Наш московский дом построили прямо на дне реки Очаковки, которую строители убрали под землю. И все равно, хотя с тех пор прошло больше пятидесяти лет, земля так и не может смириться со своей городской судьбой: осенью газоны покрываются сыроежками, опятами и поганками, кое-где встречаются даже белые грибы, волнушки и мухоморы. Снег всегда задерживается долго, иногда до конца апреля, а каждую весну в центре двора разливается настоящее озеро.
Все, что осталось от когда-то полноводной речки – небольшой пруд в километре от дома, в сохранившейся части леса. Там еще водится кое-какая мелкая рыбешка, и каждую весну на этот пруд прилетают дикие утки.
Здесь, на маленьком кусочке старой родины, ранней весной возникают драматичные утиные романы, составляются счастливые семейные пары. А затем молодожены строят гнезда на берегу, в зарослях сирени и боярышника, или чуть дальше, на дне оврага, под защитой лопухов и лебеды. В середине июня гордые родители спускают на воду первый свой выводок птенцов, который до начала осени должен встать на крыло и окрепнуть настолько, чтобы суметь выдержать долгий перелет через несколько морей и континентов.
Обычно утки, как и все живые существа, избегают шумных автомобильных трасс, высотных домов и асфальтовых дворов, заставленных машинами. Но один молодой селезень стал исключением из правил.
Он прилетел рано утром и приземлился в самом глубоком месте лужи, посреди нашего двора, между двумя девятиэтажками. Спрятал голову под крыло и замер, сжался в комочек из серых перьев. Видимо, грустил и пытался от кого-то спрятаться.
Вороны с интересом глядели на него с веток и громко каркали, видимо, обсуждали неожиданного гостя. Голуби проявили полное равнодушие.
Домашних собак в эти дни выводили только на поводке и старались увести как можно дальше от двора.
Местные коты и кошки, очевидно, были настолько ошарашены столь наглым вторжением, что только молча сидели вокруг лужи, с интересом наблюдая за селезнем. Но никто из усатых хищников так и не решился напасть.
Сердобольные бабушки из нашего подъезда, которые давно уже добровольно приняли опеку над всей живностью двора, вынесли селезню хлеб и пшено.
- Наверное, не жилец, - качали они головами, - Но хоть поклюет перед смертью.
Но слухи о скорой смерти дикой утки оказались преждевременными: молодой селезень то ли не собирался умирать с самого начала, то ли передумал, увидев еду. Птица приняла угощение и улетела.
С тех пор селезень повадился завтракать в нашем дворе каждый день. Если же бабушки задерживались, утка громко крякала на весь двор.
А однажды селезень прилетел не один. Он пригласил в собственный ресторан подругу, такую же юную серую дикую уточку. Ох и гордым же выглядел этот кавалер! Всем своим видом он показывал: смотри, как меня все уважают, какой у меня стол богатый, нигде ты такого, как я, не найдешь!
А тем временем весна постепенно сменялась летом, и лужа высыхала, становилась мельче и реже. Настал тот день, когда селезень, прилетев, увидел лишь молодую зеленую траву.
Селезень, сытый и окрепший, долго стоял над высохшей лужей, как над могилой лучшего друга. Больше он не прилетел. Теперь он живет на пруду, со своей подругой, вместе со стаей сородичей.