Господа, я разочарован.
Как заметил Михаил Борисович в работе Геворкян «Тюрьма и Воля»,— если не понимать на основании самостоятельных размышлений и собственных источников информации то, что говорят, делают и отстаивают диссиденты и правозащитники,— трудно проникнуться их идеями; скорее возникает желание защитить привычный мир, глубоко въевшиеся идеологемы..
Я никогда особенно не интересовался политикой, больше меня занимала редкая музыка, изящество программных алгоритмов, проведение времени на природе.. Это меня и сгубило: выражаясь словами одного из персонажей работ Солженицына «мне не было никакого дела до политики, пока ей не нашлось дело до меня».
Мне страшно читать новости. Вся мировая политика видится мне скорее судорогами противящегося глобализации мастодонта, питаемого свободами своих подданных.. граждан, если возможно назвать так современного обывателя, мечтающего лишь о следующей модели гаджета.. профессионала потребления.
Чему бы ни учили самые разные эпохой и культурой просветители, какими бы научными и этическими доводами ни обосновывались их предложения,— так или иначе и проповеди, и аналитические старания сводятся к одному: благожелательности,— будь то бескорыстная любовь к ближнему или же холодное разумение справедливости этических норм.
В чём же проблема? Фромм давно подтвердил изыскания Ницше, теперь же мы имеем всерьёз более мощный инструментарий подтверждения многих самых нелепых на взгляд широкой парадигмы теорий. Междисциплинарность.. трезвость подхода просто, обыкновенная честность: победа машин над природой стала символом прогресса, человек,— придатком.. ненормальнее самого этого факта лишь отсутствие к нему должного внимания.
Мы очень странные.. Мы сознательно, нагло обманывая себя же, вредим себе. Мы совершаем подвиги, падаем в грязь, удивляемся, найдя ни с кем не разделенную мысль.. Мы учим детей, что обманывать нехорошо, и тут же репетируем с ними ложь для классного руководителя..
Странно это или страшно? Мне хочется верить, что «завтра будет лучше», что наши переживания и хлопоты не просто остынут в энтропии, а принесут достойные жизни плоды, и мы увидим если и не их, то путь к ним, облегченный нашими стараниями.. Неуместно?
Но что же тогда вообще уместно? Соглашаться с силой и «общим» мнением? Играть в подлую игру, поступаясь совестью? Сегодня никто не говорит «честь» полностью серьёзно, всё очень просто: с честью идут на смерть, ею не поступаются, она не терпит компромиссов.
Сегодня же мы наблюдаем номинализм в публичной политике, фантастический институт коего изощрён в изобретении причин существующим следствиям и следствий несуществующим причинам настолько, что достоин многих кубков за качество работы: обыватель стабилен.
Я сильно удивился, услышав о контроле цен. Проблема в моём понимании вовсе даже не в самом факте давления на естественные закономерности, так или иначе система сбалансируется, но странна сама возможность этакого единоличного критического вмешательства в свободные механизмы.
Я удивился отсутствию широкой конструктивной оппозиции. Это очень странно: без преувеличения миллионы людей так или иначе в действительности имеют весомые адекватностью и компетентностью мнения по больным для общества предметам.
Понятие «счастье» вслед за честью и совестью покинуло обыденный лексикон,— это естественные симптомы собою разумеющихся последствий, их логарифмы: обыватель уже вовсе не мыслит в этих категориях,— он поглощён выживанием в противостоящей среде, внушающей необходимости и нормы, диктуемые культом меркантилизма и милитаризма.
Человек ли служит закону, или же закон создан для служения ему? Если закон лишь усложняет нормальные общественные отправления, препятствует свободам,— чему он служит? Если закон выражает отношение к предметам, не разделяемое основной частью общества,— закон ли это?
Ясно, здесь можно и запутаться, обмануться: а как же иные, не относящиеся к пресловутому «большинству»? Неужели не приносящие иным вреда обыкновения, не рассматривающиеся законом как приемлемые, должны подавляться всей тупой неумолимостью механизмов правосудия? К чему ведёт такое понимание закона и порядка?
Дэвид Грэбер, довольно известный своей работой «Долг: первые пять тысяч лет», где он чуть не на пальцах объясняет, что никаких денег в действительности не существует, брошюрой «Фрагменты Анархистской Антропологии» тронул многие самые жизненные аспекты политики, экономики, идеологии глазами антрополога,— ничего более дельного я ещё не встречал.