Западная поп-музыка – у нас её называли эстрадой – проникала, протекала в СССР разными тропками и каналами.
Фирма «Мелодия» выпускала диски-гиганты и миньоны популярных зарубежных исполнителей, главное условие – певец/музыкант должен воздерживаться от антисоветских заявлений. Диски тех, кого «Мелодия» не замечала, привозили из-за границы моряки, дипломаты, работники министерства внешней торговли, словом, все, кому был открыт выезд за рубеж. А в СССР начиналось тиражирование – массовое и неограниченное.
У моего школьного друга, назову его ВГ, был магнитофон «Комета 212М стерео» - четыре дорожки и качество звука гораздо выше, чем у моей «Чайки». Время от времени ВГ приносили фирменные, как тогда говорили, пластинки на перезапись. До сих пор помню альбом «Ватерлоо» шведского квартета ABBA – четыре лица на обложке, с виду хитроватые скандинавы-крестьяне в модных прикидах, а рядом, спиной к ним, коренастая фигура Наполеона в треуголке.
Сегодня та, европейская, времён разрядки музыкальная тусовка кажется образцом хороших манер и профессиональной работы на любой сцене, ну, допустим, на конкурсе Евровидения. Пересматриваешь записи семидесятых – насколько открытые лица, какое доверие миру.
В костромских институтах, и в педагогическом, и в технологическом, многие студенты и студентки играли на гитаре, а это уже прямой путь в кээспэшники, участники клуба самодеятельной песни. Осведомлённые скептики утверждали, что эту структуру придумали работавшие с интеллигенцией кураторы из Комитета государственной безопасности. Шептались даже, что бардовскую песню ценил сам шеф КГБ Юрий Владимирович Андропов.
Многие думают, что свой лучший час клубы самодеятельной песни прожили в перестройку. На самом деле, движение КСП стало массовым задолго до того, как Горби пришёл к власти. Знаменитый Грушинский фестиваль авторской песни под Самарой (в советские времена город Куйбышев) собрал в 1979-м году сто тысяч человек. Правда, после этого «Грушинку» прикрыли на шесть лет. Официально фестиваль разрешили снова проводить в 1986-м, когда наступила гласность, и статьи о бардах начали печатать в таких несхожих изданиях, как «Комсомольская правда» и «Литературная Россия».
В Костроме КСП создали в 1976-м году. Первым и бессменным руководителем стал Александр Григорьев, умевший чувствовать настроения «верхов» и ожидания «низов», мастер мелких компромиссов, без которых в провинции не проживёшь, ради достижения главной цели. По личному приглашению Григорьева в Кострому приезжали барды первой в величины, которых знали по всей стране: Александр Дольский, Вадим Егоров, Владимир Турьянский, Александр Суханов. После официального концерта, который чаще всего проходил в актовом зале технологического факультета, гость ещё пел в узком кругу, для своих, а запись велась, и своя, кээспэшная, и «для товарища майора», а затем расходилась в народ.
Помню двухчасовую запись такого доверительного концерта, который в конце семидесятых дал в Костроме Александр Миразян, не первый и не единственный среди бардов инженер-физик с гитарой (в нулевые годы он вёл на Первом канале программу «Доброе утро»). Прежде, чем исполнить свои песни на слова Даниила Хармса, он долго и увлечённо рассказывал про поэтов-обериутов, читал рассказы Хармса и его анекдоты про Пушкина, а ещё спел «Нынче ветрено и волны с перехлёстом…» Он не сказал, правда, кто автор этих строк, но мы с друзьями слушали их десять, двадцать раз и выучили наизусть, не зная, что повторяем стихи Бродского:
Дева тешит до известного предела —
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятья невозможны, ни измена!
На почве авторской (бардовской, самодеятельной) песни поднимались всходы инакомыслия, хотели того или нет сами сочинители стихов и музыки. Молодым людям конца семидесятых не хватало многоцветия и многозвучия мира. Предсказуемость утомляла, особенно если не предполагать, что в результате спонтанных перемен, которых требовали сердца, тело твоё извлекут из-под обломков родного дома.
«Хотите диссонансов? – спросила история. – Да пожалуйста!»
И начались совсем другие песни.