Возвышенность. Очень не хватает возвышенности. В первую очередь духовной, чтоб в каждом отношении восходить от земли до неба. Или хотя бы видеть лестницу Якова. Путь, и если продолжать делить, конкретизовать и углублять, разлагая на всякие составные, конкретное, никакого неба увидишь. Только падающую в глубь пустоту.
Целое и еще раз целое, полное, неразлагаемое. Успеем попользоваться, насладиться, утилизовать, но уже без потерь.
Вкус кофе не разложим на зерна, кофемашину и воду, только ощущения - горчинка, кислинка, баланс, крепость и послевкусие. Тем не менее, кофе - это и есть кофе. А вся прочая муть - место выращивания, обжарка, транспортировка и хранение, помол, количество и чистота воды, лишь приправа для ума. Технология, треп или понты. Кофе - это другое. Любовь неразложима, вера, честь и достоинство, в отличии от внешности или фигуры, костюма, приличия или речевого потока.
Мишель Петруччанни - величайший джазмен, герой, красавец и очень обаятельный, воспитанный человек. И пусть кто-нибудь громко скажет "карлик", "гном," "инвалид", хуже того, неполноценный. Джазовое сообщество, пусть трижды мирное, порвет на части без суда и следствия. И будет трижды право, ибо это страшное, немыслимое оскорбление. Увидеть в Петруччи только несчастного инвалида, значит унизить человека в человеке. Он преодолел все - Аполлон, а телесная немощь превратилась в символ человеческого мужества и достоинства, красоты и победы духа. И в этом смысле Петруччи равен Юрию Власову, ибо последний, поднимая сверхтяжелые штанги, утверждал тоже самое - победу духа над немощью тела. Этим они потрясли мир. Гиганты, символы человеческого подвига, чести и достоинства, упорства и веры. И это неразложимо, Мишель не разделяется на дух, клавиши и тело, как Власов неделим штангой, книгами или депутатством. Целое.
Почему им удалось сумрак души воплотить в гениальную музыку или спортивный рекорд. Потому что бла-бла-бла - учились, работали, стремились. Не курили и слушались маму. Или потому что носили правильную одежду, сидели на диете и спали по восемь часов. Нет и еще раз нет, и вообще, "потому что" - это симулятивный логос и ложное разложение. Ряд Фурье.
Человек и познание, прежде всего, узнавание себя в мире, бытие. Мишель - воплощение музыкальности, импровизации и канона одновременно, взлета и сдержанности, страсти и отстраненности, он и есть собственно музыка - инструмент, слушатель и певец одновременно, ибо в момент исполнения сливается с миром и встает над над ним, тем самым поднимая мир выше. Его усилие - это не посторонний рычаг, это собственный, мировой источник внутреннего движения - тайна, которую гений приоткрывает себе и всем, и которая на мгновение став видимой, поражает окружающих великолепием и гармонией, высоким чувством и прикосновением к божественному. Истиной, в конце концов. И в музыке, рывке, толчке или жиме, человечество соединяется в целое - общее, страстное, неудержимое желание преодоления, прорыва в невозможное, вверх, в ту даль, которая еще секунду назад была недоступной. Восторг высоты.
Ровно то же самое с городами. Челябинску нужна высота, возвышенность и не столько материальная, сколько сознательная форма. Честь и достоинство. Воплощение подвига, ума и труда, мужества и геройства. Красота внутреннего достоинства и достоинство собственной красоты. Переосмысление.
Нужно отказаться от несобственного и наносного, замыленных бесконечной повторяемостью видов и красот, массовой унылой пригожести современных дизайн-стандартов. Выбросить из башки уют европейских центров, американских небоскребов или восточной золотой роскоши. Челябинск - это другое.
Спрятанное и сокрытое сокровище, к которому никто не ищет ключа. Зачем, ведь есть протоколы. Официальный, где столько-то выплавляли, делали танков, мегатонн, труб и тракторов, и неформальный - дымная яма, закопченное, нарезанное заборами и котлованами, неухоженное пространство, которое безуспешно пытаются приукрасить бордюрами, ночным освещением и дизайнерскими скамейками. Оба хуже, и с таким настроением слона не продать - не там ищем, люди.
Челябинск надо говорить, писать, рисовать и слагать. Наполнять и фиксировать, отдать свою память и любовь, молодость и надежду, веру и восхищение. Делать и делать, воспевать и превозносить, но не деланно, хуже, лицемерно, а искренне - с душой и самоотдачей. Совершить культурный подвиг, а начать естественно, с себя. В первую голову ужаснуться собственному отрицанию, скепсису, сарказму и наплевательству. Родное не может быть ужасным, а значит нам где-то или когда-то переставили глаза. Сейчас неважно, кто и зачем, но факт остается фактом - подменили.
В каждом изгибе Челябинской улицы, заводской стене, обшарпанных кирпичах и бревнах живет и здравствует бытие и время, лед и пламень, забвение и надежда. Загляните в себя, там кроме Челябинска ничего нет. Остальные города - это другое, внешнее, декорированное пространство, в котором нет нашего времени, сил и надежд, нет родительского прикосновения и восторга от первой любовной записки, нет укромных мест и важных секретиков, нет луж, по которым ходили отважные мореходы, траншей, из которых обороняли Севастополь и Ленинград, трамваев, идущих на другой конец света или самого желанного в мире мопеда, который Ванька сосед смастерил из детского самоката. В них нет тебя - несобственный интеграл.
Самые важные тайны старого города не подземелья и бомбоубежища, а места собственного рассеяния, то, где осталась частичка души, большое маленькое детство, отрочество и юность, молодые родители и строгие дедки с бабками. И если попытаться собрать рассеяния - не все, но хотя бы те, которые длятся чувством, стыдом, неудобством или восторгом в целое, почувствуете как просыпается и встает со дна Китеж-град. Как зацветает сирень на площади Революции, наливаются ранетки вниз по Цвиллинга, шелестят заоблачные липы в Париже, а тетя Роза наливает полный с двойным сиропом за то, что помог прикатить прилавок. Колокола и небо, река и белый пароход, круглый фонтан на площади и танцы в горсаду.
Увидеть и воспеть, преподать и превознести время - свое, собственное прошлое и будущее, воплощенное и невоплощенное, мечты и желания, труды и бессонницу. Тогда оживем