У него в голове солнце, надкушенное с левого краешку.
То есть, конечно, не в голове. А в памяти. Но солнце, надкушенное с краешку. Настоящее солнце такое не бывает, ну, бывает, конечно, во время затмений, но этого недостаточно, чтобы так крепко отпечататься в памяти. А тут прямо намертво – солнце, надкушенное с краешку. Он еще протягивает мне какие-то пропуска, разрешения, любезно улыбается, бормочет что-то.
Я убиваю его – одним выстрелом, без разговоров, уже понимаю, ему тут не место.
Он не наш, говорю я себе.
Не наш.
Не Земля.
Снова стою на пороге неприступной крепости, смотрю в бесконечные горизонты, если вообще в космосе могут быть какие-то горизонты...
Жду.
Кто-то никто откуда-то из ниоткуда ровно в полночь спрашивает, все ли в порядке.
Я говорю, что да, все, приходил чужой, я его не пустил.
Говорю про надкушенное солнце.
.
У него в голове весна, лето, осень и зима. Утром весна, днем лето, к вечеру осень, а ночь прячется дома под теплым одеялом от студеной зимы. Это так непривычно, так неожиданно, что я смотрю минут пять, прежде чем убить его.
Он не наш, говорю я себе.
Не наш.
Не Земля.
Снова стою на пороге неприступной крепости, смотрю в бесконечные горизонты, если вообще в космосе могут быть какие-то горизонты...
Жду.
Кто-то никто откуда-то из ниоткуда ровно в полночь спрашивает, все ли в порядке.
Я говорю, что да, все, приходил чужой, я его не пустил.
Говорю про весеннее утро, летний день, осенний вечер и зимнюю ночь со снежинками в свете фонаря.
.
У него в голове синий снег. Много снега. Никогда в жизни не видел столько снега – и такого красивого цвета, это даже не синий, я вспоминаю название – индиго, я восхищаюсь.
И только потом убиваю его.
Навылет.
Навзничь.
Ступени, залитые кровью.
Крепость, которая вращается в бесконечной пустоте космоса.
Ровно в полночь иду в центральный зал, в невесомость.
Кто-то никто откуда-то из ниоткуда спрашивает, все ли в порядке.
Я говорю, что да, все, приходил чужой, я его не пустил.
Говорю про синий снег.
Кто-то никто приходит в ярость – беззвучно, безмолвно кричит на меня, что ты наделал, что наделал, да он же наш, наш, снег-то и должен быть синий, какой же еще, какой еще к чертям белый, смеешься, что ли...
Я тоже кричу – беззвучно, безмолвно, почему синий, что случилось, что вы там сделали с землей за полвека, пока я здесь, что вы с ней сделали...