XIX
Лица были, как цвет розы...
Одежды были, как снег из лепестков...
Рана гнила, ныла, пронзая нутро. Попросил сестру открыть окно. Та никак не отреагировала. Молча вышла из комнаты. Вспомнил жену. Также он спрашивал, а она молчала. Если не унимался, спрашивал громче, выходила из комнаты. В бешенстве крушил мебель. Уходила из дома в ночь, невесть куда. Гнилая лживая сука, болела в нём как рана. Шлюха. Никому она была не нужна с её дешёвым театром и провокациями. И он, был бы умнее, прошёл бы мимо.
Но нет, сошлись. И хлебнул с ней горя.
То детей от него защищала, кидалась как бешеная. Как будто сдались ей эти дети. Ушла и не вспомнила, что детям нужна мать, предала, бросила.
И хозяйка дрянь, ничего не умела.
Работать не хотела. Только дай.
Ни терпения, ни смирения.
Паренёк из маршалов сказал, что её убил её новый. Но он не верил. Он бы почувствовал, если бы убил. Хоть бы убил, да много чести, мараться об такое.
Эта семья как крест ему. Дана свыше. Значит нужно собрать силы, жить нужно. Детей вернуть нужно.
Детям мать нужна, найти женщину хорошую, хозяйку, чтобы дом держала, чтобы любила семью, а не скакала по мужикам, вечный праздник. Фейерверк.
Снова кровь проступила сквозь бинты.
Пришла молчаливая сестра. Уколола, как пчёлка ужалила. Прекрасное юное лицо, бледное. С лёгким румянцем. Бледные розы цвели у жены в палисаднике. Первое, что он увидел, когда сошёл на берег. И у медсестрички лицо тихое и нежное, как эти розы, и халат, смотреть больно, как свежевыпавший снег. Такая тоска больная. Тело так не болит, душа наверное болит так, не изнутри, а вокруг, повсюду, и за окном, и дальше, до самого моря.