Первое свое спасибо Сегундо Аврелис получил от матери в возрасте трех лет. Солнечных лет, полных любви и заботы. Что было сродни благословению. А возможно таковым и являлось.
Что нам смертным до понимания высших сил, когда мы толком не можем сказать, что есть любовь? Откуда берется благодарность? Куда уходит?
Куда ушло счастье из размеренной жизни жителей Сан-Чарулы? И кто или что пришло взамен?
Всю свою недолгую жизнь Сегундо Аврелис будет хранить в памяти единственный волшебный момент, что подарила ему судьба. И передаст его дальше, совершенно не сожалея о своем выборе.
В то утро, пылинки плясали в солнечном и душном воздухе кухни, скворчал бекон на сковородке, в ожидании нарезанного кубиками лука. И пахло так, что голова начинала кружиться от голода. Ведь хозяйка, сеньора Аврелис, колдовала над своими любимыми блюдами, решив побаловать семью в преддверии Дня Мертвых.
Подав сеньоре Аврелис ковшик с дальней полки, до которого она не могла дотянуться, трехлетний Сегундо чуть не навернулся с табуретки услышав это теплое всеобъемлющее:
– Спасибо , радость моя.
Уши Сегундо затрепетали от новых звуков.
Мама шутливо протянула малышу испачканную в муке руку, точно решила чем-то его угостить. Мозолистые пальцы раскрылись и горящие в солнечном свете крупинки муки, точно звезды просыпались ему на ладонь.
Спрыгнув с табурета, Сегундо резво схватил спасибо в ладошку, и радостно попискивая, спрятал в карман словно это была настоящая жемчужина. Сердце малыша билось в груди, а он знай сжимал кулачок. Так сильно, что даже пальцы взмокли.
Горячее спасибо . Оно жгло ладонь изнутри сильнее солнца, наполняя его радостью. Сегундо трепетал, не зная, что за зверь ему попался. Но высовывать назад не рискнул, уже тогда понимая, какая могучая сила в нем сокрыта.
Не раз и не два родня потешалась, глядя как мальчишка, заполучив новую благодарность, картинно запихивает ее в карман. Спасибо, что последил. Спасибо, что принес. Какой молодец, спасибо Сегундо!
Радости у него было полные штаны.
Но никто и не догадывался, на что так бережно копит малец. Да и сам он, бьюсь об заклад не догадывался.
Копил и копил.
Но история не терпит пустоты. Любая запруда рано или поздно дает брешь. Ибо где-то приросло – где-то убыло.
Худощавый и щербатый Сегундо вытянулся к двенадцати годам, точно подсолнух. Беззаботный и радушный. Он помогал всем, кто просил о помощи. А тем, кто не просил – любил помогать исподтишка.
За что и поплатился.
Десять раз подняв и спустив обратно с дворовой скамейки трехлетнюю сестренку Терцию, утомленный полуденной жарой Сегундо обернулся на шум.
Громыхающий кузовом грузовик пронесся мимо, подняв в воздух тучи пыли. Малышка радостно заверещала, протянув к ним ручки. Облака ей нравились, пусть даже они были всего лишь горсткой пыли. Ее блестящий от пота носик заходил ходуном. Бровки взлетели и малышка заулюлюкала.
Чихнув, Сегундо с удивлением заметил старуху в белом, сгорбившуюся на другой стороне дороги. Жаркая для такого дня шаль покрывала лицо.
И все же старуха дрожала, полуденное солнце уже не могло согреть ее старые кости. Над ней курился разгорячённый воздух степей, вытягивая ее силуэт вверх как пламя свечи. Отчего старуха казалась тоньше и длиннее – почти великан. Один из тех, о ком давно все позабыли, но любили рассказать старики, чтобы занять детвору пока за окном льет дождь.
По началу он принял ее за сестру дона Теугундо, что пекла самые вкусные булочки в деревне на День Мертвых. Открыл было рот, чтобы поприветствовать пекариху, как вспомнил, что она уж месяц как лежит в земле. Ровнехонько ко дню рождения поспела к мертвым.
В желудке запоздало заурчало, при воспоминании о посыпанных сахаром булочках, хотя и получаса не прошло как он закусил сочным зеленым яблоком. Сегундо сглотнул раз. А затем два, расслышав воющее причитание из-под покрытой шалью головы.
Эту женщину он видел впервые.
– Сеньора! – закричал он, прикрывшись рукой от солнца.
Увы, старуха его не слышала. Мальчик замахал ей. Мимо, раскидывая по придорожным кустам попавшие под колеса камни проехал старенький фургон, опасно накренившись в ее сторону.
Сегундо замер, готовый увидеть, как ее собьют. Что порой случалось в этом захолустье.
Водитель даже не остановился узнать не задел ли кого. Лишь дал по газам, выворачивая из попавшей под колесо рытвины. Да умчался вдаль.
Сегундо выдохнул увидев, в оседающем облаке пыли, как женщина жмется к обочине. Как и прежде, беспомощная и слабая.
– Ай!
Сестренка напнула Сегундо в коленку.
– Подожди меня тут, – заглянув в глаза заскучавшей Терции наказал брат и погрозил ей пальцем, – я сейчас.
Вышло не очень-то грозно и Сегундо невольно улыбнулся, потрепав сестру по голове. Маленькая она еще была, чтобы слушаться.
Склонив голову набок, малышка прищурила один глаз и повторила его жест. С той лишь разницей, что тыкала в сторону дороги, где новое облако чудесной молочной пыли старалось ухватиться за уносящийся вдаль мотоцикл. Эта пыль ей очень нравилась.
Оглянувшись по сторонам Сегундо перебежал дорогу, поравнявшись с белой фигурой.
– О, дети, мои… – послышалось тихое бормотание.
Ужасная вонь ударила в ноздри и Сегундо поморщился. Никак в кустах кошка сдохла. Или большая крыса. Очень большая, судя по запаху. Вот и лежит теперь, разлагаясь на солнце.
– Сеньора, – вежливо протянул руку Сегундо, борясь с желанием зажать нос – давайте помогу.
Никакого движения он не заметил. И все же, обжигающий холод коснулся ладони мальчика, стоило старухе вложить в нее свою сморщенную руку. Вот она была пустой – а вот дрожит, пойманная в тиски.
Рассеянное бормотание стихло. Точно голос провалился внутрь и гудел там роем назойливой мошкары. Но мальчик все еще слышал повторяющееся рефреном слова. Или думал, что слышал.
– Пойдемте, – оглядевшись, он приметил лишь грузовик, да и то вдалеке у холмов.
Ладонь старухи неприятно скользила по коже. От пота ли, или болезни.
Может она потеряла дочь или сына, подумал про себя Сегундо.
Ему казалось, его пальцы сжали ледяные тиски. И если он не поспешит, они лопнут как стеклянный графин с кипятком, что на выходных он по незнанию поставил в морозилку.
Дурацкая нелепая мысль.
– Я помогу вам… перейти дорогу.
Он шагнул вперед, ожидая, что женщина последует за ним. Сегундо приободряющее кивнул, гоня тревогу прочь.
Это просто детские страхи.
Пугалки, что могут поведать местные, если вам вдруг вздумается заглянуть в глухие деревушки, тихо умирающие в глубине мексиканских лесов. Отстроенные еще во времена Кортеса. Деревушки, где люди все еще живут бок о бок с монстрами из дурацких легенд.
«Мне уже двенадцать, – напомнил себе парнишка, – а ей нужна помощь».
Тоненький голосок в голове вознес молитву Деве Марии, которой научила мать, что защищала от зла, которое так любит маленьких глупых мальчиков, гуляющих без присмотра.
Старуха дернулась, заскрипев костями. Покрывающая голову шаль съехала и мальчишку окатило зловонием. Словно тысячи мертвецов месяц жарились на солнце в пустыне и вот вы стоите среди них.
Увиденного хватило, чтобы по штанам Сегундо растеклось большое темное пятно. Он закашлялся до слез и рванул руку. Но мертвая старуха держала крепко.
– Пустите!
Волосы у него на затылке встали дыбом.
Заныла Терция, почувствовав неладное и попыталась слезть со скамейки. Мутными от слез глазами Сегундо уловил, как малышка ухнула в пыль, неуклюже раскинув руки и… завалилась. Даже пискнуть не успела.
Он закричал, чтобы сестра бежала домой. За взрослыми.
– Детки… – прохрипел наполненный слюной голос, – мои…
Последнее, что увидел Сегундо была Терция. Испуганная, спотыкаясь, она бежала в его сторону.
«Но ведь дом…», – мелькнуло в его голове.
Дорога задрожала под тяжелыми колесами грузовика. И новый окрик потонул в гуле мотора.
Вывернув запястье, Сегундо дернулся, использовав весь свой вес, чтобы освободиться. Что-то хрустнуло чуть выше локтя, и мальчик взвыл от боли.
– Домой! – рявкнул он, уже не понимая на кого кричит, да и вообще просьба это или приказ. А может и вовсе – мольба о помощи.
Испуганная Терция стояла на дороге, закрыв лицо руками и плакала.
В отчаянии Сегундо набросился на старуху, и замолотил по ней единственной свободной рукой. Рубашка задралась, оголив крестик на груди. Противный холод разливался по телу, все ближе подбираясь к сердцу мальчика. А кулак всего-то и делал, что месил воздух, пронизывая белый саван точно дымку насквозь.
Громкий гудок чуть не разорвал его сердце. Водитель ударил по тормозам, резко выкручивая руль, когда наконец заметил Терцию. Солнце било ему по глазам.
Оглушенного Сегундо опрокинуло на старуху и сморщенное тело коснулось креста. Жесткие пальцы тут же разжались, а мальчик повалился на землю, пройдя старуху насквозь.
Солнце вспыхнуло ярким светом и погасло, оставив мальчонку ёжиться в сумерках. Одного на обочине. Он точно оглох.
Не было больше рева мотора, криков, чирканья колес по пыльной дороге. И света тоже не было.
Он удивленно моргнул, не понимая, что происходит. Поднял голову от земли. Словно чья-то жадная рука украла солнце с небосвода, где оно висело секунду назад. Удушающая вонь рассеялась, позволив задышать полной грудью. Мальчик жадно глотал воздух.
Старуха исчезла, оставив после себя корочку льда на посиневшей ладони. Рука болела, похрустывая при каждом повороте, но слушалась.
Осторожно поднявшись Сегундо уставился на серые сгустки, что облаками лежали на дороге вокруг грузовика и загораживали проход. Они выглядели слишком тяжелыми, почти каменными. И все же это была пыль: облака пыли, что поднял с земли грузовик.
И мир – был его мир и не его сразу…
Это был мир старухи.
Время замерло, обратившись в густое желе, сквозь которое можно брести, лишь работая локтями и руками. Шаг за шагом, проталкивая себя вперед. В то время как оно с ленивым чавканьем схлопывается у вас за спиной.
Такой он – мир мертвых.
– О, дети, мои… – точно одурманенный услышал Сегундо.
Он посмотрел в сторону дома, с трудом поворачивая отяжелевшую голову.
Зной прошел, оставив раскаленную землю трещать в быстро остывающем воздухе. Глубокие злые тени залегли вокруг, захватив уютный двор. Ни лучика света в окне, ни души. Лишь холодные углы, перешептываясь глумливо взирают на него со всех сторон.
Пустая скамейка…
– Терция!
По глазам ударило желтое зарево, и мальчик вскрикнул, прикрывая лицо руками.
– Терция… – не веря глазам шептал он.
В пульсирующем золотом огне стоял маленький ангел, пусть и бескрылый, просвечивая багрянцем сквозь тучи пыли. Стоял излучая покой и радость. И было видно бьющееся в груди сердечко – крохотное и красное как гранат.
Но и старуха была здесь. Уже не таясь. С изъеденными смертью руками. Сгнившие черные пальцы, слишком длинные для человека, сжимали плечо Терции.
И застывший на полной скорости грузовик, с лощеным как у жука бампером тоже был здесь. Стоял в паре шагов... Две расширяющиеся воронки пыли расходились из-под колес, словно крылья.
Пружиня на сгустках пыли, Сегундо проталкивался вперед. Он орудовал зажатым в ладони крестом, точно кинжалом, рассекая застывший воздух. Полоска за полоской. Отгибал его в сторону, больной рукой и лез дальше.
Он заклинал, он молил, продвигаясь миллиметр за миллиметром, чтобы этот монстр, эта изъеденная червями старуха оставила его сестренку живой. Позволила ей вернуться домой. Бормоча из последних сил: «пожалуйста, пожалуйста…».
Воздух раскололся от смеха, когда Сегундо бросился к угасающему силуэту сестры. Старуха потешалась над ним высосав ее досуха.
Душа Терции поникла, но все еще тлела. Маленький уголек, на фоне гнилого мерцания савана. А саван рос, наливаясь серым бутоном, гнилым и мертвым. И никто не мог этому помешать.
Выпростав вперед руку с распятием, Сегундо лишь увидел, как почерневший металл рассыпается прахом под взглядом старухи.
Не думая, что делает он упал к ее ногам, зареванный и жалкий. Его больная рука скользнула в карман штанов. И вот он уже протягивает злому духу переливающуюся перламутром жемчужину.
Вся теплота, весь восторг, что он испытал, когда помогал людям, когда слышал слова благодарности всколыхнулись в его душе. Волна за волной, как огненные брызги прибоя поднялись и затопили все вокруг звенящие смехом спасибо . Жемчужина вспыхнула разноцветными огнями, на разные голоса напевая: «спасибо , спасибо , Сегундо, спасибо !»
Жадный вздох, окатил мальчика вонью, но он не отвел взгляд лишь выше подняв ладонь.
– Пожалуйста…, – прошептал он, видя, как остывающая Терция оседает на землю.
Ее сердечко перестало биться, застывая камнем в груди.
Достоверно не известно, как тогда все произошло. Беспризорные дети, играющие на дороге в знойный полдень. Случайный отблеск света, ударивший водителя по глазам. Парнишка, буквально вытолкнувший младшую сестренку из-под колес грузовика, пожертвовав своей жизнью.
Кто знает.
Все это – скверная история в преддверии Дня Мертвых. Разбитая горем мать. Тихий шепот с последними словами благодарности, что каждый житель деревни возложил на памятник, борясь с неуютным чувством несправедливости. Растрескавшаяся от жары земля вокруг свежевзрытой могилы.
Просто дурной день для всей Сан-Чарулы.
Всё это уже память. А память способна обманывать нас. Особенно когда время раскрасит былые дни яркими красками ностальгии, точно заботливый реставратор картину.
Но поговаривают, ночью в тех лесах до сих пор можно встретить сияние. Точно радужный огонь сошел с небес, упав перламутровой звездой на землю. И женщина в саване белее молока поет грустные песни, убаюкивая ее на ладони. Черные волосы закрывают лицо и горе тому, кто решит в него заглянуть.
Бабушкины сказки. Пугалки, рассчитанные на доверчивых туристов. Что непременно наплетут вам местные, если вы вдруг вздумаете заглянуть в глухие деревушки, тихо умирающие в глубине мексиканских лесов. Не такие уж умирающие, судя по туристическим автобусам снующим туда-сюда пыльными дорогами.
– Да-да, деревеньки, отстроенные во времена Кортеса! Купите-ка расписной черепок ручной работы, сэр! А может вам приглянулись эти плетеные из бисера сережки, мэм? У нас есть чудесная резная посуда из маленьких тыковок, всего по 5 песо за штуку!
– Что-что говорите, призраки? Видел ли я их? Ха. Да в этой деревушке, мэм, люди все еще живут бок о бок с монстрами из легенд!
Вместо послесловия:
Ла Йорона (от исп. llorar — плакать, стонать), «Плачущая женщина», «Плакальщица» — персонаж мексиканского и мексикано-американского фольклора. Легенда о Плакальщице также бытует на территории почти всех стран Латинской Америки (Колумбия, Боливия, Чили, Венесуэла, Перу) и уходит корнями в прошлое, когда еще не пала великая империя ацтеков. Ее называют «Третьей Легендой Мексики».
Плакальщица, как правило, предстает в легенде призраком матери, оплакивающей своих погибших детей. Она обречена на вечные скитания по свету.
Согласно легенде, ночью, при полной луне можно услышать вой Ла Йороны: «О, дети мои!»