— Объём кислорода зависит от степени вины. Вацлав Золь, бывший эколог планеты Нептуния, приговаривается к суткам.
Ноги перестали слушаться, и я упал бы, если бы не конвой. Сутки. Значит, у меня будет двадцать четыре часа в космосе, чтобы осознать вину. Только после этого я начну умирать — в десяти-двенадцати льё от Нептунии, в тысяче парсек от Земли. Говорят, на суперкрейсере «Виктория» можно преодолеть это расстояние за двадцать часов.
В колонии такого быстрого транспорта нет. Лучшее, чем может похвастать планета, — расхлябанные кометки, которые дважды в неделю возят тех, кто побогаче, на спутники. Воздух там чище, и нептунианцы используют любую возможность, чтобы вывезти детей туда, где не нужно использовать дыхательную смесь.
...После слов судьи слегка зазвенело в ушах; перед глазами плыло — должно быть, от слабости. А вместо зала заседаний я почему-то увидел наше крыльцо — в лучшем районе столицы, вдалеке от узловых труб и совсем рядом со станицей.
***
— ...совсем рядом со станцией, тебе понравится. Не голодная? Я могу позвонить, к нашему приходу как раз разогреют ужин.
Я ухаживал за ней почти год, но сегодня почему-то вновь чувствовал себя скованно — как в самом начале. Но Ирма как будто не замечала ни раздражения, ни стеснения. Я не любил её — но определённо любил её практичность, интуицию и способность угадывать моё настроение. Для моей цели этого было более чем достаточно.
— Так что? Голодная?
Она кивнула, складывая зонтик. Я придержал её руку:
— Не убирай, ещё накрапывает. Ты же знаешь, тяжёлая вода. Соли цинката...
Ирма глянула с усмешкой.
— Профдеформация?
— Вроде того.
К тому времени, как мы добрались, нас ждали тушёное мясо и яблочный кофе, который обожали оба. Кофе был редкостью: его раз в квартал доставляли с Земли. Я вдруг подумал, что это может стать ещё одной причиной её согласия: в конце концов, вряд ли ей удастся пить его каждый день где-то в другом месте.
Ирма отдала плащ подошедшей прислуге. Я скинул мокрые ботинки, сбросил пиджак и прошёл в просторную кухню. Наверное, следовало самому забрать её плащ и предложить аперитив, но в затылке зарождалась горячая головная боль, а сегодня я был обязан быть в трезвом уме.
— Рад, что ты пришла, — глотая таблетку, пробормотал я. Протянул Ирме руку, приглашая к столу, подождал, пока она сядет, аккуратно устроив складки пышного платья, и уже открыл было рот, как зазвонил её приёмник.
Виновато улыбнувшись, она ответила на вызов. Я воспользовался заминкой и велел прислуге зажечь свечи. Прислуга поняла верно: кроме свечей на столе появилась ваза, полная искусственных пионов, а свет в столовой приглушили.
К тому времени, как Ирма закончила разговор, таблетка подействовала. Я почувствовал себя гораздо лучше и твёрдо решил: откладывать бессмысленно. Всё висело на волоске; мне оставались месяцы, может быть, недели. Я должен переправить сбережения на Землю как можно скорее. В Швейцарию, в Геттингем, в Британский банк...
— Ирма.
— Да?..
Она вовсе не была красивой — маленькая, веснушчатая, белобровая, — но умела держаться и гордо носить все эти соломенные шляпки, замшевые платья и плотные тёмные очки.
Как всегда в минуту волнения, у меня обмякли ноги. И всё же я сумел выговорить — на этот раз достаточно чётко:
— Ирма, я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Она выставила на стол локти (чего не делала никогда прежде) и опёрлась подбородком на кулаки. Было в этой позе что-то беззащитно-девичье и вместе с тем — озорное. Я поклялся про себя: если она согласится — расскажу ей сразу всё. А когда она попадёт на Землю, то никогда больше не втяну её ни в какие игры.
Ирма молчала долго. Какой-то частью своего существа я уже хотел, чтобы она отказалась. Но она вскинула на меня свои глаза — серые стеклянные бусины — и тряхнула разлетающимися светло-рыжими волосами.
«Значит, решено», — подумал я, и отчего-то упало сердце.
***
— Вацлав Золь, вам понятен приговор? Он будет приведён в исполнение спустя сутки после заседания суда.
...Наш с Ирмой приговор мы приводили в исполнение гораздо дольше — с того разговора прошло не меньше месяца, прежде чем, уже будучи моей женой, она оформила билет на Землю. Сам я был невыездным — главному экологу выезд разрешают не раньше, чем через двадцать лет после заселения планеты. Нептунии было пять — и все пять ситуация только ухудшалась. К моменту отъезда Ирмы нам пришлось накрыть сад плёнкой анильдина — без неё завезённым в колонию растениям было уже не выжить.
Провожая жену, я надеялся, что сохранил сад не зря — это была единственная неподконтрольная бюро территория для экспериментов. В душе я радовался, что ещё в самом начале, когда на планете шла делёжка новостроек для руководства, выбил себе квартиру с садом...
Ирма махала с открытой палубы. До отправления оставалось девять минут, но пассажиры уже забрались в каюты — никто не желал дышать стылым, вонючим воздухом дольше необходимого. Но Ирма держала марку: жена главного эколога должна подавать пример и демонстрировать людям, что всё в порядке. Совсем как я. Только, в отличие от неё, мне это удавалось с трудом — день ото дня всё большим.
В деле о проржавевшем оборудовании газового завода я сумел перевести стрелки на инженеров — коррозия труб отчасти действительно произошла по их вине. Химикаты в городском озере, которое снабжало водой всю столицу, объяснили поломкой очистных сооружений. Чрезмерную влажность почвы — отсутствием ливневой канализации. Но я-то знал настоящую причину этих вещей — этих и многих других. Думаю, в последнее время о ней догадывалось и правительство Нептунии…
...Семь лет назад, рассчитывая экологию колонии, я включил в газовую оболочку планеты избыток цинката. Крошечный перебор привёл к обогащению вод тяжёлыми металлами и к повышенной влажности воздуха и почвы, сделал климат ветреным и дождливым, добавил в атмосферу серый пигмент и несильный, но неприятный, прелый запах — словно где-то в воздухе постоянно кипятили старую тряпку.
По протоколам такой проект должен быть заморожен ещё до запуска. Но в «Нептунию-IX» вложили слишком много ресурсов. Поэтому, даже если бы я признался, что рассчитанная мной атмосфера нестабильна, руководство закрыло бы на это глаза, но не закрыло планету. Те, кто решил эмигрировать с Земли, уже заплатили за эмиграцию и были вычеркнуты из ресурсных планов — их следовало куда-то деть, а колоний со свободным въездом давно не осталось. Так что моё признание не изменило бы хода вещей — а без него у меня осталась возможность хоть как-то контролировать ситуацию и искать выход.
И я нашёл! В моём саду под анильдиновой плёнкой вызревали суккуленты, способные связывать цинкат. Но селекционировать их здесь было слишком дорого — мешали дымная атмосфера и недостаток чистой воды. А чтобы доказать их эффективность в суде, требовалась огромная партия...
...В том, что суд будет — после того, как я явлюсь с результатами и с повинной, — я не сомневался. Но он состоялся гораздо раньше.
***
— Вацлав Золь, у вас есть вопросы?
— Да, — вышло хрипло; в горле сильно царапало. — Как вы узнали?.. Что это моя вина?..
Судья посмотрел на меня поверх широких очков — такие на Нептунии носили все, несмотря на нехватку солнца: плотно прилегавшие стёкла защищали глаза от летучих производных цинката.
— Администрация планеты уже несколько месяцев следит за подозреваемыми. Семнадцать недель назад в бюро поступил доклад от агента И. По поручениею следствия агент вошёл в круг ваших доверенных лиц, и подозрения укрепились. А вскоре в руках правосудия появились неопровержимые доказательства — ваше признание в ходе частной беседы с агентом.
— Я могу узнать его имя?..
***
— Меня зовут Ирма, — представилась светло-рыжая конопатая девушка, которую прислали взамен вышедшей в декрет секретарши. — Я изучила материалы и готова приступить к работе.
Неделю спустя я уже пригласил её в одно из немногих кафе столицы. Мы выпили настоящего кофе, поговорили о кино и скоростных крейсерах, выяснили, что оба родом из Чехии, и договорились провести вместе следующие выходные — при условии, что Ирма вовремя справится со всей входящей корреспонденцией, а я завершу проект по пароотведению в районе горячих рудников.
...К тому времени, как я сделал предложение, мы были знакомы месяц. Но я ни разу не заподозрил ничего и раскрылся ей спустя какие-то часы...
***
— Ирма, — незаметно вытирая о брючины вспотевшие ладони, пробормотал я. — Я хочу, чтобы ты улетела на Землю.
Она подняла белёсые брови, не открываясь от распаковки свадебных подарков.
— Так быстро? Я подозревала, Цлава, но…
Сердце заколотилось. Подозревала? Что подозревала?
— Что ты подозревала?
— Что ты захочешь растить детей вдали отсюда. Ты ведь главный эколог, ты, как никто, понимаешь, какие проблемы здесь существуют…
— Я… да… — от облегчения руки у меня повисли, как плети. — Так ты согласна?..
Ирма пожала плечами и улыбнулась.
— Ну да. Только давай немного повременим, чтобы люди не думали, что я вышла за тебя, только чтобы разжиться деньгами и уехать.
— Нет, Ирма. Уезжай сейчас же! Каждый день на Нептунии — вред для лёгких, для сердца… Это так. Но это не главное. Главное — ты должна увезти на Землю кое-что… мои сбережения… Это очень важно, пожалуйста, верь мне...
— Зачем? — Жена наконец отложила в сторону серебряный столовый набор и посмотрела мне в глаза. — В чём дело, Вацлав?
— В том… в том… — я провёл ладонью по залысине и выплюнул: — Я ошибся! Когда рассчитывал атмосферу. Этого было не исправить… Я невыездной, ты знаешь. Но сбережения у меня есть… Я боюсь расправы, Ирма. Если они узнают раньше времени, мне не спастись...
Я не стал говорить о том, что придумал, как исправить ошибку. Я был уверен — она мало что поймёт из этого бреда...
Но главное Ирма выловила сразу. Задумчиво спросила:
— Так ты женился за этим?
Я кивнул.
Некоторое время она сидела молча — совсем как когда я предложил ей стать моей женой. Потом подняла голову, встряхнулась.
— Ты просчитался, рассчитывая атмосферу, а теперь хочешь переправить сбережения на Землю на случай разоблачения? И хочешь, чтобы их отвезла я? Чтобы это не вызвало подозрений?
Я снова кивнул, застыв, боясь пошевелиться.
— Я тебе хоть немножечко нравлюсь?
Я закусил губу и кивнул в третий раз.
— Меня укачивает на анамезоновых кораблях. Если оплатишь билет на «Викторию» — смогу выехать через неделю.
Она не спросила больше ничего — ни сколько денег нужно отвезти на Землю, ни что делать после. Почему, почему это меня не насторожило?!
Тогда я почувствовал только облегчение.
***
...Я чувствовал только облегчение — когда остался без носового платка и записной книжки, когда надзиратели срезали пуговицы на моём мундире и забрали удостоверение и те крохи наличных, что остались после отъезда жены. Видимо, дело было в блодинге — я сильно распсиховался в зале суда, когда назвали имя выдавшего меня агента. Кажется, попытался напасть на конвой — плохо помню; были медики в белом и укол иглы. Потом темнота.
А теперь я чувствовал только облегчение. Но оно ушло, как только рассеялся светлый блодинговый туман. А через минуту меня вновь пригнуло грузом вины и страха....
...Значит, космос. Сутки в закрытом скафандре. А потом смерть. Сколько я протяну без кислорода?
Ах, Ирма.
Я не любил её, но она мне определённо нравилась… В какой миг она укрепилась в своих подозрениях, доложила начальству? Когда я путано объяснял, почему нужно везти на Землю все мои сбережения? Когда бормотал во сне? Когда выболтал ей что-то, выпив на свадьбе?..
Ах, Ирма...
Я оглядел бесшовные стальные стены. В которой из них спрятана дверь? Сколько часов осталось до того, как меня выведут отсюда?
Шаг, шаг и ещё шаг. Что-то трепыхалось в кармане рубашки — может быть, сердце? Я запустил руку в мягкий сатин и рассмеялся. Внутри был карандашик, выпавший из записной книжки. Не смогли даже как следует обыскать...
Я разломил карандаш и спрятал огрызок под стелькой ботинка. Оставшуюся часть пристроил поудобнее в одеревеневших пальцах и подошёл к стене.
Оказывается, карандаш пишет по стали.
Когда где-то за стеной раздались шаги, я закончил три четверти.
— Вацлав Золь? На выход.
— Могу я задержаться ещё на минут…
— Выходите сейчас же!
— Одну минуту! Пожалуйста! Это очень важно!
— На выход! Ну!
— Это инструкции по селекции! Пришлите сюда экологов из Бюро! Сделайте хотя бы фото!
— Заключённый Золь, я буду вынужден применить дисциплинарные меры!
— Да как же вы не понимаете… Это спасение планеты!
— Спасение? — в голосе конвоира впервые прорезалось что-то вроде усмешки. — Кажется, вы погубили планету ещё до рождения. О каком спасении может идти речь?
...Я очнулся уже в скафандре. Скосил глаза вправо и увидел датчик воздуха. Как жаль — оказывается, целых четыре из отведённых двадцати четырёх я провёл в беспамятстве...
Вокруг не было ни созвездий, ни огней планет. Я даже не знал, в какой стороне осталась Нептуния. Это — конец?.. Что ж, выходит, я остался главным злодеем. Может быть, сейчас обо мне говорят со всех экранов окрестных колоний. Может быть, даже с Земли.
***
...Приёмник Ирмы работал на полную громкость — с некоторых пор она не терпела тишины. Когда с экрана заговорили о Вацлаве, она удивилась только тому, как оперативно сработала правоохрана Нептунии. Позавчера утром она представила доклад, вчера состоялось судебное заседание, а сегодня новость об этом уже транслируют на экраны окрестных колоний — и даже на Землю.
Она бросила взгляд на экран — и задержалась, балансируя с чашкой кофе.
Серая стена, исчерченная формулами. При чём тут Вацлав?
Вслушалась в чёткие фразы.
— Открытие Вацлава Золь способно исправить климат «Нептунии-IX» и возродить к жизни ряд других колоний. Суд заочно оправдал экс-главного эколога Нептунии по части пунктов обвинения. Однако приговор — казнь в открытом космосе — на данный момент находится в процессе исполнения. На розыск гражданина потребуются колоссальные средства. В связи с плачевным состоянием Нептунии это мероприятие признано нецелесообразным. Активисты уже предлагают воздвигнуть монумент в честь бывшего главного эколога планеты, но, поскольку с Золь не сняты обвинения в халатности, в рамках судебной системы он остаётся преступником. Полный пересмотр дела будет назначен после изучения благотворного эффекта селекционированных им растений, способных связывать цинкат...
Ирма села перед экраном. Оставив кружку, вскрыла посланный Вацлавом конверт — разорвала поперёк надписи «До особых распоряжений». Развернула листы — в глаза бросились схемы и столбики цифр. Отмотала новостную передачу до первого увиденного кадра с серой стеной формул.
Агент И. не слишком разбиралась в селекции и экологии, но не увидеть сходства между тем, что было в конверте, и тем, что застыло на экране, было нельзя.
Ирма посмотрела на циферблат. Если приговор был приведён в исполнение через сутки после заседания суда, значит, у Вацлава осталось девятнадцать-двадцать часов воздуха.
Она так резко разорвала второй конверт с деньгами, что столкнула со стола кружку с кофе. Сдувая с кожи горячие капли, судорожно пересчитала купюры. Затем набрала номер.
— Слушаю вас, — произнёс диспетчер.
— Я арендую крейсер «Виктория». Срочно!
#рассказы@technokoldyn