Предыстория здесь
— А может, вспомнишь прошлое, а? У меня и колода имеется? Сыграем? В покер?
— Не, в покер вдвоём не интересно. Мозги надо напрягать, а у меня сотрясение, и морда болит. Тебе фора явная получается. Давай в буру? Умеешь? Только смотри, я кованую колоду на мах отличаю, я пассажир испорченный, так что не умничай, играем без кляуз.
— Ну, куда уж нам со свиным рылом да к таким битым. По рябчику, или на раздевание?
— Та я шо, мужиков голых не видала? Ты мне чегой-то новое можешь показать?
— Но ты-то мне можешь. Таких я не видел. Быть рядом и тебя голой не видеть, лучше и совсем не жить.
— Ладно, мне дешевле выйдет. А если я тебя разую, ты раненечко поутру пойдешь на паперть к церкви на Екатерининской, тут недалёко, сядешь и будешь милостыньку просить. На бутылку шампани напросишь, можешь сваливать до ближайшей лавки, шампани купишь и домой, сделаем праздничек.
— Идёт! – на всё согласен Андрюха, воображение разыгралось, понесло, как жеребец, и рисует ему знойные картинки обнаженной Райки, аж дрожит он от нетерпения.
— Давай свою колоду, сама перетасую, а то у тебя ручки шаловливые, на замес налаженные, насквозь тебя вижу.
— Тасуй, да не мухлюй, жрать не буду! До скольких играем? Чур, ты что-нибудь одно сразу снимаешь, как продуешь.
— От це ж акула! Дай-ка твою кепочку, а то на мне надето всего ничего, вот с твоей кепкой всего пять шмоток будет. Так что, до девяти раз играем, как пять раз подавишься, так и подрывайся милостыньку просить.
— Вот нашла фофана, че это я-то?
И пошла у них игра весёлая, азартная, с приговорками, да приколами, тасуют-заряжают, друг друга ловят, по рукам бьют. На первый раз Райка проигралась. Андрюха думал: «Ну вот, кепочка моя полетела, на следующий раз либо юбку снимет, либо блузку, совсем немного осталось поднажать», а Райка взяла да и сняла трусы. Вот так вот встала, из-под юбки кружевною ниточку стащила и на видное место положила. А кепка на голове осталась. Разволновался Андрюха что-то не в меру. Казалось бы, какая разница, сидит девушка в трусах или без трусов, всё равно ничего не видно, юбка прикрывает, ан нет… Так он отвлёкся на эти мысли, так задумался о том, что же сейчас у неё под юбкой, там где трусов нет, что тут же и сам проигрался. Так и не увидишь ничего! Надо хоть разговором себя взбодрить:
— А что ж ты, такая красавица, а замуж до сих пор не вышла?
— Так тебя ждала, сладкий мой, для тебя невинность берегла. — С этими словами Райка состроила чувственно-соблазняющее выражение лица и перекинула ногу за ногу, как Шерон Стоун в фильме «Основной инстинкт».
Андрюха поперхнулся слюной и рассыпал карты по полу. Ну как тут сосредоточишься? Опять продул. А Райке как чёрт нашептывает. Прёт масть. То тридцать одно, то бура, в общем, играли бы на деньги, стал бы бедным. Что ж, делать нечего, надо слово держать. Райка осмотрела его критически, одобрила:
— Ну шо, портки красочкой заляпаны, на коленках пузыри слезу выжимают, маечка тоже вполне устряпанная, годится! Для полноты соответствия ситуации надо бы тебе физиономию пылью со штукатурочкой припудрить. – Но этому Андрюха воспротивился. – Ладно уж, может, смазливенького больше пожалеют. Иди и без шампани не возвращайся! На сдачу икорки красненькой можешь прикупить! – Прищурилась и как-то слишком сладко улыбнулась.
И потащился Андрюха на паперть. Долго ли, коротко ли ходил, а скорей коротко, только вваливается в дверь – одёжа в клочки, хорошо, в обносках ходил, не жалко, морда поцарапана, губы разбиты, а под глазом такой же бланш красуется, как у Райки.
— Ох ты, боже мой! Шо случилось?! – Выпучив глаза, трагически всплеснула руками Райка.
— Это ж разве верующие?!!! Это ж разве нищие?! Это ж банда отморозков! Да гопота с Лиговки добрее этих калек и убогих! Это ж полный беспредел! Как они на меня накинулись со своими костылями, палками, да что там костыли, у них, у каждой под юбкой обрезок трубы или монтировка!
— Да не может быть! – причитает Райка, — а не было ли среди них такого старика лохматого, с культей вместо руки и с чёрной повязкой на глазах?
— Был!!! Самый главный отморозок и есть! А к культе у него кастет приделан, еще б чуть-чуть, и он бы мне вообще башку раскроил, Окружили меня, я еле ноги унес…
— Да ну?!!! – Но тут Райка не выдерживает и, согнувшись вдвое, хохочет, как ненормальная. Андрей оскорблён в лучших чувствах. Как так, его чуть не убили, и кто? – Нищие! А ей смешно.
— Нашла над чем смеяться, — обиженно бубнит он.
Она, наконец, обрела способность сказать что-то членораздельное:
— Ой, не могу! Эх ты, босяк, дитя наивное. Да нищие – эта самая крутая мафия, нищие да могильщики. А дед, который тебя отоварил, это не простой дед, это дед Агей, смотрящий у них. У них же всё схвачено, откаты, налоги, взятки за место, всё, как в государстве. К ним просто так не втереться. А ты, так, на шару хотел себе кусок хлеба у нищих изо рта вырвать! Кто ж тебе даст задарма да таким сладеньким поживиться?
— Так ты всё знала?! Ты меня подставила, что ли? Специально?!
— Ой вей, «подставила»! Не надо громких слов. Ты меня тоже сегодня подставил. Зачем у женщины на пути вставать, когда она мстить идёт? Ты мне моему обидчику отомстить не дал, значит, я тебе отомщу. Логично? А потом, ну кто тебя научит, если не я? Слова-то ведь – пустышки, в одно ухо влетело, в другое вылетело. А когда на своей шкуре прочувствуешь, тогда оно крепко запоминается.
Рассвирепел Андрюха, вскипела мужская гордость, щаз, думает, монатки соберу и дверью хлопну, не дам над собой издеваться. А Райка подливает масла в огонь: «Вижу я, праздника не будет, никудышный из тебя нищий, с тобой свяжешься, так будешь вату газеткой прошлогодней закусывать, а по праздникам ты меня деликатесиком побалуешь: целлофановый кулёк пожевать дашь. А ведь карточный долг – святое. Должен ты мне. Ладно, я устала, хватит на сегодня развлечений, пойдем спать». С этими словами, удаляется она в комнату, на ходу снимая шмотки, которые падают у её ног, плывет, обнаженная, повиливая бёдрами, и ложится на его матрасик. Отвалилась у Андрюхи челюсть, как неведомая сила подхватила, мозг выдула и понесла. Сорвал остатки тряпья, благо не много осталось, пристроился рядом, ну какой тут сон? Руки так и тянутся к соседке, перевернул, прижал к себе, а целоваться нельзя: у обоих моськи расквашенные, больно. И смех и грех. К счастью, не все части организма пораненные, так что любовь все-таки восторжествовала.
Продолжение здесь