Предлагая вниманию читателей фрагменты воспоминаний Сергея Сергеевича Шульца (старшего), посвящённых Гражданской войне, хотелось немного рассказать об их авторе. Его судьба поистине дос-
тойна приключенческого романа и достаточно нетипична для участника Белого движения.
С. С. Шульц родился 15 декабря 1898 г. в Костроме. С 1913 г. учился
в Морском училище, которое должен был окончить в 1918 г. Всё резко изменилось весной 1917 г. Причиной тому было участие в инциденте, который описал в своих воспоминаниях его однокашник Б. Б. Лобач-Жученко: «Меня и многих моих друзей возмущало, что на фасаде нашего училища на всех флагштоках висели круглосуточно не то что Андреев-ские или перевёрнутые трёхцветные флаги, а просто куски красной материи… Мы с Сергеем Шульцем, Колей Петровым и Женей Крюгером решили снять хотя бы одну “красную тряпку”:
в ночь на 15 апреля [1917 г.] мы потихонечку пробрались в 34-й класс, открыли окно и содрали ближайший флаг, который затолкали в топку печки, не топившейся с неза-памятных времён».
В итоге все четверо были арестованы, но судом оправданы. Однако нача-льство Морского училища, боявшееся мести матросов 2-го Балтийского флотского экипажа, приняло решение исключить всех четверых. Б. Лобач-Жученко и Е. Крюгера, как не достигших призывного возраста, передали родителям, а С. Шульца и Н. Петрова откомандировали в инженерную маршевую роту, откуда, по их желанию, перевели в Елизаветградское кавалерийское училище.
Окончив ускоренный курс училища, С. С. Шульц участвовал в Ярослав-ском восстании, а затем оказался на территории, занятой армией адми-рала Колчака. Здесь он первоначально служил в составе Речной Боевой флотилии (Камской), а затем возглавил конную разведку Отдельного мор-ского учебного батальона. 2 сентября 1919 г. за отличие в боях (ещё в сос-таве флотилии) Сергей Сергеевич был награждён орденом Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом.
О своём участии в Гражданской войне он достаточно подробно и откровенно рассказал в публикуемых ниже фрагментах воспоминаний. После крушения Белого флота С. С. Шульц смог избежать ареста.
В 1920–1921 гг. он работал на сплаве леса на Енисее. Тогда же ему удалось «выправить» документы, подтверждающие его работу в гидрографичес-кой экспедиции в период 1918–1920 гг. Летом 1921 г. Сергей Сергеевич вернулся в Петроград, где был арестован, но спасён из-под ареста своей женой М. Б. Стааль.
В 1928 г. он закончил физико-математический факультет Ленинградского университета. Дальнейшая научная карьера Сергея Сергеевича была связана с геологией. Ещё будучи студентом, он участвовал в геологичес-ких экспедициях в Якутию, на Кавказ и другие регионы; преподавал есте-ственные науки в профтехшколе в Ленинграде (1925–1931 гг.).
После окончания университета С. С. Шульц поступил на работу в Институт геологической карты АН СССР, одновременно вёл курс общей геологии
в Ленинградском университете (1931–1935 гг.) и преподавал в Ленинград-ском горном институте (до 1933 г.).
Он ежегодно участвовал в экспедициях в Среднюю Азию, провёл геологи-ческие съёмки Джунгарского Алатау, Илийской долины, Кетлинского хребта, Центрального Тянь-Шаня, верховья Нарына, ИссыкКульской
и Ферганской впадины, занимался поисками нефти, золота, ртути, осмис-того иридия и тематическими работами, связанными с проблемами текто-ники Средней Азии. Руководил отделом тектоники Киргизского филиала АН СССР, а также читал курс геотектоники и геоморфологии в Среднеази-атском университете (САГУ; 1935–1939 гг.).
В начале 1941 г. С. С. Шульц защитил докторскую диссертацию, посвящён-ную анализу новейшей тектоники и рельефу Тянь-Шаня (опубликована
в 1948 г.)
Во время Великой Отечественной войны работал в Киргизском геологи-ческом управлении в должностях начальника партий и экспедиций.
В 1945 г. он вернулся в Ленинград, где работал во Всесоюзном научно-исследовательском геологическом институте. В 1949 г., во время кампа-нии по борьбе с космополитизмом, был уволен и продолжил работу сна-чала во Фрунзе, а затем в Ташкенте в должности старшего инженера Среднеазиатского геологического управления.
Одновременно он являлся профессором кафедры общей и исторической геологии геологического факультета САГУ (1949–1953 гг.), читал курс геокартирования.
В 1953 г. С. С. Шульц смог вернуться в Ленинград и поступить на работу
в Лабораторию аэрометодов АН СССР. Одновременно являлся заведую-щим кафедрой геоморфологии Географического факультета ЛГУ
(1954–1975 гг.) Главным направлением его научной деятельности была новейшая тектоника, одним из основоположников которой он признан в истории отечественной и зарубежной науки.
Он автор более 100 научных работ. Скончался С. С. Шульц 18 августа 1981 г. в поселке Горьковское Рощинского района Ленинградской области
и похоронен на Нововолковском кладбище в С.-Петербурге.
Нельзя не рассказать и о сыне С. С. Шульца – Сергее Сергеевиче Шульце (младшем). Именно благодаря ему сейчас мы имеем возможность опуб-ликовать данные воспоминания.
Сергей Сергеевич родился 30 июля 1934 г. в Ленинграде. В 1951 г. он с золотой медалью окончил среднюю школу и поступил на исторический
и восточный факультеты Ленинградского университета одновременно. Однако через три года, пойдя по стопам отца, он перешёл на геологи-ческий факультет, который и окончил с отличием в 1957 г.
Работал во Всесоюзном (позднее – Всероссийском) геологическом институте, пройдя путь до ведущего научного сотрудника. Он был специ-алистом по общей и региональной геотектонике, геодинамике, сравни-тельной планетологии, металлогении. Разработал и обосновал новую классификацию химических элементов.
В летнее время С. С. Шульц постоянно участвовал в геологических экспедициях в Средней Азии, на Кав-казе, на Урале, в Восточной Сибири, на Кольском полуострове и других регионах. Научные результаты его деятельности, как геолога – около 170 научных работ, в том числе 15 монографий.
Будучи геологом, С. С. Шульц в течение всей жизни продолжал занятия историей, в частности, историей Санкт-Петербурга, его культурной жизни, а также генеалогией. Он неоднократно выступал на радио, читал циклы лекций в Музее истории С.-Петербурга, лекции по истории и архи-тектуре города в Российско-Немецком центре встреч и других организа-циях. Он был одним из создателей Санкт-Петербургского отделения Ака-демии наук российских немцев (1994 г.)
Сергей Сергеевич публиковался в различных журналах, был автором ряда интереснейших, написанных на высочайшем научном уровне книг: «Храмы Петербурга» (1994), «Бродячая собака» (1997; 2-е изд. – 2004,
в соавторстве с В. А. Склярским), «Дом искусств» (1997), «Аврора» (2004, об Авроре Карловне Шернваль), «Невская перспектива» (2004, т. 1).
Ещё в студенческие годы С. С. Шульц вместе с И. Бродским, Д. Бобыше-вым, Е. Рейном входил в кружок поэтов, писал стихи, опубликованные
в ряде сборников, сценарии к кинофильмам. Об И. А. Бродском он оставил воспоминания, опубликованные в журнале «Звезда» (2000, № 5).
В советское время С. С. Шульц (младший) подвергался преследованиям по политическим мотивам. В 1962 г. в его квартире был проведён обыск,
а несколькими днями позже С. С. Шульц был допрошен в Управлении КГБ и провёл два дня под арестом.
Эти события были связаны с начавшимися гонениями на И. Бродского. Сергей Сергеевич Шульц скончался 18 октября 2004 г. в Петербурге и похоронен на Смоленском православном кладбище.
Несколько слов о самих воспоминаниях. Данная публикация подготовлена по ксерокопии авторской рукописи, переданной С. С. Шульцем (младшим) Н. А. Кузнецову в 2002 г. Ещё один экземпляр рукописи (ксерокопия машинописи фрагментов глав, относящихся к периоду 1917–1919 гг.) хранится в архиве Дома Русского Зарубежья имени А. И. Солженицына
в Москве (Ф. 1. Оп. 1. Д. р-145).
При сравнении двух вариантов рукописи отличий в тексте выявлено
не было. Рукописи имеют разную структуру. В том варианте, который послужил основой для данной публикации, события, относящиеся
к 1918–1919 гг., описаны в главах 17 и 18; в рукописи, хранящейся в Доме Русского Зарубежья, этому же периоду посвящены главы 4 и 5. Наличие копии рукописи в собрании Дома Русского Зарубежья, в фонде, в котором собраны воспоминания, подобранные для издания в серии «Всероссий-ская мемуарная библиотека», основанной по инициативе А. И. Солжени-цына в 1977 г., говорит о том, что, скорее всего, копия данной рукописи была послана С. С. Шульцем (младшим) А. И. Солженицыну. По экзем-пляру, хранящемуся в собрании Дома Русского Зарубежья, удалось установить дату окончания работы над воспоминаниями – 1981 г., последний год жизни автора.
Воспоминания публикуются в полном соответствии с текстом копии авторской рукописи. Ряд исправлений, относящихся, преимущественно,
к написанию географических названий оговаривается в примечаниях публикатора, размещённых в квадратных скобках. В тексте обеих глав имеются два полностью дублирующих друг друга фрагмента. В данной публикации оставлен один из них.
В ряде случаев в воспоминаниях имеются отсылки к другим частям рукописи, отсутствующим у публикатора; они пропущены, а пропуски обозначены угловыми скобками.
В данной публикации приводятся две главы, посвящённые событиям гражданской войны: «1918 год» и «1919 год». Первая из них не относится к военно-морскому флоту, но мы сочли нужным поместить её в журнале по двум причинам.
Во-первых, она показывает метания одного из воспитанников Морского училища, выброшенного революционными вихрями из стен Alma-mater. Во-вторых, особую ценность ей придаёт описание Ярославского восста-ния. Глава, посвящённая событиям 1919 г., предполагается к публикации
в следующем выпуске.
К сожалению, в ней уже нет связного повествования, охватывавшего
бы все события года, имеется лишь три очерка: «Надя», «Камская Речная Боевая флотилия» и «Дубровное». Нет сомнения, что последние два очерка будут очень интересны любителям истории военно-морского флота.
Глава 17. 1918 год
Новый 1918 год я встречал в Москве. Как всегда жил я у Лобачей.
У Марии сохранилась фото, где мы снимались вчетвером: Мария, Леночка, я и Борис, а также записка моя от 2 января 1918 г. Мария в письме напом-нила мне, как мы возвращались с ёлки от Тани Казачкиной. Было поздно.
А мы парами неслись по улицам в мазурке. С Марией в паре был брат Тани Казачкиной. Он сказал: «Мария, я Вас люблю. Хотите, брошусь в сугроб?» И бросился в длинной гимназической шинели. Вот такие забавные случаи вспоминаются. А последовательно – самое начало 1918 г. как-то выпало из памяти. Помню, что в январе или в феврале 1918 г. счёл я своим долгом и поехал в Елизаветград, т.к. нас отпустили временно и т.к. я считал, что обязан отдать ссуду (200 р., кажется), данную мне на дорогу. Оба эти соображения, как я позже понял, были наивными.
Подъезжая в переполненном поезде (без погон), я увидел, что перрон забит проходящей толпой солдат. А в вокзал никого не пускают. Однако я пробился к дверям...
И вдруг двери открылись, и я был впущен, а рвавшихся вслед за мной солдат оттолкнули люди с винтовками и шашками. Оказывается, это солдаты пулемётного эскадрона, узнавшие меня. Они, вместе с другими частями Елизаветградского гарнизона, охраняют город от совершенно разложившихся, б[ольшей] ч[астью] пьяных толп, бросивших фронт
и бесчинствующих по дороге.
В училище, конечно, никаких занятий не происходило. Уехавшие юнкера, как правило, не возвращались. Один из знакомых мне «корнетов», узнав, что я привёз полученные мной деньги, сказал: «Давайте я передам их командиру эскадрона». Ну, я и дал. Над моей наивностью потом много смеялись.
В Елизаветграде я встретил Николая Петрова, и мы решили скорее ехать по домам. Он на юг. Я в Москву. Втиснулись в переполненную теплушку и удачно устроились на нарах. Без погон, с солдатскими кокардами мы были приняты за вольноопределяющихся. Шинелей
мы не снимали, т.к. на гимнастёрках у нас были юнкерские погоны.
Да и в чемоданах то же. В теплушках холодно. Ребята притащили
каких-то веток и дров. Надо их разрубить. Кто-то сказал:
«Надо у кавалеристов шашки попросить». Ну, мы дали. А тут на какой-то станции обыск. Искали офицеров, пробирающихся на Дон. Обнаружив в вагоне наши шашки, отобрали. Однако увидели, что шашки солдатские, да и ребята в поезде защитили «вольноопределяющихся». Могло быть хуже. Расстался с Николаем Петровым и больше ничего о нём не знаю.
И, наконец, приехал в Москву. И опять провал в памяти.
Насколько я помню, я не застал Лобачей в Москве и долго в ней не задер-живался. Как-будто в этот приезд я нашел себе маленького друга – Нелли. Вот как это было.
Поздно вечером или уже ночью шёл я ночевать к брату Казанского, жив-шему в общежитии представительства Донского казачьего войска. Дон тогда вёл взаимовыгодную торговлю с Москвой. Они давали хлеб, Москва – оружие разоружавшейся армии (это было время, когда Каледин по тре-бованию Москвы выдворил из Новочеркасска Корнилова, вместе с форми-ровавшейся им Добровольческой армией). Казанский уверял, что так и должно быть, что казачество не обязано, да и не может защищать всю разваливающуюся Россию. Всё это было невероятно грустно.
Ну а Нелли?
Я шёл по пустынным приарбатским переулкам и вдруг увидел маленькую собачонку. Той-терьер. Коротенькая, на высоких ножках, она дрожала под дождём. Я дал ей оказавшееся в кармане печенье. Она благодарно съела и... побежала за мной. Что с ней делать? Не отстаёт. Жалко. Взял и сунул её под шинель за пазуху. Маленькая мордочка смотрит доверчиво. Прихожу в длинный коридор Казачьего представительства. Стучу в дверь к Казан-скому. Слышу заспанный голос Казанского: «Сейчас открою». Я говорю, что я не один, с дамой. Открывши дверь, хозяин спрашивает: «А где же дама?»
Нелли очень мила. Но куда её девать? Казанский завтра уезжает на Дон. Я в Ярославль. Нашёл небольшую корзинку, и туда её упаковали. В поезде она стала общей любимицей, и даже увидевший её мрачный кондуктор заулыбался.
Так начался мой довольно значительный период ярославской жизни. Нелли и здесь доставляла мне немало удовольствий. Привязана ко мне была весьма. Когда я приходил, прыгала с места вверх, чтобы лизнуть меня
в нос. Маленькая, но железные мышцы. На улице бесстрашно кидалась
на любую собаку. Как-то понеслась через площадь на огромного мрачного кобеля. Он мог бы перекусить её пополам. Но тут, я вижу, смирился
и отошёл сконфуженный. Как-то я вел Нелли на цепочке по бульвару. Вдруг она рванулась и, выдернув поводок, понеслась вперёд.
Вижу там, на скамейке, сидит старушка, а рядом с ней похожий на неё старый пудель. Пока я подбежал, пудель уже валялся в пыли, на нём Нелли, а сверху кудахтающая старушка! Ужас!
Но Нелли Неллей. А обстановка в Ярославле в 1918 г. изменилась. Всего стало меньше. Всё стало дороже. Я начал работать. Сначала грузчиком на железной дороге. Дружно работали. Я ходил в старом Яшином ки-теле, который пришёл в совершенно драный вид, после того как мы разгружали мотки колючей проволоки. И артель организовалась у нас дельная. Но после разгрузки рулонов толя у меня разболелись глаза,
и я не мог грузить. А тут Паля Лавров сказал, что на огнескладе наби-рают людей, знакомых с устройством винтовок, чтобы их разбирать
и чистить. Оба мы туда нанялись. Там бывшие юнкера особенно цени-лись, и из них была образована целая артель.
Большая часть работников артели были настроены так же, как мы.
Но были и «инакомыслящие».
Как-то зашёл разговор о гусарах, и один из членов артели – бывший пехотный юнкер – сказал:
«Ах, это те, что в красных портках ходили».
Я заметил, что не в портках, а в чакчирах, и не в красных, а в краповых,
и что непонятно, где юнкер воспитывался. Слово за слово, он заявил,
что пора бросить всю эту контрреволюционную ерунду, и ему непо-нятно, где я воспитывался. Я отчеканил:
«В Морском Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича Училище».
Это вызвало всеобщее одобрение. Но, кроме того, это вызвало и другое. На следующий день ко мне подошёл заведующий складом капитан Мицко-люнас и предложил перевести меня и Лаврова в другой раздел, где чини-лись не винтовки, а пулемёты. Работа была здесь интереснее и выгоднее.
«От винтовок спас кто нас – то капитан Мицколюнас». Пулемёты вычищенные и бывшие в образцовом порядке ставились нами к одной стенке. Пулемёты явно не годные – не чистились и ставились к другой стенке. И, наконец, много было пулемётов на первый взгляд хороших,
но могущих заесть при стрельбе. Их чистили и ставили отдельно.
В этом складе народу было мало. Держали все себя вольно и громко обсуждали волновавшие всех события.
Среди них особенно ярко вырисовывалась передо мной история генерала Корнилова, Лавра Георгиевича. Я и раньше слыхал о нём. «Корниловщина», а потом – в дни, когда Белоруссия, Украина, Крым, Закавказские респуб-лики, Средняя Азия, даже Всевеликое войско Донское, откалывались от России, когда Польшу, Прибалтику удерживали немцы, а Финляндия полу-чила от Ленина самостоятельность, – в эти дни Корнилов провозгласил лозунг «Единая неделимая Россия» и стал собирать «добровольческую армию».
Я узнал, что он был снят с должности Верховного главнокомандующего, арестован и отправлен в Быхов (к югу от Могилёва), где его ждала та же участь, что и Духонина. Но в Быхов пришёл Текинский конный полк, кото-рым командовал в «Дикой дивизии» Корнилов и который был ему беспре-дельно предан. Текинцы освободили Корнилова и, несмотря на все пре-пятствия (воинские части, бронепоезда), прошли в конном строю более 1000 км и пришли в Новочеркасск.
Началось формирование Добровольческой армии. Молодые офицеры, юнкера, кадеты, студенты, гимназисты, – всё это ещё не организовав-шееся плохо вооружённое и плохо одетое накапливалось в Новочеркасске. Но большевики требовали от «дружественного правительства Всеве-ликого войска Донского» выгнать контрреволюционную организацию, выдворить её с земли Войска. И генерал Каледин был принуждён пред-ложить Корнилову и формировавшейся Добровольческой армии уйти
с Дона. Но куда?
На севере и востоке большевики. На западе немцы. Корнилов пошёл
на Кубань, хотя Екатеринодар (ныне Краснодар), да и всё Предкавказье, было красным.
В начале 1918 г. добровольцы двинулись на юг. Стояли сильные морозы,
со всех сторон нападали отряды красных. В марте они пробились
к Екатеринодару, и во время штурма его был убит Корнилов (март
1918 г.)
Запомнились стихи, которые я узнал много позже. (Как будто эти, посвящённые Лавру Корнилову, стихи читались на юге, в Добро-вольческой армии, на встрече следующего, 1919 года):
Он ушёл. Он канул в вечность
Роковой разрухи чёрный бурный год.
Этот год кровавый и сумбурный
Будет долго помнить наш народ.
Слышишь, Русь, протяжный стон литавров,
Слышишь, Родина, печальный звон…
Нет его, прославленного Лавра.
Умер Лавр, ушёл навеки он.
Но на благо новых поколений
Мы – живые – будем продолжать
Славный путь во имя единенья,
Русь под знамя русское сбирать.
Слава вам, текинские джигиты,
Вы России гордость берегли.
Подвиг Ваш, отныне знаменитый,
Будет помнить летопись родной земли.
В Быхове положено начало,
К возрожденью Руси дан сигнал.
Путь к Москве пора держать настало,
Уж трубач к походу проиграл.
Мы не знали в Ярославле этих стихов, но вести о Корнилове, о Добро-вольческой армии были для нас знаменем борьбы. Мы стремились
к нему от покоя, от будней работы на складе, от маленьких радостей ярославской жизни. А жизнь шла своим чередом.
Наступала весна. Солнце. Розоватые стволы и свежие лепестки на ветвях берёз. И нежные ростки чувств при встречах с очаровательной чистой девочкой в вечерние часы над Волгой. Я приносил Леночке цветы
и делился своими мыслями и мечтами. Она рассказывала мне о своей жизни. О своём старшем брате – гардемарине, от которого давно
не было писем. Я не оговорился: о гардемарине, а не о бывшем гардема-рине, о которых можно было вспоминать в 1918 г. Брат её был на год младше меня по вы-пуску. После революции кадеты 4-й роты были отправлены в Тихоокеан-ский флот и там произведены ещё в 1917 г. летом в гардемарины. Известно, что они плавали в Тихом океане.
Обошли вокруг Австралии и так и остались гардемаринами в далёком Приморье.
Дома жили скудно, но дружно. У Тали и Яши, тоже появившихся в Яро-славле, родился сын (я намечался ему в крестные отцы и заранее испы-тывал нежность). Приехали Геннадий и Сусанна. Всё это служило пре-пятствием для казавшейся мне делом чести поездки на Дон.
М[ожет] б[ыть], и не обязательно на Дон?
Как-то в Ярославле на вокзале мы с Палей Лавровым встретили Елиза-ветградского юнкера («корнета»), который уговаривал нас ехать с ним
в Екатеринославль, к Дутову. Решать надо было сразу. Поезд уходил через час. Мы не поехали. Но мысли о Добровольческой армии, о нашем долге – не давали покоя.
И вот всё решилось. Капитан Мицкелюнас, узнав о наших мыслях, сказал, что незачем куда-то ехать. Готовится восстание в Поволжье и, в част-ности, в Ярославле, и он вербует нас в свою группу. Жизнь обрела смысл. По-прежнему чистили мы пулемёты, но уже сознательно отбирали луч-шие – «для нас»!
Дома мне тоже как-то веселее стало. Крестил я племянника – Серёжу Куприянова. Достал на этот случай у юнкера-елизаветградца – моего сверстника и товарища – парадный мундир училища (мирного времени). В нём, прижимая к алому лацкану младенца, ходил я вокруг купели.
(В июне [19]18 г. я снялся во всём параде. Увы, отличные фотографии эти пропали).
А Леночка восхищалась и свято хранила тайну...
Продолжение следует...
© Подготовка к публикации Н. А. Кузнецов
Фрагмент статьи из сборника "Кортик" №13/2011
Ещё больше интересной информации и сами книги у нас в группе https://vk.com/ipkgangut