Нехорошая девочка
Укуси меня це-це –
Я живу в Японии!
Вру, живу в Череповце,
Как вы сразу поняли…
Этот стишок я вычитала случайно в какой-то залетной газете.
Про Череповец много сочиняют:
«О тебе, подлеце, слава аж в Череповце, - сурово выговаривал Федот-стрелец царю в сказе Леонида Филатова. - Ты всему народу в душу наплевал в моем лице».
«Пролетая над Череповцом, посылаю всех к такой-то матери», - кричал попугай-матершинник, которого украли у профессора, потом вернули, но тот отказался принять пернатого обратно. И даже милиционеры не стали его есть, а просто выпустили. Так из-за любви к крепкому словцу птица стала свободной в перемещении и выражении собственного мнения. Крыла всех на чем свет стоит. Историю эту Михаил Жванецкий городу и миру поведал.
И у группы «Кровосток» есть песня про мой город детства, сами послушайте, цитировать не буду.
Ехали мы как-то с Диной в августе из Вологды в Череповец. Могли бы и на автобусе, конечно, но решили, что это несерьезно, всего-то 138 километров по прямой.
Вышли на трассу, а она неприветливая, неумытая, шумная, злая. Бетономешалки, КАМАЗы, фуры груженые – и все мимо, мимо, будто обижены чем-то. Будто война пришла и хлеба попросить не у кого.
Вдруг рядом тормозит фура – нехотя, будто одолжение делает. Дверцу открывает хмуроватый водитель, и только мы успеваем усесться, поставив рюкзаки в ногах, берет быка за рога. Для начала интересуется наличием у нас мужей. Поверив, что я замужем, он поворачивается к Дине и бормочет что-то типа: «А как насчет э-э-э-э..., ну, заморочиться? Вот в этом лесочке?» И, не дожидаясь ответа, притормаживает к обочине. Всего-то метров двести проехали.
Дина смеется и мотает головой. Имя у нее такое, на слово «динамо» похоже.
Как ни странно, наш драйвер по имени Серега смиренно выруливает на трассу и гонит дальше. Едем, а я размышляю, что мы будем делать, если он все же решит усилить натиск?
Мы с Диной сидим рядом с водителем и, точно змеи, из кожи вон лезем, стараясь развеселить его хоть как-то. Первое время он послушно катит фуру и угрюмо рассказывает за жисть. Про друганов своих базарит, которые все как один топчут зону – за убийства дальнобойщиков. Таких вот, как сам Серега. Выскакивают из кустов с ножом к горлу, отбирают деньги или груз и лишают жизни. А Серега им завидует, потому что они волки, а он – заяц из мультфильма. Они реальные пацаны, а он... Все крутит и крутит баранку, а ему даже девчонки с дороги не дают. Может, и он бы сам не прочь дальнобоев потрошить, да боязно…
Видимо, за свой страх преступить Серега себя напрочь ненавидит. Насквозь, изнутри и снаружи. Потому и хмурый такой, а ведь нет у него для этого повода, нет. Мир прекрасен вокруг, хоть и дорога серая.
Мы заставляем его рассказать о семье. Да, жена есть, но даже когда Серега говорит о ней и о сыне, по его лицу не пробегает ни тени радости. Даже когда вспоминает о том, как перевозил в фуре цирковых животных, и сначала ему достался дельфин в аквариуме, а потом – медведь. Сунул мохнатый лапу в щель кузова и ни за что не соглашался втянуть ее обратно. Тогда Серега пощекотал кожаную пятку сухой травинкой, а мишутка в ответ так долбанул задней конечностью по кузову, что проломил его и высунул в образовавшуюся дыру свирепую морду. А если б целиком выскочил? Просочился если б и в кусты? Или на дерево взобрался? За сладким медом свободы? Нам смешно, а Сереге – нет, ни разу. Он угрюмо глядит на дорогу и мечтал лишь об одном.
И тогда я подумала, что смурной драйвер наш – суть пленный медведь, который смотрит на свободу из окна фуры, а выйти не смеет: хозяин шапито запретил.
Мне становится жаль Серегу, и он снова заводит скрипучую шарманку и просит подать на бедность. Девушка в красном, дай нам, несчастным. Меня он игнорирует, он просит кусочек у сочной Дины, а она только смеется:
- Серега, а ну жми педали и поехали дальше! Тебя жена ждет!
Он обиженно бубнит про то, что не верит, будто Дина объехала автостопом пол России и никому в дороге ни разу…
- Давай, мы лучше тебе денег дадим, - говорю я, стараясь сохранять внешнее хладнокровие. Водила криво и недобро ухмыляется:
- Не-а, не надо.
Конечно, зачем ему деньги? Деньги – это гораздо проще, и вот есть они у Сереги, а ничего другого – нет… Пустыня - жестокая, безводная, безжизненная – вот его жизнь. И как тут помочь?
В поселке Шексна мы останавливаемся перекусить.
- Ну, вы со мной? – Серега поворачивается к нам, держа в руке маленький перочинный ножик.
- Ну да, чего там, - беззаботно отвечает Дина и готовится к выходу.
Я же мысленно творю проклятия ее легкомысленному характеру.
Ножиком Серега открывает дверь кабины, и все мы выскакиваем на грязную обочину поселка Шексна и идем в придорожную забегаловку.
Там берем по пироженке с кофием. Серега берет чай и пирожок. Во время трапезы он угрюмо смотрит на нас, сладеньких, и просит дать ему кусочек. Я отламываю половину пирожного и отдаю ему, надеясь, что откуплюсь.
А потом мы добровольно возвращаемся в тюрьму кабины, и серия дорожного фильма повторяется: Серега то и дело сиротливо жмется к обочине и просит, просит, а мы лишь громко смеемся в ответ. Чем страшнее становилось, тем громче мы смеялись.
Вот и Череповегас, город моего дистиллированного детства, не отягощенного домашними обязанностями и школой. Понурый, грубый, неулыбчивый, но родной. Меня ссылали сюда на все лето к бабушке и дедушке. Сейчас их нет на этом свете.
Мы спускаемся на землю, ставим рядом рюкзаки. Серега тоже выходит и, прищурившись, смотрит на Дину.
- Нехорошая ты, - плюет он в пыль. - Совсем нехорошая. Телефон хоть оставь свой.
Так и быть, Дина диктует свой номер, и мы, подхватив тяжеленные рюкзаки, отправляемся в гости к моей тетке, которая не пустит нас дальше коридора…
Суровый ты, город Че, но я все равно тебя люблю, что с тобой сделаешь?
