Автор: Сергей Седов
Воют сирены, сотня дикторов говорит одновременно, их металлические голоса смешиваются, перекрывают друг друга, оглушают. Мы больше не люди, но все равно прикрываем уши руками. Собака воет, Петух пытается спрятать голову под крыло.
На противоположной стороне, по ту сторону путей, разрезавших Площадь Победы надвое, что-то происходит. Мраморные квадраты словно разгораются изнутри, начинают светиться ярче и ярче, а затем со скрежетом, перекрывающим голоса дикторов, начинают выдвигаться из пола, подниматься вверх, образуя полутораметровый постамент. Это наша шахматная доска.
На пути, отделяющие нас от постамента, одновременно прибывают три поезда. Я никогда не видел, чтобы так тормозили. Поезд не велосипед, да и тому требуется хоть небольшой, но путь, прежде чем остановиться. Эти же поезда — они мчат на полной скорости, а потом сразу стоят, — многотонные махины, и хочется крикнуть: «Так не бывает!» Но так есть.
Двери во всех поездах распахиваются одновременно, образуя мост, по которому мы проходим на другую сторону. Там нас ждет доска и невидимый каменный трон. Возможно, он не отражает свет, а может быть, наши мраморные, бронзовые, каменные глаза просто не в состоянии разглядеть его. Зато мы знаем, что он там есть. Он там, высокий, черный, острые пики украшают подлокотники, на которых лежат руки Хозяина.
Не предусмотрено никакой ступеньки, чтобы нам было легче забраться на постамент. Я поднимаю сначала Ромула, а потом и Рема. Петух пытается запрыгнуть с разбега, но каждый раз не хватает совсем немного, он царапает шпорами мраморный край и падает вниз. После третьей попытки сзади подходит Снежка, хватает Петуха обеими руками и поднимает.
Большинство статуй-людей забираются спокойно, хоть и без изящества. Икар, увидев шахматную доску, словно просыпается. Он взмахивает крыльями, взлетает и плавно приземляется на край подиума.
— Полетел наш Икар, — бурчит Петух.
Снежка помогает забраться Мазаю, несмотря на то что он, как мне кажется, совершенно не нуждается в помощи. Внизу остаемся мы со Снежкой да собака Ирма. Несколько минут мы пытаемся уговорить ее запрыгнуть: просим, зовем, отдаем команды, но Ирма их начисто игнорирует, только глядит на нас умными глазами. Попытки поймать ее ни к чему не приводят. Она легко уходит от наших неуклюжих бронзовых рук, рычит и скалится. Когда мы уже почти отчаиваемся, сверху раздается особый посвист, который кажется мне странно знакомым. Ирма срывается с места и в один прыжок оказывается на постаменте. Я вытираю со лба несуществующий пот, поднимаю голову и обнаруживаю, что свистел Икар. Ирма прыгает вокруг него, виляя хвостом, я все пытаюсь вспомнить, где я слышал такой свист. Снежка кладет мне руку на плечо:
— Забираемся, Гроссмейстер.
Черные уже здесь. Ряд пешек с квадратными щитами и шлемами со стеклянными забралами. Дубинки в руках. Над ними возвышаются кони, похожие на бронетранспортеры, ладьи, ощетинившиеся пушками, слоны без глаз, король и ферзь — без лиц, но многорукие, как индийские божки. У ферзя в каждой руке зазубренная сталь — ножи, серпы, штыки и косы, так что поневоле ищешь под черной короной пустые глазницы и улыбочку черепа, но там лишь клепки и темный металл. В прошлых партиях такого не было, Хозяин многое переработал, и съеденным фигурам теперь будет гораздо страшнее умирать.
С нашей стороны, на первой и второй горизонталях, валяются наши опознавательные знаки — детали костюмов.
— Строимся, ребята! — Я хлопаю в ладоши, и по станции еще долго гуляет эхо. — Мазай, ты у нас король, вот возьми.
Я протягиваю старому партизану бумажную корону и вытянутый воздушный шарик, на котором намалевано что-то вроде скипетра.
— Хозяин будет стараться нас унизить, вывести из себя, чтобы мы хуже сыграли. Это его забавляет. Так что крепись, Мазай!
— Не на того напал. — Мазай выпрямляется, и внезапно оказывается, что у него армейская выправка. — Я под него не прогнусь. Я ведь не только в бронзе. Партизанить не приходилось, но по-настоящему воевал.
Он криво напяливает на голову крошечную аляпистую корону, хлопает меня по плечу, так что у меня подгибаются колени и, помахивая надувным скипетром, идет на свою клетку e1.
Снежка без вопросов надевает шутовской колпак, который будет заменять ей корону ферзя. На ее лице такое специальное презрительное выражение, как будто она смотрит на пьяного дурака с заблеванными штанами, пытающегося завести с ней знакомство.
Слонам достаются противогазы. Слоны у нас — Собака Ирма и Икар, косо парящий над своей клеткой. Он позволяет надеть на себя противогаз, который как ни удивительно, ему подходит. А вот с Ирмой возникают проблемы. В конце концов я надеваю противогаз ей на голову, стараясь не коснуться отполированного носа, источника непрерывной боли. В это время ее держат Мазай и Девушка-метатель-диска с барельефа на станции «Динамо», а Снежка что-то шепчет ей в ухо.
Для коней приготовлены детские лошадки на палках. Я беру себе ту, что с розовой гривой, а желтую с раскосыми глазами кладу перед Петухом. Минуту он смотрит на меня то одним, то другим глазом, а потом говорит:
— Ничего, справлюсь.
Он цепляет шпорами палку, машет крыльями и делает несколько диких прыжков, лошадиная голова мотается по сторонам.
— Ладно, — вздыхаю я, — нам не в Большом выступать, сойдет.
Раздаю пешкам шапочки с помпонами.
— Рем, Ромул, идите на правый фланг. Может быть, до вас вообще не дойдет...
Я успел отработать с ними несколько гамбитов, как и с остальными пешками, но сейчас, видя, как Хозяин экипировал черных, я понимаю, что не хочу ставить их в центр. Мне их до боли жалко. Я беру их за руки и уже веду на отведенные для них клетки, когда по станции разносится вой сирен и раздается нестерпимо пронзительный, оглушительный голос диктора:
— Пешки Ромул и Рем, немедленно пройдите на клетки d2 и e2, немедленно пройдите на клетки d2 и e2, немедленно пройдите...
Вот гад! Хозяин сует их в самый центр, а я никак не могу это оспорить.
— Ребятки, ничего не бойтесь, помните, что мы с вами отрабатывали. Все. Будет. Хорошо.
Сам я в это не очень-то верю. Хозяин замыслил очередную пакость. Тем не менее я готов сделать все, что могу. Больше я никогда никого не подведу.
И тут он снова останавливает время. Для всех, кроме меня и черных. Вперед выходят три пешки. Каждая из них выше и шире меня в плечах, две из них заламывают мне руки, а третья запрокидывает мне голову назад. Многорукий ферзь возвышается надо мной, и я вижу в одной из его рук дрель.
Я ору и ничего не могу с собой поделать, когда он сверлит четыре отверстия вокруг моего рта. Я мычу и извиваюсь, когда он приворачивает металлический прямоугольник, закрывающий мне рот.
— Хозяину не нравится, что ты мнишь себя соперником, — сообщает ферзь, — сегодня ты просто фигура, обычная лошадка, тебе не придется командовать. Сегодня каждый из вас играет за себя. Иди на место. Место, я сказал!
И я возвращаюсь. Мне кажется, из-под болтов сочится кровь, но этого не может быть, скорее всего, это металлическая стружка.
Хозяин снова запускает время для белых. Никто ничего не заметил. Для них не прошло и секунды
— Если что, ты подскажешь, куда ходить, Гроссмейстер? — спрашивает Девушка-с-диском.
Я поворачиваю к ней голову и стучу пальцем по металлической пластине, закрывающей мой рот.
— Когда я... ем, я глух... и нем, — читает она, в ее глазах страх. Вот, значит, что там написано.
Началось.
Ромул подталкивает Рема в спину и тот неуверенно переходит с е2 на е4. Дебют разыгрывается как по нотам. Кони выпрыгивают из-за спин пешек. Я делаю ход, скачу на дурацкой палке, атакую поле перед Ремом. Черный конь поворачивает страшную бронированную морду в сторону гипсового мальчишки и ржет. Я вижу, как Рема бьет дрожь. Держись, малыш! Будет больно, но если он все-таки съест тебя, мы победим через два хода. И это будет потрясающе. Сейчас должен выпрыгнуть Петух — наш второй конь, но он не успевает: у Ромула не выдерживают нервы. Он делает шаг вперед, оказываясь слева и сзади Рема и берет его за руку. Помочь. Защитить. Как это не вовремя! Наш гамбит разрушен, инициатива потеряна. Никакого быстрого мата не будет. Предстоит долгая позиционная игра, в которой каждый из наших будет играть сам за себя. А я «глух и нем».
Я просчитываю несколько вариантов развития игры. Позиция у нас хорошая, но стоит сделать один неверный ход, и развалится все.
Кутузов улыбается, ему кажется, что он теперь самый главный, полководец, генералиссимус. Ни на кого не глядя, без всякого смысла он прыгает через клетку по своей третьей полосе. Его тут же съедают. Я ловлю себя на том, что внутренне выдохнул с облегчением. Этот самоуверенный тип мог наломать таких дров...
Черная пешка встает справа от Рема, Хозяин собирается идти на размен. Это нам скорее на пользу, но что-то екает там, где у меня могло бы быть сердце. Черная пешка поднимает дубину, и я вижу на ней острые зубья. Не дубина — булава. Предплечье Рема разлетается вдребезги, а у Ромула в руках остается кисть, запястье и локоть Рема. Черный хватает поверженную вражескую пешку и вышвыривает за пределы доски. А я не могу пойти и посмотреть, что с мальчиком — я в игре.
Я вижу, как Ромул бросается на черную пешку, молотит по нему кулачками, со всех сил. Вражеской пешке от этого ни горячо ни холодно, только это не бокс, а шахматы. Ромул только что ее съел, и та уходит с поля, оглядываясь и ухмыляясь.
Это был плохой ход, Ромул стоит на незащищенном поле, и мы его сразу теряем. У нас на пешку меньше. Если бы я мог говорить, если бы я мог командовать, если бы я хоть что-то мог. Еще несколько ходов, и наше положение ухудшается. Надо двигать второго коня. Я делаю знаки Петуху, но он на другой стороне доски. Он даже не понимает, что я обращаюсь к нему. Тем не менее он опытный игрок, и сам видит, что сейчас можно потеснить черных справа. Он запрыгивает на палку и...
Черная пешка на f6 дразнит Ирму, нашего слона, делает вид, что тыкает в нее дубиной. И Ирма не выдерживает: прежде чем Петух успевает сделать ход, наша собака-слон рвется по диагонали через все поле, впивается зубами пешке прямо в горло. Черный ферзь неторопливо подходит, взмахивает одной из своих рук. Ирма обмякает, шлепаясь на бок. Мы потеряли слона, обменяли его за пешку. Я прыгаю вперед, создавая напряжение на левом фланге. Еще рано сдаваться, всегда можно побороться, если бы только я мог указать, куда идти второму слону, Икару в противогазе, могло бы получиться весьма остро. Но он слеп, а я нем.
И тут у меня округляются бронзовые глаза. Я вижу, как Икар плывет через поле, не касаясь подошвами клеток. Он бьет крылом по лицу еще одну черную пешку, и я понимаю, что это лучший ход из всех возможных. Я, Гроссмейстер, его не увидел, а Икар сделал. Он подставился, и если вражеский ферзь его сейчас съест, если он клюнет на это, то через два хода я поставлю Хозяину мат, и он уже ничего, ничего не сможет сделать.
Ферзь недоуменно глядит на висящую перед ним крылатую фигуру, оглядывается назад, в сторону невидимого трона Хозяина, и не знает, на что решиться. И тут приходит приказ. Ферзь поднимает руку с косой и рубит Икара наискось. Крылья и голова звякают об мраморные плиты доски, и я хватаюсь за грудь. Как будто разрубили меня.
Я хотел бы сказать, что взял себя в руки, но это неправда. Следующий ход я сделал на автомате, он был слишком очевиден для меня. Перешел на несколько клеток, таща за собой палку с лошадиной головой. Шах. Почему мне так больно? Король уходит. Я знаю, что мне делать, поворачиваюсь в сторону ферзя — и тут застывают и белые и черные.
Хозяин снова останавливает время. Я поднимаю руку с книгой, проверяя, могу ли я двигаться. Рука поднимается, книга прикрывает пластину, закрывшую мой рот. Я жду, ничего не происходит. Петух подпрыгнул да так и парит на своей палке-лошади, пальцы Мазая застыли на бесполезном, не способном стрелять автомате, Снежка в шутовском колпаке, как всегда, сжимает его плечо, словно рассчитывает его защитить. Я подхожу к краю доски, смотрю на лежащую внизу голову Ирмы с натертым до блеска носом, крылья Икара, обломки пешек. Перехожу через всю доску от первой до восьмой вертикали. Справа Ромул, у которого больше нет ноги, только железный штырь обнимает Рема и прикладывает к его плечу то, что осталось от оторванной руки Рема. Возвращаюсь на поле, где должен находиться. Что я вообще делаю?..
— Ты здорово поглумился над нами! — кричу я в сторону. — Можешь смеяться! Мы...
И тут я затыкаю рот. Я чуть было не крикнул: мы победили тебя! Впрочем, кричу я только внутри своей головы. Пластина с надписью по-прежнему закрывает мне рот.
А вдруг Хозяин еще не понял, что партия проиграна, проиграна из-за его жадности, привычки есть все, кто само идет в рот?
А если я сам подскажу ему, не захочет ли он переиграть, смухлевать, изменить условия? Чем мы можем ему помешать? Он здесь Хозяин.
И я падаю на колени.
— Мы проиграли, Хозяин…
И тут возвращается туман. Его черные языки змеятся по залу, обесцвечивают краски, и я дрожу, словно живой человек на ветру. Я знал про каменный трон по ту сторону доски, все это время знал, что на нем восседает Хозяин, теперь же я это вижу. Как и прежде, не могу ни разглядеть, ни запомнить. Взгляд не фокусируется, мысли налетают одна на другую, но я чувствую: он здесь и требует взглянуть ему в лицо. Теперь мой ужас, мое отчаяние неподдельны: его глаза — два черных тоннеля, я мышь, на меня несутся поезда, грохот и лязг бесконечно отражаются от стенок моего черепа, внутри моей головы. Я падаю навзничь, и поезд гремит надо мной. Он никогда не остановится, а мне никогда не поднять голову.
И тут Хозяин начинает говорить в моей голове:
— Попытка схитрить, Гроссмейстер? Это не твой конек. Ты близок, очень близок к победе, а я ее не хочу. О да, я могу растереть тебя в бронзовый прах, распылить по тоннелям. Но это не то, чего я желаю. Побеждать — вот что мне нужно. Побеждать разными способами. И сейчас, пока время стоит, наша с тобой игра продолжается, а ход за мной. Я желаю тебе кое-что показать, и пока над твоей головой несется мой поезд, закрой глаза!
Его голос звучит в моей голове, и мои глаза закрываются сами, без моего участия. Глаза закрыты, но я вижу. Я вижу «Краснопресненскую» и уходящий последний поезд. И время и свет, все так же, как тогда, когда я спрыгнул на пути, чтобы навсегда затеряться в тоннелях. Только на платформе нет моей жены. Вместо нее стоит моя дочь Ирка. Она выросла, видимо прошло несколько лет, но изменилась не настолько, чтобы я ее не узнал. Ее стрижка короче, но она также закусывает губу перед трудным решением. Она смотрит в тоннель. Это длится и длится. Я бы подумал, что Хозяин снова остановил время, если бы не сквозняк, колышущий Иркины волосы. В какой-то момент останавливается и сквозняк. А в следующую секунду Ирка вздрагивает, подходит к краю платформы и прыгает на пути. Ей удается удержаться на ногах, и вот она стоит и смотрит в тоннель. Оттуда налетает ветер, настоящий ураган. Ирка наклоняется вперед и идет против ветра. Медленно, шаг за шагом, движется вперед. Идет и идет, закусив губу, пока не исчезает в тоннеле.
Даже если бы мой рот не был закрыт пластиной, даже если бы я не был вдавлен в пути, я бы все равно не смог произнести не слова. Только думать: Ирка! Зачем! Почему?!
— Она пошла за тобой. Твоя дочь собиралась найти тебя в тоннелях, — голос Хозяина снова заговорил в моей голове, — кто бы ни сказал, что она сошла с ума? Прошло шесть лет, а ни папы, ни его тела не нашли. Твоя жена решила, что ты сбежал. К другой. С другой. Уехал в Сибирь, на Дальний Восток, сбежал из страны. Но твоей дочери она сказала, что ты затерялся в тоннелях. И та верила. Думаешь, она не сошла с ума, а, Гроссмейстер? Как бы то ни было — двадцать восьмого февраля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года твоя дочь затерялась в тоннелях. С тех пор она у меня.
Он подождал, пока все мое бронзовое нутро встанет дыбом и продолжил:
— Сейчас твой ход, и только тебе решать, каким он будет. Можешь выиграть в шахматной партии и освободить все фигуры, что играли. Гипсовых детей, собаку, и этого пионера с гребешком и бородкой, партизан — всех троих, и того парня со знаменем. Икара склею и отпущу — пусть себе гуляет, выпущу остальных, всех, кроме тебя. Тут уж извини, ты моя любимая игрушка. Либо ты делаешь другой ход. Тот, что ведет к проигрышу. Даже не надо нарочитой глупости, просто не выигрывай сейчас, и я развалю ваши позиции, разгромлю вас. Никто и не заметит твоего предательства, Плохиш. Будут думать, ты сделал все, что мог. А я выдам тебе твою бочку варенья и ящик печенья. Отпущу на волю и тебя, и твою дочь. Почувствуй сладкий запах. Так пахнет измена. И варенье. И не нужно мне ничего отвечать. Просто сделай свой ход.
Продолжение:
Источник: http://litclubbs.ru/articles/23160-hozjain-metro-chast-4.html
Содержание:
Ставьте пальцы вверх, делитесь ссылкой с друзьями, а также не забудьте подписаться. Это очень важно для канала
Важные объявления:
- Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона . Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Литературные дуэли на "Бумажном слоне" : битвы между писателями каждую неделю!
- Выбирайте тему и записывайтесь >>
- Запасайтесь попкорном и читайте >>