Женя была моей первой любовью. Практически, первой – если не считать фальшстарт: поцелуи с другой, глупой и некрасивой, девушкой. Мы сблизились с Женей на летнем фестивале в 1985. Мне было 21, ей 18. Я для неё был взрослый. Женя училась на биофаке МГУ. Она была крупной стройной девушкой с длинным, слегка горбоносым, лицом и полными икрами. Два верхних передних зуба у неё криво перекрывались. Всё это позже стало мне казаться родным и милым. Я отбил ее у ухажора, заносчивого глуповатого еврея, моего ровесника (мы все были из одной компании). Перед тем, я неделю с животной естественностью, не планируя это, разрушал его ухаживания. Наверно, я чувствовал, что он со своей чудаковатостью не может ей нравиться, а нравлюсь ей я.
Я учил Женю кататься на доске. Иметь скейтборд было мужественно и модно. Мы скатывались по опасному крутому спуску-с-поворотом на набережную у Университета. Потом - садились под яблоней, Женя затихала, как бы ждала моих ухаживаний, и я остро хотел и боялся ее коснуться и боялся разочаровать ее, не коснувшись.
Это были дни гуляния по Москве и беззаботности. Еврей, мой соперник, предложил зайти к нему домой. Будним летним днем я оказался в квартире советской интеллигентной семьи, наполненной книгами и одухотворенной тишиной – с книжных полок интересно торчали книжные драгоценности. Вероятно, среди книг были и запрещенные, от этого одухотворенная тишина сгущалась. Тут я, впервые в жизни, увидел библию. Маленькую, изящно изданную, запретную. Я решил, что библия тут потому, что я попал к евреям, тишина приобрела новый оттенок. «Можно взять почитать?» - Мой соперник снисходительно улыбнулся. «Можешь приходить читать её сюда».
Он попросил меня не мешать его ухаживаниям, я был тронут, но продолжал по ночам провожать Женю домой – ходом вещей наши отношения с Женей становились все теснее. Наконец, на вечеринке произошла ссора: напившись, я, по пояс голый, танцевал с Женей (все так танцевали со своими девушками). Мой вконец измученный соперник вызвал меня в другую комнату и испуганно дал мне по зубам. Я не был ни зол, ни испуган, рефлекторно я качнулся в его сторону, он так сильно защитно дёрнулся, что я засмеялся, он был жалок. Он тут же прекратил пугавшую его сцену, торопливо сказал: «С пьяными не дерусь». И он сдался, Женя стала моей. Мы стали встречаться с Женей, доска была заброшена.
В Жене была ранняя взрослость, спокойная уверенность, что и как должно происходить. Со временем это заставило меня смотреть на 18-летнюю Женю с неуверенностью, снизу вверх. Однажды, я встретил ее в метро - она шла, держа под руку своего 40-летнего отчима - как должное, как женщина, сознающая свою слабость, как драгоценность. Спокойно и податливо она опиралась на руку отчима, как на руку своего мужчины. Она задумчиво говорила своим низким грудным голосом, например: «Мне кажется, мужчина должен приходить к женщине, а не женщина к мужчине». А, говоря про ту самую вечеринку: «Ты поступил достойно». Во всем, что она говорила, мне слышалась взрослая весомость и завершенность.
Возможно, это сыграло роль в том, что у нас за всё время наших отношений ни разу не было секса, (Слово секс не было обычным в те времена. Как и удобное слово отношения. Вообще, нам непросто было бы ясно и коротко описать то, что с нами происходило.) Мы раздевались, лежали голые, разговаривали, Женя ждала, спрашивала, что меня останавливает. Я проклинал себя: я был девственник и у меня «не получалось». То, что, обычно, составляет для мужчины основную цель отношений, стало мне казаться ненавистной «традицией». Я чувствовал себя несвободно, видимо, слишком ценил Женю, чтобы посмотреть на неё животным взглядом. В конечном итоге, «не получаться» стало уже просто из-за сковавшего меня стыда. Я мучительно мечтал о сексе с Женей, но не ради удовольствия (я еще не был знаком с ним) – а чтобы у нас всё было, как должно быть у парня и девушки.
Была ли это любовь? Через месяц после той вечеринки мы вдвоем поехали в Прибалтику – почему-то втайне от знакомых. Поездка вдвоём была волнующим новым опытом, но я не чувствовал ничего похожего на «влюбленность», как её описывают. Мне нравилось новое чувство, что я не один, что Женя доверяется мне в решении бытовых проблем (где ночевать, как купить дешевый ликер, если продавщица косо смотрит на русских), что с интересом слушает, что я говорю. Больше всего нравилось, что все видят, что «у меня есть девушка», что все видят, что мы пара, студенты – все как положено.
Еще я понял кое-что о Жене. Мы ночевали в лесу, просто расстелив одеяло. Свежим ранним утром – после вечернего распития египетского ликера - сквозь сон я с ужасом увидел, как непроснувшееся крупное молодое тело Жени (душа ее продолжала спать) вдруг судорожно вскочило, неприлично присело на корточки и, не открывая глаз, извергло поток мочи на край одеяла и плюхнулась досыпать. Отчасти, она была взрослая женщина, отчасти, ребёнок.
Осенью, в расцвете наших отношений я не чувствовал к Жене, в сущности, ничего, ничего особенного «любовного». Всё, что я чувствовал, это только спокойное удовлетворение собственника: «Вот как хорошо – думал я. – Утром, на свежую голову, попишу формулы, а вечером – меня ждёт Женя». (Как мы так заранее договаривались, ведь не было ни мобильников, ни смсок?!)
Тем удивительнее, что закончились отношения с Женей тем, что я испытал самую сильную в жизни "несчастную любовь", которая повлияла на мои отношение с девушками: долго потом я боялся слишком сильно привязаться.
С первого дуновения ее ко мне охлаждения моя самоуверенность рассыпалась, и только тут, впервые, я испытал сильные чувства к Жене. Этими первыми сильными чувствами были страх и ревность. В свою очередь, начав превращаться в ревнивого параноика, я, как мне казалось, сделался жалок и ещё больше стал заслуживать охлаждения. Так я стал воспринимать отношения с девушками, как неустойчивое равновесие, подобное балансированию в начале велосипедной гонки «кто тронется первый – тот и проиграет»: кто первый утратит апломб и испугается, что его разлюбят, того и разлюбят. И попытайтесь тут не испугаться первым!
В ночь, когда стало ясно, что Женя меня разлюбила, я плакал на лестнице у её закрытых дверей, повторяя бессмысленный вопрос, который понятен только тем, кто в горе: «Зачем!?» (приблизительный смысл был: Зачем тогда всё это было нужно?). Я был испуган этими новыми болезненными чувствами, удивлен, что моё спокойное удовольствие от отношений могло породить такие сильные переживания. Следующий месяц был, словно, вычеркнут из моей жизни, я испытал первый раз горе. (В то время я постеснялся бы использовать это «книжное» слово. Слова: горе, любовь, гений, счастье – казались не применимыми к обычной жизни. Потребовалась взрослая самоуверенность, ощущение, что жизнь проходит, чтобы прекратить ждать особого случая, разрешение использовать эту палитру в жизни). Я испугался этой неожиданной боли и решил не влюбляться больше.
Наши отношения тянулись около года, становясь всё более призрачными. В конце концов, жизнь нас окончательно развела. До меня доходили слухи, что Женя с мужем уехали в Америку, что в Америке будто бы жизнь её не сложилась.
Благодаря фейсбуку, я знаю, что с Женей сейчас. С её страницы смотрит бодрая 50-летняя американка. Она одиноко живёт в « Missoula , Montana ». На почти единственной фото – Женя, спокойно улыбаясь, принимает у себя дома компанию улыбающихся некрасивых американок, которые все показывают принесённые самодельные пироги.
Соломенная шляпка
В солнечное ветреное летнее утро 1985 года, наутро после вечеринки, где я «отбил» Женю, я пришел к ней домой. Я взял с собой друга, чтобы похвастаться – друг-то ни разу еще не целовался. Когда мы пришли, Женя примеряла новую соломенную шляпку и стала о ней шутливо болтать. Я впервые оказался в мирке молодой женщины – в котором шляпка была, безусловно, важной вещью - и с удовольствием подчинился его сладкой атмосфере. Мы отправились гулять по прохладным солнечным улицам, решили позавтракать и выпить иностранного вермута «Чинзано». По дороге Женя объясняла нам, как надо носить эту шляпку при сильном встречном ветре.
Вот это - как мы шли, беззаботные, летним утром, два парня и юная девушка в летнем платье и соломенной шляпке - было проблеском счастья, которое тогда я еще не научился распознавать в самый его момент.