«В Баку можно прилететь на самолете, можно приехать на поезде, но я этими видами транспорта ни разу не воспользовался. Для начала я туда приплыл. Баку предстал одновременно и восточным, и европейским, столичным и самодостаточным». Так о Баку вспоминал художник Лев Бруни.
Летом 1972 года ветхий ржавый паром из туркменского Красноводска пересек Каспийское море, тщательно лавируя по фарватеру, на протяжении всего пути обозначенному бакенами. Мои ровесники знают, что в те времена путешествовать исключительно ради путешествия было затруднительно. Поэтому многие желавшие посмотреть дальние края, я в том числе, устраивались рабочими в различные экспедиции.
Я ездил с геофизиками. В течение трех лет была основательно изучена Средняя Азия, а затем высокая наука позвала нас на Кавказ, и мы отправились из невыносимо знойной Туркмении через море на Запад. Я бы соврал, если сказал бы, что каспийские красоты меня впечатлили, но Баку впечатлил сразу. Роскошный город-остров в море нефтепромыслов сполна воспользовался своей пропитанной черной землей, чтобы не только зарабатывать, но и красоваться. Чтобы жители его, не покидая городской территории, могли и жить, и работать, и отдыхать.
Уже тогда Баку предстал одновременно и очень восточным, и очень европейским, по-настоящему столичным и самодостаточным. Широкие улицы, бульвары, а рядом Старый город, в который можно было попасть через обыкновенную дверь в стене. Как у Герберта Уэллса – из повседневности в зачарованный сад.
Понятное дело, никаких кондиционеров не было и в помине, в автобусах было жарковато. Поэтому ходили они с полупустыми салонами и открытыми дверями, а на подножках гроздьями висели путешествовавшие с ветерком бакинцы. Автобусы от этого были перекошенными на правый бок, даже если шли порожняком.
Поразило меня и количество людей, вываливавшихся на улицы после того, как наступала вечерняя прохлада. Мужчины, как один, в белых рубахах, женщины в нарядных платьях. Толпа шумела, шутила, хохотала и со всей очевидностью искренне радовалась.
Мы, несколько ошарашенные от такого праздника жизни после четырехмесячного отшельничества в Каракумах, уселись в кафешке и наблюдали за массовым спектаклем, попивая чай из армудов – удивительно изящных чайных стаканчиков.
Тем летним вечером я познакомился с народом, о существовании которого и не подозревал: с бакинцами.
Я знал, разумеется, что Баку многонациональный город, но, исходя из своего среднеазиатского опыта, полагал, что и тут разные народы, сосуществуя географически, живут большей частью разделенно. Но Баку был населен именно бакинцами, ощущавшими свою общность вне зависимости от того, что у них было записано в пятой паспортной графе. Азербайджанцы, русские, евреи, татары – все они в первую очередь были бакинцами.
Тогда я еще не знал, что Абшерон, на котором расположен город, с древнейших времен привлекал поселенцев; что здесь проходил Великий шелковый путь; что Баку был, возможно, самым промышленно развитым городом в составе Российской империи; что Нобели и Ротшильды обосновались здесь с середины XIX века; что в 1883 году здесь уже была железная дорога; что с нефтяным бумом расцвела и культурная жизнь – открылись театры и опера; что город называли Парижем Кавказа.
Я, однако, сравнил бы его скорее с Нью-Йорком, потому что и тот и другой в значительной степени стали местом сосредоточения самых разных мигрантов, прибывших в поисках лучшей жизни.
Возможно, благодаря этому в Баку сложился уникальный этнический и религиозный баланс. Он превратился в место, где не доминировала ни одна из культур, ни одна из религий, жители его, будь то мусульмане, христиане или иудеи, стали устремленными в будущее «интеграционалистами» – по определению американского журналиста Тома Рейсса, работавшего в Баку.
Тогда, в 1972 году, я ничего этого еще не знал, но был покорен по-настоящему интернациональной атмосферой города, в которой Восток оказался передовым и современным до такой степени, что жители его даже с совершенно невосточными корнями чувствовали себя дома, обогащая и украшая город, его жизнь, его культуру, его кухню, наконец. Бакинская кухня! Что за чудо! А какой базар! Со всем восточным великолепием, но при этом никто не хватает тебя за рукав, мол, купи обязательно у меня. Да и где, кроме Баку, вы найдете на восточном базаре вино, которое вам тут же предлагают попробовать из тех же армудов.
Я вернулся в Баку на следующий же год, на этот раз по суше, на машине, сфотографировавшись по дороге у знаменитых «сапог Сталина». На азербайджанско-дагестанской границе когда-то стоял огромный памятник генералиссимусу. Потом его решили демонтировать, но снять удалось только то, что было выше голенищ. А два огромных сапога на пьедестале долго еще стояли у дороги.
Снова подъезд к городу был достаточно уныл, полупустыни с нефтекачалками. Но на этот раз я уже знал, что за этими печальными равнинами меня ожидает остров радости и света. Расстался я с Баку таким же образом, каким прибыл туда впервые, – уплыл на пароме через море, будучи уверен в том, что снова заеду на обратном пути. Не случилось. А потом жизнь отправляла меня уже по другим маршрутам.
Конечно, много раз мне хотелось вернуться. Но я боялся, что и город, и люди, измученные восстаниями, войнами и бедами, уже не те. Боялся разочароваться, потом снова хотел поехать, но все тянул. Один из самых очаровательных людей, встречавшихся мне в жизни, замечательный бакинский художник Эльчин Мамедов настойчиво звал в гости, но пока я раздумывал, Эльчина не стало.
Зато в Баку поехал мой сын Шурка. Восемнадцатилетним мальчишкой отправился в одиночку в двухмесячный поход по горам Грузии и Азербайджана. Под конец путешествия он провел несколько дней в Баку.
«Знаешь, – сказал он, когда я встретил его в аэропорту, – Баку удивительный город». И вдруг я понял, что его первые впечатления были такими же, как когда-то мои. Прекрасный остров посреди пустыни, гостеприимный, живой, гордый. Город с большим самоуважением, совершенно без комплексов, цивилизованный, яркий. Одновременно западный и восточный. Причем восточная старина не показная, как во многих туристических центрах мира, а живая и совершенно естественная для живущих по соседству с нею людей. «Представляешь, – рассказывал он, – там древнейший центр зороастризма – огнепоклонничества». Из-за сочившейся нефти огонь горел постоянно. Сейчас его приходится подпитывать, но люди относятся к этому не как к аттракциону или туристическому объекту, а как к составной части национальной культуры. Спокойно и гордо.
«А еще, – сказал мне Шурка, – в Баку я съел самый вкусный кебаб в моей жизни».
Лев Бруни
Иллюстрация: Сергей Снурник
Журнал "Баку"