...Я переплетаю лестницы, коридоры, комнаты, залы, провалы в пустоту, путаю пол и потолок, верх и низ, хочу наводнить огромное здание толпой призрачных незнакомых людей, но тут же догадываюсь, что можно просто запустить настоящих людей, которые не знают друг друга...
Это будет потом...
...а сейчас...
...змея на лестнице сказала мне, что должна найти кого-то, чтобы сожрать, - иначе её ждет голодная смерть. Я ходил за ней туда-сюда по лестнице, я искал жертву для змеи – потому что должна была быть какая-то жертва, это подразумевалось правилами – мы долго искали, ничего не нашли, и тут я спохватился, что жертва – это я, и змея меня сожрала. Я проснулся, буквально вытолкнул, вышвырнул себя из сна – но слишком поздно, какую-то часть меня сожрали там, в сновидении.
В этом городе мне сказали, что я уже не принадлежу себе, я стал собственностью города, его частью. Чтобы вернуть себя, я должен купить самого себя – там, на площади, перед красивыми дворцами, где продают всякую всячину – мечты в янтаре, фантазии в кляре, картины, вышитые из времени. Вот туда я и должен пойти – мне и карту дадут, и дорогу подскажут, - и заплатить придется совсем немного, у меня же деньги с собой есть, я же в город не с пустыми руками приехал...
На этот раз я умнее, на этот раз я понимаю, что это ловушка, что на самом деле я свободен, а в ловушке окажусь, если пойду на площадь – и я не иду на площадь, я спешу прочь из города, прочь из сна, я просыпаюсь.
Смотрю на прохожих – вижу, сколько им осталось, этот мало видит сны, этому мало потрепали душу, эта вон каждую ночь проваливается в сновидения, и каждый сон пожирает кусочек её души, - послезавтра она умрет, она еще не знает этого, готовится сдавать экзамен куда-то там. Этот вот видит сны от случая к случаю, и каждый сон потихоньку его подтачивает – медленно, но верно.
Я вижу.
Я знаю.
Люди не знают, идут по своим делам.
На этот раз сон оставляет какой-то неприятный осадок – нет, он не смог меня обмануть, я перехитрил его – но я промахнулся. Сон привел меня в город, в красивый город, там нужно было пройти по мосту, чтобы увидеть королевский дворец с королями и королевами, но на мосту были чудовища. Я убил их – вернее, перехитрил, заставил упасть с моста. А оказалось, что сожрут меня не чудовища, а короли и королевы, и это их надо было сбросить с моста. Я обманул сон, но и сон обманул меня, заставил чувствовать себя виноватым перед чудовищами, которые никому не делали ничего плохого.
Мне уже девяносто лет, я чувствую себя на двадцать – но мне все больше кажется, что рано или поздно мой срок все равно оборвется, даже если его не подтачивают сны.
Я плету сон – бережно, аккуратно, во сне какая-то заснеженная пустыня (за-сне-женная не от слова снег, а от – во сне), люди мечутся по пустоши, беспомощно спрашивают друг друга, а как отсюда выбраться, а никто не знает. Я подсовываю им самолет, люди сами услужливо дорисовывают в своих фантазиях какие-то терминалы, переходы, спешат по ним – в глотку сна, который сожрет их и переварит...
Мне уже сто тридцать лет, я не верю, что мне сто тридцать лет, я почему-то застрял в двадцати с чем-то, я не верю, что мне сто тридцать. Думаю, что будет дальше, когда уже не получится отшучиваться от паспортистов, что ж мне, умереть теперь, как будто виноват я, что мне сто тридцать.
Я переплетаю лестницы, коридоры, комнаты, залы, провалы в пустоту, путаю пол и потолок, верх и низ, хочу наводнить огромное здание толпой призрачных незнакомых людей, но тут же догадываюсь, что можно просто запустить настоящих людей, которые не знают друг друга. Я скажу людям, что надо выбираться отсюда – скорее, скорее, пока не случилась беда – и каждый человек поспешит искать выход, и выскочит на улицу, а там-то его и будут поджидать тонкие причудливые вышки, которые окружают и сжирают дочиста.
Я слежу за человеком, который вышел из бесконечного дома, вот он, растерянный, спешит по улице, как ему кажется – домой, но на пути домой стоят вышки, он еще не знает, что они – его погибель...
Я не понимаю, что происходит, почему человек так спокойно проходит мимо вышек, почему они ничего не могут сделать, совсем ничего, почему человек уходит – вот так, как будто ничего не случилось. Я спешу за ним, сам не понимаю, как мне начинает казаться, что я знаком с ним давным-давно, и мы идем домой, потому что скоро стемнеет, и на улице станет опасно... нет, не хулиганы и грабители, а что-то другое будет опасно, чудища какие-то, нечисть какая-то. Я спешу домой, вперед него, и не сразу понимаю, что вместо уютного дома оказываюсь на темной лестнице, ведущей вниз, в темноту еще большую...
Оборачиваюсь, атакую врага – уже понимаю, что просто так его не одолеть, что тут надо ставить ловушку, вот хотя бы например сделать так, чтобы он не нашел свой этаж, метался между этажами до бесконечности... он раскусывает мою уловку, он открывает какие-то неведомые ходы и лестницы, хочет сделать там свой дом (а это так важно во сне найти свой дом, оказаться в домике), - я окружаю его дом чужим районом, а если район чужой, то и дом чужой, законы сна беспощадны...
Он поворачивается ко мне, мы сталкиваемся едва ли не нос к носу, он смотрит оценивающе – мне не по себе, обычно во сне все видно краем глаза, но уж никак не вот так, в лоб.
- Разрешение ваше? – спрашивает он.
Вернее, не спрашивает, а как-то иначе, как это бывает во сне, когда знаешь, что надо разрешение, обязательно-преобязательно, а у меня его нет, а значит, будет что-то плохое, очень-очень, потому что это очень-очень важно...
Он говорит мне идти за ним – и я понимаю, что это уже не ловушка, это уже вот так надо, очень-очень, обязательно, сон велит мне идти...
.
Они смотрят на меня.
Они.
Все.
Я не знаю, сколько их, во сне всегда так, непонятно, сколько человек сидит в зале, десять, сто, тысячу, сто миллионов...
- Ну вот... говорю я, - пусть будет сон, в котором скоро наступит не то ночь, не то зима, не то и то и то вместе взятое, и это плохо, это страшно, надо спрятаться, укрыться где-то. А тот, кто видит сон, как бы на работе...
Мысленно проклинаю себя, язык мой – враг мой, неужели не могу двух слов связать, - человеку снится, что он...
- ...человеку снится, что он на работе, и ему дали задание готовиться к этой не то зиме, не то ночи. И вот они там сушат варенья всякие, вяжут на спицах грибы, варят уютные дома, развешивают их связками, как лук, человек чинит что-то молотком, а что – непонятно... И ждет, когда наступит вечер, а вечером можно идти домой. Потому что где человек хочет спрятаться от зимы, от ночи?
Робкие голоса в зале:
- Дома, конечно.
- Вот-вот, дома... И не поймет, что прятаться нужно как раз на работе, потому что там все готово к зиме, а дома ничего не готово... и он пойдет навстречу своей погибели.
Сидящие в зале довольно кивают, я жду, что мне выпишут разрешение, уже прикидываю, сколько душ отхвачу...
- Ну что же... отлично, отлично, три души получите...
Смотрю, как берут так заботливо составленный мной сон, прячут куда-то в никуда, понимаю, что мне ничего не отломится. Еще не верю себе, а что не верю, похоже, надо привыкать к правилам игры...
...надо привыкать к правилам игры, говорит мне Окно: его полное имя – окно на мокрой кирпичной стене осенним вечером, когда идет уже не дождь, но еще не снег, я называю его осенним окном или просто окном. Как я могу больше заработать за сон, спрашиваю я. Никак, говорит окно, вернее, не говорит, вернее, показывает мне, как это все устроено, что наверху вот такие, сидевшие за столом, которые здесь уже тысячи лет – а внизу такие, как я, и ничего тут не изменишь...
Но мы все можем изменить, не правда ли, говорит Окно, и я даже покажу, как...
.
...я хочу сделать дом, но Окно намекает, что лучше бы квартиру, люди привыкли в квартирах жить. Итак, квартиру, со множеством комнат, комнат, комнат, где можно отдохнуть, укрыться от суеты, надо только найти свою комнату, а своей комнаты нет, и не будет, и они все, кто попадет сюда, будут долго ходить по комнатам, пока не заблудятся навсегда...
Они приходят, - большие люди в мире снов, я вожу их по комнатам, завораживаю, заманиваю все дальше. Спохватываюсь, когда захожу вслед за ними в комнату, где стоит электрический стул, и тут же понимаю, что он предназначен для меня. И не сбежишь, не отвертишься, потому что по законам сна моя казнь неизбежна, у сна свои законы и правила...
Я понимаю – я не могу избежать казни.
И еще я понимаю, что я могу сделать.
Вот что.
Я отпускаю души, души, души, жизни, жизни, жизни, - на свободу. Еще успеваю увидеть людей, людей, освобожденных, людей, которые будут жить. Еще успеваю увидеть, как ложится спать юная девушка где-то в доме напротив, засыпает, полуприкрытая тонким одеялом, видит сон, в котором плетет сети, сети, сети, какой-то ночной город, где из-под земли, из-под опавших листьев выбирается не то живой, не то мертвец, идет по улицам, стучится в дом, и испуганный сновидец не открывает двери, не пускает ночного странника, и только на рассвете спохватывается, что этот странник – он сам, и надо было открыть двери и впустить в дом самого себя, чтобы не стать жертвой ночи – но уже поздно...