Это было где-то в середине 80-х, я тогда ходил в детский сад.
Летом мы всей семьей приехали на пару недель в деревню к моим дедушке с бабушкой. Приехала туда погостить и моя тетя с двумя сыновьями-близнецами, моими двоюродными братьями. Они чуть старше меня, на тот момент были уже школьниками и проявляли по отношению ко мне заботу, опекали и помогали, но иногда, под настроение, злоупотребляли своим возрастным превосходством и самоутверждались за мой счет — смеялись, если я не знал чего-то, что знали они, хвастались умением совершать всякие выкрунтасы на установленном в огороде турнике и выражали презрение ко мне за неспособность повторить эти трюки и т.д.
В зоне видимости от нашего двора, на противоположной стороне улицы на некотором отдалении, через два-три дома, тоже гостили у дедушки с бабушкой несколько ребят примерно моего возраста, мальчики и девочки. С ними я сильно враждовал, мы не давали друг другу прохода — при встрече обзывались, толкались, делали подножки, бросались чем попало и т.д. Иногда совершали вылазки друг к другу (точнее — враг к врагу) — заметив противника гуляющим возле его двора, приближались, как-нибудь по-быстрому вредничали (бросали камень, плевали, угрожающе махали перед лицом палкой и т.д.) и убегали к себе.
Однажды после очередного такого налета на меня, когда налетчики уносили ноги, а я метал им вслед камни, один из моих братьев, вышедший в тот момент из двора, расспросил меня, в чем дело, и покровительственно-снисходительно-утешительным тоном сказал:
— Я бы их сейчас как нечего делать догнал и отлупил, но нельзя, потому что у них отец Ленин. Вон, видишь, сидит на скамейке. Если бы он не был Лениным, я бы не посмотрел на него и прямо при нем надавал бы им. Но Ленина надо уважать.
Возле вражеского дома в тени огромной старой липы на скамейке сидел мужчина в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами, темноволосый, с лысиной ленинского типа и с бородой, но не ильичевской, а широкой, скорее карломарксовской (на мою стычку с представителями его рода он не реагировал — то ли не желал вмешиваться в детские дела, то ли издалека конфликт показался ему несущественным).
— Так это он, Ленин, настоящий, тот самый, который везде на портретах и про которого нам в саду книжки читают? — спросил я что-то в таком духе, ощущая прилив изумления и радости.
— Да, — ответил брат с деланной досадой. — Если бы не он, я бы их проучил.
Но мне было уже не до вражды и мести. Меня переполнили иные мысли и чувства — смесь удивления, восторга и гордости за то, что я вживую узрел всеобщего кумира, которого другим дано видеть только на картинках и который, оказывается, запросто приезжает в мою любимую деревню в гости к соседям моих любимых дедушки с бабушкой.
— Мама, я Ленина видел! — возбужденно зашептал я, вбежав в дом и приблизившись к матери. — Он сейчас на улице на скамейке сидит!