАС и повезли в городок, где он с семьей, как и многие другие, снимал жилье в частном секторе.
-Ну и ну! - изумился Христенко. - Вот так речь студент толкнул! Чего молол - без бутылки не поймешь. Скворцов, понятно, за ним теперь в оба смотреть будет, но пусть и остальные офицеры в стороне не остаются. Мало ли что там у вас бывает, сами смотрите, не наливайте лучше вообще таким неустойчивым!
Удальцов молча расписался в журнале о приеме дежурства и, едва начальство ушло, велел помощнику-прапорщику сдавать стоянки под охрану караулу, а сам со вздохом растянулся на топчане: впереди были еще почти сутки дежурства…
( продолжение следует)
