Алексей КУРГАНОВ
Кантата из серии «Гуляю с Шурой я вдоль Царского Села…»
Посвящаю Ивану Сергеевичу Тургеневу, воспевателю земли русской и её неприхотливых, но затейливых нравов. А также знакомой моей, которую зовут Клава. Она в «Сельхозхимии» на весовой работает, весовщицей.
Раньше работала в совхозе имени Джордано Бруно, и тоже на весовой, и тоже весовщицей. Она везде весовщицей работала и работает — и в Джордане Бруне и в «Сельхозхимии». Потому что она очень вешать любит.
В смысле, взвешивать. Всё вешает и вешает, вешает и вешает… А чего вешает, для чего, накой… Всё же уже давно уворовано, до нас… Но натура у неё такая. Хоть и платят копейки… Повесить бы тех начальников, которые ей такую зарплату положили… И конечно же, моим старинным друзьям замечательно-неповторимым коломенским поэтам земли русской — Боцману Сергееву и автору поэмы «Кандалы Кюхельбеккера» Гаррию Бонифатьевичу Ложкину-Записдулину. Вот это ребята! Настоящие люди будущего! Орлы с когтями! Когти с маникюрами и педикюрами!
Эпиграф:
Извини, старик Хэнк! Я не хотел тебя обидеть!
(О. Генри, «Вождь краснокожих»)
Снится мне: я — Пушкин Шура.
Гарька ж — мерзостный Дантес.
Говорит капризно, шкура:
— Миль пардон! Гуд монинг! Йес!
Хенде хох и аллилуйя!
Монплезир и Монпарнас!
Вам какого надо УЯ?
Засветить вам, что ли, в глаз? —
И ручонкой так капризно:
Ду бист херр? Пойдите вон!
Я ещё не спил кефиру.
Не примерил панталон.
Яйц ещё не почесавши
О большой дверной косяк.
Так что аллес гутен морген!
Пшёл отседова, босяк!
Я ж, в ответ даря улыбку,
Без волненья подгребаю
И с налёта, размахнувшись,
Прямо в глаз ему въезжаю.
Он орать, конечно, сразу:
«Что себе вы позволяйт?
Я — барон, а вы — собака,
Руссиш швайен, ляка-тяка!
Ускакайт в своёв сарай!».
Я в ответ — вторую плюху,
Прямо по лбу (или в лоб).
А потом, схватив за шкирку,
Волоку его в сугроб.
Что, Дантеска, ты трясёсси?
Осознал, что значит я?
Ты за что мою супругу
Повалил в кровать, свинья?
Возжелал её ты телом,
Позабавиться назло?
Ну и как? Дала три раза?
Иль, увы, не повезло?
— Извините, миль пардону! —
Зарыдал в ответ подлец.
— Не узнал я вас сначала!
Вы же Шура Пушкинец!
Не валил я вашу бабу!
Не тащил её в кровать!
Не в моём она же вкусе!
Вот те крест, йидрёна мать! —
И от страха аж затрясся
Этот юный пионер.
И постыдно обосцался,
Подавая всем пример
Как себя вести не надо.
Не в родной же ты Шампань!
А в России превосходной,
Где Тамбов, Моршанск, Рязань,
Где Москва и где Коломна,
Чебоксары и Воронеж.
Нас грибуть, а мы крепчаем.
Нам пинка — и х… догонишь!
В общем, ладно. Чё говниться?
Это ж стюдень и слизняк!
Пусть свои он чешет мУди
О большой дверной косяк!
Мне ж пора итить на встречу
Во пивную «Элефант».
В три часа встречаюсь тама
С штурмбанфюлером. Талант
У того необычайный.
Штирлиц Макс он фон-барон.
Передать ему мне надо
Милой Родины поклон
И от Юстаса приветы.
Шифры, план, одеколон
И кило взрывчатки мощной,
Чтоб взорвал фашистский штаб.
А потом бежал быстрее,
Чтоб залезть на баобаб.
Бабобаба та зовётся
То ли гАбя, то ль ГабЯ
В исполнении Светличной
(мне ж не надо ниху… ничего!).
Иль не Габя, а радистка,
Что недавно родила
От радиста-куплетиста…
В общем, странные дела.
В них запутаться в два счёта,
Только мне они зачем?
Лучше я на Монпарнасе
Щас чего-нибудь поем,
И чего-нить вкусно выпью
(например, бургундский ром),
А потом пойду на явку.
(Ныне встреча с МюллерОм)
А потом — в бордель публичный
(Стенка в стенку с варьете),
Накачу сто грамм «Столичной»,
Бабы там хотя не те.
Что в моей родной деревне,
У Михайловских высот…
Не забыть купить к «Столичной»
С трюфелями бутерброд…