Скорев сверкнул глазами на Мельникова: пора ставить на место, а то совсем уже не понимает, с кем говорит! Ох уж эти ветераны! Они думают, что если воевали, то теперь могут все! Надо поднять вопрос об этом на следующем пленуме райкома...
К гостям подошли Галина и посаженый отец – крестный Анатолия Ефим Затулин, у которого вместо одной ноги была деревяшка до колена. Ногу он потерял на фронте, с тех пор так привык к своей деревяшке, что обходился даже без палки.
- Милости просим, гости дорогие, за стол! – приглашала разрумянившаяся от хлопот, и от вина, и от волнения Галина, показывая на свободные места в конце стола, противоположном от молодых.
Скорев вспыхнул: его усаживают не рядом с виновниками торжества, а в самом конце стола, рядом с его водителем! Он слегка помедлил, потом, не сумев скрыть на лице свое отношение к этому, сел за стол. Он не хотел уезжать сразу, хотел подойти поближе к Анне, сказать ей все, что думает о том, что происходит...
Женщины, которые следили за столом, немедленно поставили перед ними тарелки, рюмки, положили вилки. Ефим быстро налил в рюмки водку, поднял свою и произнес:
- За молодых!
Водитель, не решаясь выпить, держал рюмку, поглядывая на начальника. Тот, мельком взглянув на него, сказал:
- Пей уж...
- А как же... поедем?
- Не напивайся, вот и доедем как-нибудь.
Сидящие рядом молодые женщины принялись ухаживать за Скоревым и его водителем, подкладывая в тарелки закуски. Скоро водитель был уже весь во власти молодых, веселых бабенок, которые наперебой задавали вопросы и сами же громко хохотали над ними. Заиграл баян, и они увлекли его в танцевальный круг.
Скорев остался один – не идти же в самом деле вприсядку перед всеми! Он сидел, смотрел на молодых, которые о чем-то шептались, глядя друг на друга сияющими глазами. В нем закипала злость: Анна, которая сейчас была красивее, чем когда-либо, совсем не обращала на него внимания. Неблагодарная! Кем бы она была сейчас? Какой-нибудь секретаршей или училкой в сельской школе, а не заведующей детсадом. Он налил себе водки, закричал:
- Горько! – и выпил, не дожидаясь, когда молодые поцелуются.
В это время молодежь включила магнитофон, заиграла медленная музыка. Вячеслав Добрынин стонал в «Синем тумане», пары вышли танцевать. Скорев поднялся и нетвердой походкой пошел к молодым. Не глядя на Анатолия, произнес, беря Анну за руку выше локтя:
- Надеюсь, невеста не откажет мне?
Анна отстранилась и, убирая его руку, ответила, глядя прямо в глаза:
- Мне муж не разрешает танцевать с другими мужчинами!
- Муж? Какой муж? – язык Скорева заплетался. – Этот, что ли? – он небрежно показал на Анатолия. – Он не будет против!
- Значит, я сама буду против!
Анатолий поднялся, на его скулах заиграли желваки. Анна, увидев, что глаза мужа наливаются кровью, поспешила прижаться к нему со словами:
- Мы идем танцевать! Толя, мы идем танцевать! – Он увлекла его в круг танцующих, уговаривая не обращать внимания на пьяного.
Скорев проводил взглядом молодоженов, потом вернулся на свое место, налил себе водки, выпил и стал искать глазами своего водителя.
- Володя! – закричал он. – Мы уезжаем! Она мне изменила!
Володя самозабвенно танцевал в объятиях молодой крепкой Ирины – разведенной тридцатилетней воспитательницы детского сада. Она положила голову на его грудь, и они упоенно качались под пение Добрынина...
Мельников подошел к Галине:
- Галя, нужно уложить начальство поспать, а то не дай бог, соберется ехать...
Галина на веранде постелила на раскладушке, и через некоторое время Скорев уже спал, укрытый покрывалом.
Анна и Анатолий танцевали вместе со всеми. Анатолий крепко обнимал жену за талию, целовал ее в шею, губы.
- Давай уйдем! – шептал он ей в ухо. - Никто и не заметит, посмотри – им и дела до нас нету.
- А куда мы уйдем?
Анатолий достал из кармана ключ:
- Смотри – тетка Дуся дала.
- А что это?
- Это ключ от квартиры Петровича. Они там не живут, квартира пустая. Пойдем?
Анна кивнула, и они, словно мальчишка и девчонка, тайком выскользнули в калитку. Лампочки на столбах уже горели – день кончился. Анна и Анатолий, смеясь, побежали по уже вечерней улице к дому, где была квартира директора.
Веселье было в разгаре, когда Мельников сказал Евдокии:
- Дуся, давай пойдем домой, я устал что-то.
Евдокия взглянула на мужа. Под глазами даже при вечернем освещении были видны синие круги. Евдокия забеспокоилась. Сколько она просит его, чтобы он уже бросал свою работу – пусть уже молодые поработают!
- Конечно, пойдем, Витя.
Евдокия подошла к Галине, сказала, что они уходят.
- Дуся, спасибо тебе! Вы ж завтра приходите, утром будем лапшу варить!
- Ладно, Галя, придем, живы будем.
- А ты смотри, не обижай начальство! – пошутил Мельников
Они прошли через толпу танцующих, вышли из калитки и окунулись в летнюю ночь. Уходя все дальше от свадебного волнения и шума, Евдокия и Виктор шли молча, Евдокия держала мужа под руку, прижимаясь к нему плечом. Они вышли на дорогу. Деревья закрывавшие небо, расступились, и они оказались под огромным шатром летнего неба, усеянного звездами.
- Дуся, а я ведь уже сто лет не видел звезд! – проговорил Виктор. – Все на землю да на землю смотрю, а оно смотри какое – огромное и красивое! Смотри, какой Млечный Путь – через весь небосклон протянулся!
Они остановились, постояли, молча глядя на небо.
- Хорошо, что никто не видит, - вдруг с усмешкой сказал Мельников, - а то засмеяли бы – директор совхоза любуется небом!
- Не директор, а просто человек, - ответила Евдокия.
Они остановились на мосту.
- Смотри, журчит себе да журчит, - Евдокия слегка склонилась над перилами моста. – Представляешь, нас не станет, а она все так же будет журчать... Течет река, течет, все, что над ней сказано, дальше несет. Помнишь, как бурлила тут весной – боялись, что мост унесет, а сейчас такая спокойная, даже тихая...
- Так и мы с тобой в двадцать лет бурлили, а теперь вот тихие и спокойные. Как и речка. Только она будет всегда, а мы не вечные.
- Ой, Витя, что-то мы не про то заговорили! Поживем еще и мы! Какие наши годы! Еще и восьмидесяти нет!
Продолжение здесь