Уже часа три за внуком Кугыжа наблюдал, усевшись на лавке в углу мастерской и удобно прислонившись спиной к бревенчатой стене избы, к которой мастерская была пристроена. Для виду поясок плел из шнуров кожаных, чтоб в глаза праздностью не бросаться.
Злился Жданко. Не только злился, в промежутках творил усердно. Правда, не клеилось творение.
Суть в том была, что возжелал Жданко подарок матери сваять. Одиннадцать годков уже парню, душа дел серьезных просит, мужицких. А маму подарком в хозяйстве годном да красивым порадовать самое оно дело, серьезней только отца побороть.
Возжелать-то возжелал, но по горячности своей, все спешил куда-то.
Взялся прялку новую с узором резным сделать. Заготовку топориком наскоро отесав, до конца не выгладил, уже за резьбу схватился, нетерпеливый. Резьбу тоже толком не разметил. В результате понял, что рисунок задуманный больше места требует в получившемся размахе. И что всё-таки полностью форму до ума довести надо было, сейчас уж, резьбы не повредив, не получится. Разозлился — в угол бросил.
Постоял насупившись. Давай ковшик резать. Все вроде бы ниче, чашу ковша, ручки форму основную вырезал, зашлифовал начерно. Хоть сейчас пользуйся, по-простому если. Но подарок же! Надо красиво чтоб. Давай резьбу наводить. Так старался, все лучше да изящней сделать — увлекся, лишка срезал. Скололась ручка. Зарычал аж, психанув.
На деда наконец внимание обратив, спросил голосом сердитым:
— Деда! Почему так? Не выходит ничего! Я уже и так, и эдак. Подарок маме сделать хочу, а не выходит. Я же умею, делал это все с папкой и с тобой. Почему сейчас не выходит?
— Ну, во-первых, сядь и подыши спокойно, — ответил внуку Кугыжа. — А, во-вторых, ты как к делу подошел? С наскоку да разгону. Эт с прялкой. А с ковшом? Тут перестарался. Красиво тоже с умом делать надо.
— Раньше же, с вами, получалось! Да и хорошо сделать хотелось очень сильно. И быстрее, чтоб маму скорей порадовать, — продолжал объяснять Жданко.
— Скорость, Жданко, конечно, важна, но говорят при ловле блох. А к такому делу, как маме подарок, надо обстоятельно подойти. Сесть, подумать спокойно. Представить подробнее, что сделать можно. Рисунок набросать. Размеры вымерить да отметить на заготовке. Без суеты. Тогда и переделывать не придется. Ну а с нами получалось, потому как вели мы тебя, сдерживали, — спокойно принялся разъяснять внуку Кугыжа.
— Ну, деда! Как ты не понимаешь?! Мне же маме надо самый лучший подарок сделать. Как вот его придумать? И получилось хорошо чтобы. К тебе вон из разных краев за поделками да свитками с наговорами едут. Как ты придумываешь это все, что всем нравится? — внук наполненным душевной мукой взглядом посмотрел вопрошающе на Кугыжу.
— Нутро свое, внучек, спросить надо. О том, что сотворить можно и как. Спросить и верить, что откликнется. Верить, что сможешь красоту в мир выпустить. Ну а дальше, как раньше и сказал. Творить не спеша, без гонки за другими. Себя слушая и мир вокруг. Подскажет мир красоты путь. Сам поймешь, что хорошо делаешь, по души отклику, — напутствовал Кугыжа.
Жданко задумчиво молчал. Лицо его начало разглаживаться спокойствием и сквозить началом понимания.
— Я попробую, деда. Мне кажется, гребень это будет. Нарисую, посмотрю сперва как получится, — начал рассуждать внук.
— Хорошо, молодец. Вижу, начинаешь дотумкивать. А для полного порядку в делах этих творческих, расскажу-ка я тебе еще одну сказку. Про свои терзания по поводу. Слушай, стало быть.
Искра
Збэнг! Гулко лопнуло полено. Разлетелись половинки. Уже изрядная гора высилась вокруг.
Одна отдушина осталась у шамана Кугыжи. Не шло слово, песни не пелись, ноги не танцевали, руки не творили. Не мелькал вдохновения хвост заветный, хоть извертись головой, нечего ловить. Не посещало душу чувство щемящего восторга, когда рвётся что-то огромное изнутри, звенит, переливается. Твореньем наружу просится. Легче выпустить, чем удержать.
Вот и гнал тоску, рвал колуном чурки сучковатые, работой натужной да монотонной мыслей унылых бежал. Занес топор. Хааа! С выдохом нутряным вниз. Хрясь — раздвинул колун «плечами» дерева волокна. Еще прибыло в куче.
Раньше за монотонной работой возвращался творенья дух. А тут уперся. То ли слишком прислушивался к себе Кугыжа? Ждал болезненно.
Умаялся. На чурку отдохнуть присел. Сидит голову уныло свесив. Солнышко в небе, птички щебечут. А Кугыжу не проймешь. Тоску тоскует.
Вдруг голос раздался:
— Почто унываешь, милок? Али зазнобушка тебя оставила, к другому утекла? Ил подвиги молодецкие в руки не идут?
Поднял голову Кугыжа — бабушка старенькая. Не здешняя. Видно, с пути дальнего, на посошок опирается, да котомочка за спиной. Встал, поклонился:
— Здравствуй, почтенная! Нет, другая причина у меня. Ты зайди, бабушка, присядь на лавочку.
Усадил старушку на солнышке, сам рядом присел. И как прорвало, все поведал, что душу маяло. Выслушала внимательно старушка, да сказала:
— В глаза посмотри-ка мне, милок!
Поднял голову Кугыжа, в землю до этого опущенную. Не легко о наболевшем говорить-то. Глянул. И как в два колодца ярко синих бездонных, что горели на лице, потемневшем да морщинами изрезанном, провалился. Провалился-выплыл ошалело. Стоит, моргает.
— Да у тебя, милок, Искру схитили. Верни Искру. И остальное вернется, — молвила старушка. — Вот, конек тебе крылатый. Подскажет путь.
И сунула с этими словами в ладонь Кугыже деревянную фигурку коня с крыльями.
Спохватился Кугыжа:
— Молочка может козьего отведаешь, с дорожки-то, бабушка?
И в дом ответа не ожидаючи сорвался. С крынкой, запотевшей, вернулся, а старушки и не видать уж. За ограду выбежал, и там на все стороны пусто.
«Кто явился-то мне, с советом мудрым? Кто бы ни был, спасибо, почтенная, за вразумление. Не все понятно, но хоть что-то», — подумал.
В ограду вернулся, стал рассматривать конька. Простая грубовато вырезанная фигурка. Как помочь может? Не понятно пока. Ну что делать? Тут уж к вечеру времечко подошло. Повечерял, да спать пошел. С мыслями о совете старушки мимохожей да подарке ее.
Мысли ли эти повлияли, но сон пришел. Глаза ярко синие на лице древнем горят, голос, как с небес идущий — «Найди Искру!!». Копыт топот раздался. Пляшет-гарцует кто-то на дворе, перестуком тревожит. Вскочил Кугыжа с лежанки, во двор выбежал из избы. А во дворе конь белоснежный да с крыльями на манер лебединых. С ноги на ногу переступает-приплясывает. Гривой молочно-белой мотнул да заржал, как будто призывно.
Подошел к коню, а конь головой мотает в сторону спины — залезай, дескать. Запрыгнул на коня Кугыжа, а тот, на задние ноги слегка присев, взял, да и прянул в небо. Высоту набрал, аж дух захватило. Круг над двором Кугыжиным сделал и дальше полетел. Интересно летел. Дорога снизу шла. Конь-то летучий, а летел, будто дорогой следовал, показывал, вместо того, чтоб напрямки, по воздуху-то. До конца всего не понял Кугыжа, но вниз внимательней смотреть стал, запоминать.
Лесом дорога идет, на пространство огромное, лесом ограниченное выводит. Пространство это, навроде муравейника, суетой какой-то кишит непонятной. Дальше дорога бежит, до предгорья. Бросается в глаза неправильность какая-то. Точнее правильность излишняя. Ныряет дорога в скопище строений и сооружений, на город похожее. Но из общей картины, с высоты наблюдаемой, цепляет глаз линий и очертаний идеальность. Как чуждое вкрапление в общей картине буйства тонов и переходов. Из города этого вырвавшись, дорога вскоре в горы уперлась. И вроде как пропала. Пролетел над горами конь волшебный, опять на глаза дорога попалась. В предгорье меж камней и деревьев змейкой извернулась и к озеру круглому привела. Над озером сложил крылья конь и камнем вниз рухнул. Застрял крик в горле у Кугыжи, ветром встречным обратно вбило. Мелькнуло все перед глазами пятном смазанным.
А тут и вправду проснулся Кугыжа. Глаза распахнул, сел рывком. Ощупал себя. Целый вроде. Оглянулся — стоит конька фигурка в изголовье, куда спать улегшись, поставил. Во двор вышел, следов копыт нет. А полет волшебный ясно так перед глазами стоит, рассеиваться не спешит.
Кожи тонкой кусок взял Кугыжа да перенес на нее дорогу, что во сне снизу пробегала, как запомнил. Моменты основные и вехи. Все вроде понятно на том пути было. Один момент странный только. Входила дорога в гряду горную. И только на довольно приличном расстоянии выходила из нее. По верху скал острых тропки не видно было. «Под землей, сквозь гору, что ли путь идет?» — подумал Кугыжа. Ну и точка пути конечная — озеро. Очень уж явный намек был, до сих ветер в ушах.
В путь стал собираться. Что ж делать, надо Искру обратно добывать. Котомку за спину, валашку в руку и пошёл. Идёт, ногами дорогу меряет. Мысли разные в голову лезут:
«Кто Искру схитил? Да и сама Искра — кто это, что это? Не объяснила ведь старушка. Иду не знамо куда. С другой стороны, что делать? Дров-то уж наколол изрядно».
Насторожился вдруг. Стон вроде как из леса, что вдоль дороги стоял. Показалось? Нет, и в правду, вот ещё раз. Громче.
Свернул с дороги в чащу Кугыжа, в сторону звука пошёл. Осторожно идёт, прислушивается. К яме ловчей вышел, с настил проломленным. Как раз еще стон раздался. Прям из ямы. Ближе подошёл, заглянул.
Лежит кто-то в яме. Как раз меж кольями попал, размером не вышел напороться, да и свезло еще. Если, конечно, в яму попадание во внимание не брать. Лежит, поскуливает. Верёвку, с запаса дорожного, взял Кугыжа, привязал к дереву. Спустился, ближе разглядел.
Существо ростика не большого. Аккурат чуть выше колена человеку. Шерстью покрыто, на мох белый лесной схожей. Замрет — поди, найди. На руках и ногах коготки небольшие. Глаза — как плошки.
Рассмотрел это все Кугыжа, пока чуду из ямы доставал, колья аккуратно расшатав предварительно, да на груди пристроив, чтоб вылазить по верёвке сподручно было. Сказал только:
— Чур не кусаться.
Чудо промолчало, но кусаться не стало. Затихарилось. Ослабло видать.
Затем Кугыжа костерок небольшой спроворил, воды вскипятил, отвар сделал. Ссадины страдальцу обработал. Тут уж и время к вечеру.
Мяса копченого кусок, хлеба да луковицу достал. Воду на чай поставил. Чудо сидело на мешке Кугыжином, молча наблюдало за делами его хозяйскими. Глазами большими лупало.
Чай настоялся, себе кружку налил Кугыжа, чуде в плошку малую, мясом и хлебом поделился. Поели.
— Ты кто будешь-то, малыш? — спросил наконец Кугыжа.
— Я не малыш! Я мужик справный! Лесовички мы. Гукалой кличут, — неожиданно густым басом прогудело чудо, лесовичок, стало быть.
— Ааа. Ну не серчай, брат Гукала. Не распознал с устатку. Давно иду, — сказал Кугыжа. — В яму-то, как угодил?
— Да наелся земляники забродившей, будь она неладна, да и не было отродясь здесь ям никаких. Это все Суетра, её добытчики все дальше в лес заходят, все мало им! Ей точнее, — ответил Гукала.
— Суетра? Это кто ещё?
— Ну, если долго идёшь и не знаешь, значит с другой стороны, но в сторону как раз ту. Дорога-то одна здесь. Ещё чуть пройдёшь, как раз во владения этой ведьмы, Суетры, попадёшь. Много не скажу, мы, лесные, туда не лезем. Но слухи доходят — суетно там. Да не простая та суета, не житейская, мрут, говорят, люди с нее, от истощения. А все она, Суетра доводит. Мало ей все, нет никому покоя, — стал рассказывать лесовичок-мужичок.
— А дальше что? Знаешь может? Слухи каки? А то мне аж до гор надо, да и под гору, похоже, — продолжил расспрашивать Кугыжа.
— Как не знать? И про дальше скажу. Очень плохо там. Префе… Пефре… Тфу ты! Шишки-кочерыжки! Пер-фек-то-ра, — выговорил по слогам Гукала, — правит там, сестра Суетры. Тоже та еще ведьма. Из хорошего лучшее делает.
— Дак плохо это разве ж? — удивился Кугыжа.
— Оно бы может и не плохо, когда в меру. Всегда кажется, что лучше можно. Жизни радость теряют люди в царстве ее, лучше лучшего сделать стремясь. Радость, а за ней и жизнь саму.
Посидели. Помолчали. Подумали.
— Плохо у Суетры да Перфекторы во власти, да есть похуже. Третья сестра у них имеется, старшая. Под горой, во дворце пещерном ведьма Невера обитает. Нет веры в царстве ее. А без веры и жизни нет, — промолвил наконец Гукала.
Тут что-то за пределами круга костром освещенного зашуршало, заскрежетало. Раздвинув кусты, вышла на свет массивная высокая фигура.
Старик могучий. В дохе волчьей, меха белого, волосам да бороде буйной цветом под стать. Пальцы, как корни цепкие, посох сжимают. Глаза огнем зеленым отсвечивают.
— Батюшка Леший! — подскочил лесовичок Гукала. — А я тут вот… Эта… Того…
— Да сиди уж… Того он, — прогудел Леший.
Кугыжа тоже встал, поприветствовал поклоном леса хранителя:
— Поздорову тебе, батюшка Леший! Присаживайся к огоньку. Чаю вот отведай, на смородинке.
— И тебе не хворать, рода доброго сын! — ответил Леший и у костра степенно расположился. Чай у Кугыжи принял, запах втянул. Видно — понравился.
— Помог ты чаду моему. Бескорыстно. Благодарность тебе полагается. От меня. И от чада! — сказал Леший, чая отведав, с явным намеком на «мужика справного» глянув.
— А я че, я ниче! Я благодарен! — начал юлить Гукала.
— Ты это, не жмись, человек жизнь тебе, может, спас. Когда б я тебя еще услышал в яме этой, да и услышал бы, кто знает? Дай ему, — настойчиво продолжил Леший.
Вздохнул Гукала, но, куда-то шмыгнув, вернулся и Кугыже протянул что-то небольшое. Стеклышко в оправе серебряной.
— На вот! Мне и впрямь ни к чему. А тебе пригодится. Око истины. Посмотришь сквозь него, облик настоящий увидишь. Купец один подарил. Ну как подарил. Напугал я его, угукнул шибко. Он и обронил, да бежать. А что в лесу обронил, то считай лесу подарок. Ну а теперь вот, тебе подарок, — на одном духу выпалил лесовичок.
— Спасибо, занятная штучка, глядишь и вправду пригодится, — поблагодарил, приняв подарок, Кугыжа.
— Ну а моя такая благодарность. Слышал я, что тебе Гукало про путь твой поведал. У Суетры, Перфекторы да Неверы сила большая, недобрая да слуг тьма ретивых. Но слабые места имеются. Точно сам не знаю, но совет дам, есть догадки. Слабость ищи в том, что с сутью их в разброд пойдет, из колеи выбьет.
Утром в путь двинулся. Шел, да разговор между делом ночной вспоминал. Расступилась леса стена, в стороны раздалась. Увидел Кугыжа — и впрямь муравейник людской, не показалось во сне в полете волшебном. Снуют люди пола и возраста различного в непрекращающейся суете. Бросилось в глаза — как заморенные все, истощенные. Румянец лихорадочный на щеках, кожей туго обтянутых, глаза ввалившиеся, кругами тёмными обведенные.
«Что ж загнанные они такие? Отдохнули б. Гонит их кто?» — мысль пришла.
Присмотрелся. А ведь действительно, подгоняют. Только остановится кто дух перевести, груз с плеч снимет, обопрется устало, тотчас рядом человек объявляется. В тёмной одежде длиннополой, подпоясанной. С лицом в строгости застывшим. Ничего особо не делает, плеча только остановившегося касается. Встрепенется как ужаленный, касанием этим отмеченный, взгляд испуганный бросит, дальше бежит.
«Да, неспроста все. Не соврал лесовичок. Суетры владения похоже».
Стеклышко в оправе достал, что лесовичок Оком истины назвал. Посмотрел сквозь него. Презанятная картинка открылась. Люди изможденные никак не поменялись, все те же усталые лица, фигуры трудом согбенные. А вот те, в одеждах тёмных… Впервые с таким столкнулся Кугыжа.
До пояса человек. Почти. А вот ниже не ногами в землю упирается. Сколопендры тело извивается и ножками многочисленными перебирает шустро. А вместо рук будто стрекала. Также плечо, предплечья, а кисть жалом скорпионьим загибается. Ядом кончик поблескивает. Жгучим, судя по всему.
«Вот дела! Тут и кентавр почти человеком покажется. Подумаешь полуконь. Я и сам, бывало, как заржу», — в изумление подумал Кугыжа.
Между тем, дорога вела точнехонько в глубь владений Суетры. И конь волшебный во сне ясно понять дал, что пути придерживаться необходимо. Да и где обход искать? Так и заплутать не долго.
Двинулся с места Кугыжа. Погрузился в суету общую. Шёл, меж людей, снующих, лавируя, и тут взглядом упёрся в путь преградившего. Один из тех, со стрекалами и телом сколопендры. Обычным взглядом, ясно дело, не видимым.
«Так. Заметили, однако», — подумал, но напряжения постарался не выдать.
Внимание и вопрос на лице изобразил с улыбкой легкой. Дескать, дело-то, в чем, уважаемый?
Тут уж со всех сторон темно-одежные подтянулись, вкруг обступили. Расступилась двое перед Кугыжей, ещё одного пропустили. Как все одет. Пояс только красный, да в повадке властность сквозит. Главный. Впился взглядом в Кугыжу, оглядел оценивающе. Вполоборота развернулся, головой и рукой махнул приглашающе. За мной, дескать, следуй. Молча все. И пошёл. Не стал Кугыжа упираться, последовал. И остальные за ними потянулись. Сзади да по бокам. Не сбежишь.
Пока шли, по сторонам внимательно смотрел Кугыжа. В хаотичном порядке проложены улицы, налепленные друг к другу без всякого порядка хижины. Видно, тяп-ляп построенные, на скорую руку. Больше на временное пристанище смахивают, чем на дом добротный. То ли довольствуются малым, то ли времени на основательное обустройство не хватает.
Вышли на более-менее свободное пространство, на площадь центральную похожее. Посреди строение. Дворец-не дворец. Очертания явно на постройку значимую смахивают. И высотой, и общим видом. Но явно со всем окружающим в духе. Шибко видно спешили возводя. Строение серьезное уже вроде, а наспех, на бегу. Чуть поодаль клети большие для припаса. Что-то непрерывно туда носят, выносят, складывают, перекладывают. Голова аж кружится смотреть.
Завели Кугыжу во «дворец». Пыльно, сумрачно. Меж столбов опорных женщина снует, петли нарезает. Высокая, болезненно худая, с лица чертами резкими. Глаза безумием горят. Ходит нервно и под нос себе бормочет:
— Триста пудов зерна, оленей двадцать туш, рыбы пятнадцать корзин. Так-так. Пять телег репы. Две моркови. Вина десять бочек. Полотна пятнадцать локтей, соболя, лисицы. Что, все!? Ну это ж сегодня только. Угу. Не-не, мало, мало. Больше работать надо, больше. Лодыри вокруг, тунеядцы. Ничегооо! Заста-а-авим, подго-оним. А то ишь, дармоеды!
Вид сделал, что бровь почесал, Кугыжа. Сам тайком в Око истины глянул, что в рукаве припрятал, пальцами прихватив.
Сколопендра. Огромная. Вместо ног. Выше торс человеческий, женский. В мантии богатой. Стрекала на руках ядом черным капают. И чудится, будто складывается шорох бессчётных ног сколопендры, пощелкивание тела сочленений и бормотание Суетры в заклятия вязь. Плетется движеньем непрерывным, пульсирует пространство ритмом колдовским, рождает сеть щупальцев-нитей призрачных. Тянуться нити к каждому во власти кто Суетры, ритму одному суетному подчиняя. Давно б поднялись, стражей со стрекалами их в пыль втоптали. Ан нет. Бредут колеей, силы отдавая.
Увидела ведьма, привели к ней. Начала петли вокруг Кугыжи нарезать, рассматривать, под нос бормотать. На нового раба сеть накидывать.
Чует Кугыжа — вползают в душу нити мерзкие. Вот уже и желание забрезжило что-то взвалить на загривок и нести-нести, сгрузить и опять, по кругу-по кругу. Не стоять, двигаться. Тогда хорошо будет. Спокойно. Не накажут, можно будет пожить сколько-то.
Звук резкий вырвал из забытья накрывающего. Упало что-то на улице, да по камням задребезжало ритмично. Затухая. Не увидел бы другой. Привык Кугыжа тонкости вокруг подмечать — сбилось движение Суетры. Ненадолго, а сбилось. И хватка нитей колдовских ослабла.
Легким ветерка дуновением догадка в голове прошелестела. А и не стал Кугыжа дожидаться, покуда силу тот ветер наберет. Кричало внутри, — «Ай не промедли, паря!»
В мешок заплечный руку сунул, бубен малый дорожный выдернул. И давай пальцами ритм настукивать, что изнутри шел. Жизни ритм. Сердца своего горячего. Души мятущейся.
Замерла Суетра. Остановилось движение ее непрерывное. И нити колдовские тотчас опали, рассеялись. И слуги ее застыли.
«Дальше то что?» — мысль мелькнула.
Бубном ритм выводить не прекращая, начал пятится Кугыжа из дворца. Потянулась как привязанная за ним Суетра, а за ней и стражи.
«Таак! А может как в сказке той, что купец захожий поведал? Про дудочника, что город от чумы спас, крыс дудочкой сманив и в реке утопив. Чем я хуже? Да и сколопендры не рыбы, чай тоже утопнут не хужее крыс».
К реке двинул, что городок на двое разделяла.
«В лодку сяду, оттолкнусь от берега. А может и из местных кто оклемался, дак погребет глядишь, поможет» — так размыслил.
Когда на берег вышел, уж и не оглядывался. Понял, пока звучит бубен, идет как в трансе за ним Суетра со свитой своей. Вышел.
И столбом встал. До того вид красивый открылся. Солнце, садящееся, облаков перья огнем окрасило, да в воды синеву щедро того огня плеснуло. Совсем уж проникновенно загудел бубен.
Наитием каким-то еще и запел Кугыжа без слов, пританцовывая. Рвалась сила чувств из тела движением да голоса вибрацией. Душой всей в звуке растворился. Чувствовал, сейчас — хорошо. Крикнул протяжно, бубен оборвав, нутром всем, руки раскинув, будто выпуская что-то в мир.
Тишина.
Лишь на гране сознания эхом осколки крика.
Стали звуки возвращаться. Будто всхлипывает кто, вздыхает. Обернулся Кугыжа.
Стоит Суетра, слезы по щекам текут. Взгляд, посветлевший, вперила в картину заката, улыбается. Ушло безумие из глаз. Черты разгладились. Слуги ее лицами обмякли, тоже улыбаться пробуют, разбредаются кто куда. Народ вокруг будто проснулся, оглядывается недоуменно. Не спешит никто, не суетится. Остановилась гонка.
Глянул в Око истины Кугыжа. Пропали тела сколопендры да стрекала. Обычные люди среди других людей. Сгинула злая ворожба. Вот вновь движение родилось вокруг. Но видно, что в другом уже, всему живому присущем ритме.
Посмотрел на это Кугыжа, улыбнулся и дальше пошел. В лесу заночевать решил. Спокойней как-то, особенно когда с Лешим в ладах.
Поутру в путь двинулся. Осторожно шел, оглядывался по сторонам. Слова Гукалы вспоминал про владения Перфекторы. Лес в предгорье перешёл. Дорога самым удобным путем шла, меж постепенно пучившимися все выше и выше россыпями каменистыми. К ночи вышел к городу. Незадолго до этого дорога из простого пути, ногами в земле выбитого, превратилась в вымощенную идеально тесанными булыжниками одинаковой формы ленту. Так и вывела лента ноги Кугыжины прямиком к городским воротам. Как и с владениями Суетры, мимо не пройдёшь, стены от ворот расходясь вдалеке в отроги скалистые упирались. Может и найдёшь путь на круче, а может и не сложится.
Открыты ворота были. Стража в воротах, вежливая. По доспеху судя, более добротному, да по перу на шлеме, главный по страже, поприветствовал Кугыжу:
— День добрый, путник! С чем пожаловал? Установлено хозяйкой города нашего, Перфекторой Совершенной, правило — посещать город может только человек ремеслом да искусством творческим владеющий. Есть ли в достоинствах твоих указанное?
— Здравия тебе, уважаемый! Хвалится не буду, но кой-что могу. По дереву резать, песни слагать, — ответил Кугыжа.
— Ну тогда милости просим! Пройдем, провожу на знакомство с властительницей нашей. Это тоже правило, — вежливо, но с открытым намеком на невозможность отказа продолжил главный страж и рукой приглашающе вглубь города повел.
Что делать? Пошел за стражем Кугыжа. Ко дворцу пришли. Не видывал такой роскоши Кугыжа. Впору стать, голову задрав и застыть с открытым ртом.
«Ну дела! Вот как значит у нас силы темные поживают. То же, чтоль в мага черного аль некроманта заделаться?» — пошутил про себя.
В отличии от владений Суетры, у Перфекторы в городе и дома, и улицы, и дворец, конечно, видом да убранством выглядели… Идеально, что ли?
Перед дворцом, на площади народ собрался. Может и весь город. Большая площадь, а вся людом полна. Стоят ждут чего-то. Чинно ждут, шибко не гудят.
Провели Кугыжу внутрь, до зала тронного дошли, по лестнице высокой подняться пришлось. Смотрел вокруг Кугыжа — дивился. В зал тронный как зашли, понял, чего народ ждал. Одна сторона зала как раз балконом, открытым на площадь, выходила, возвышаясь над ней и городом всем. На балконе спиной к вошедшим, к народу, ожидающему, лицом, женщина статная богато одетая стояла. Перфектора.
— Приветствую вас, творцы мои верные! — громким сильным голосом начала говорить Перфектора. — Вместе мы создаём идеал в искусстве! Вместе идём к великой цели! Так идите же и вершите труд свой во имя великого Идеала. И пусть весь мир захлебнется от восторга, созерцая дело рук ваших!
Толпа на площади вдохновлено загудела, послышались приветственные крики.
Глянул Кугыжа в Око истины украдкой, вроде обычная женщина. Разве что будто тень какая-то просвечивает. Хотя может и показалось. Солнце в небе высоко, ярко светит, врывается лучами в зал тронный.
Обернулась Перфектора. Наконец увидела вошедших. Улыбнулась, на встречу пошла.
— А у нас новый гость оказывается! Ну, здравствуй! — произнесла приветливо.
«И с чего её в ведьмы определили?» — подумал Кугыжа, залюбовавшись здешних мест хозяйкой.
Красивая, ухоженная. Морщинки разве что слегка заметны. Ну дак не молодка уже.
— Здравствуй, почтенная! — поклонился, приветствуя.
— А ты у нас значит человек творческий, мастеровой, коли в город мой попал? Какими ремеслами владеешь?
— По дереву строгать-резать могу, слова в песни складывать, — повторил начальнику стражи сказанное Кугыжа.
— Ну тогда, гостюшка дорогой, не будет тебе обиды, если на постой тебя в артель древоделов определим? У них остановишься, в городе осмотришься. Может, и сам что сотворить восхочешь, — спросила Перфектора.
Согласился Кугыжа, проводил его начальник стражи к древоделам. С мастерами ознакомившись, решил по городу пройтись, осмотреться. Понять хотелось, почему слава-то темная о Перфекторе? Не скажешь ведь с первого взгляду. А и дыма без огня…. Как люди говорят…
Пока ходил, красоты города оглядывал, некую странность все же подметил. То здесь, то там на мастеров натыкался, творящих что-то с фанатическим упорством, но с обреченностью в глазах. Да и физически мастера те шибко уж изможденные были, хотя с палкой над ними никто не стоял. Цеплялось сознание за такие картинки.
В конце концов наткнулся в закутке одном уютном на скульптора, что статую из мрамора ваял. Девушку юную. Как живая та девушка стояла. Казалось, голову сейчас повернет да на землю с пьедестала ступит.
Скульптор же, не старый еще мужчина, яростно что-то там вышлифовывал шкуркой тонкой на ноге статуи, бормоча раздраженно:
— Не так все. Опять не получается. Да что же это.
Глаза у скульптора запавшие, скулы торчат. Одежда как на вешалке болтается. Как не в свое одет иль похудел сильно.
Забрезжило какое-то подозрение. В мысль пока не оформилось, но сознание тревожить зачало.
Вернулся к древоделам Кугыжа. Смеркалось. Время вечерять как раз приспело. Отужинали. Но на отдых никто не подался. Все к своему рукоделию вернулись.
Наблюдать стал Кугыжа, как дело пойдет. Вдруг один из мастеров над работой своей распрямился с видом довольным. Потянулся, спиной хрустнув.
— Эээх, хороша вышла! — улыбаясь молвил.
Работа его, чаша резная, и впрямь, чудо как хороша получилась. Резьбой тонкой да замысловатой покрыта. Аж светится вся теплом мягким древесным, полированная любовно и с тщанием. Поднял чашу в руках, мастер, любуясь с радостью светлой.
Вдруг как тень на лицо его набежала. Нахмурился, губами желчно пожевал. Встал резко и в очаг, горящий, чашу бросил с раздражением.
— Опять не то, заррраза!
Как будто меньше стал, осунулся. Ушел из мастерской.
Опешил Кугыжа с такой перемены. Больше никто внимание на случившееся не обратил. Так и занимались своим.
Задумался Кугыжа. Когда следующий мастер начал стружки со своей работы щеткой смахивать да оглядывать удовлетворенно, по наитию сквозь Око истины посмотрел на него.
Ореолом золотистым радость мастера светилась. Вдруг черное что-то, будто твари кровососущей хоботок, из темноты под притолокой вынырнуло и к ореолу золотистому присосалось. Выпило сияние. Тут и мастер лицом помертвев, буркнул злобно и творение свое на чурку бросив, топором хлестанул. Резьба тонкая — щепой по сторонам.
Выскочил Кугыжа из мастерской, догадкой осененный. Ко дворцу бросился.
На балконе дворца в свете встающей луны фигура высокая стояла, руки раскинув. Показало Око истины картину жуткую. Глаза белые, страшные. Рот гримасой радости злой ощерен. Из рук раскинутых сеть нитей черных выплеснута. Накрыла город. Пробегает временами по одной из нитей золотистый огонек, в фигуру темную втягивается. Лицо экстазом комкает. Жрет радость творения Перфектора. Не быть довольным трудом своим мастерам-умельцам. Стремить, жизнь отдавая, к идеалу недостижимому.
Проснулся на следующий день Кугыжа. Только позавтракать успел, начальник стражи пришёл, сказал, что Перфектора во дворец кличет. Пришлось идти. Мысли, конечно, были не радостные.
«Не ужели поняла, что дела её тёмные видел?»
Вопреки ожиданиям встретила Перфектора его радостно.
— Ну как, осмотрелся, гостюшка дорогой? Быть может, порадуешь город мастерством своим? У нас традиция, в одни ворота вошёл, в другие, чтоб выйти, себя часть оставить надо, — спросила доброжелательно.
В свете увиденного ночью так себе смысл слов прозвучал.
А сама аж светится, радостью лучится. И морщинок, давеча подмеченных, как ни бывало. Упругая кожа, молодая.
«Во дела! И мной „подзакусить“ хочет», — подумалось.
Вслух, конечно, другое сказал.
— Порадую! Как не порадовать за такое гостеприимство?
— Прекрасно! Ступай тогда, скажешь, что потребуется для рукотворства, все будет.
К древоделам возвращаясь крепко задумался Кугыжа. Чем пронять ведьму-упырицу? Подмоги не попросишь, крепко людей за душу держит. Стража опять же…
Свернул в рощицу рукотворную, что посреди города посадили радости для. Хороша рощица. Не все деревья в ней знал Кугыжа. Но мимо дуба раскидистого не прошёл, поздороваться остановился.
— Здравствуй, батюшка дуб! Позволь отдохнуть подле тебя.
Вздохнул дуб ветерком в кроне раскидистой, кивнул листвы шатром.
Присел Кугыжа на траву, спиной о ствол оперся. По сторонам стал смотреть. Хорошо. Красиво. Куда глаз не кинешь, везде залюбоваться можно. Где идеал гармонии и красоты сыскать, если не в природы творении. Не превзойти мастера такого, в ком созидательна сама суть.
Размышлял так Кугыжа неторопливо, пока сам себя за мысль не поймал.
— Так вот же оно! Как же я сразу… — хлопнул себя по лбу в озарении. — Ну спасибо, дуб батюшка, надоумил сенью своей благодатной.
Вскочил, зорче вокруг смотреть стал, ходить петлями, искать, о чем мысль мелькнула.
В куще неубранного подлеска пень дубовый с земли вырванный увидел, старший брат мысль нужную подарившего. Видать ветром повалило, время пришло. Не удержался корневища мощного хваткой, упал, добрый кус земли выхватив. Ствол прибрали, до пня руки не дошли. Землю дождём повыбило, кора отопрела. Открыло корней буйство.
Взгляд бросил, и картинка всплыла — трон. Основание — мощь комлевая бугристая, будто жил сплетение на теле могучем. Выглажена середка седалищем округлым, корни, будто пламя языки, или духи древесные, извиваются, сплетаются, спинкой и изголовьем трону служат, опорой под руки выгибаются.
Сбегал за подмогой Кугыжа, снесли пень в мастерскую сообща. За работу принялся.
Первым делом земли да коры прелой остатки щеткой жесткой вычистил, ободрал, основание спилил ровно. Корни лишние убрал с лица трона будущего. Оставшиеся подрезал, облик общий придавая, что в сознании мелькнул. От себя не добавлял почти ничего. Смотрел, что форма, природой созданная, подсказывала, вдохновение ведя. Основание и корни лишь от рыхлого очистил, снимать слой верхний, солнцем да временем потемневший, не стал. Место под седалище топором да резцами выбрал-выгладил. Засветилась середина трона мягким коричневым цветом. Кольца рисунка древесного взор остановится, вглядеться тянут. Как душа светлая из тела жизнью закалённого выглянула. Хороший трон получился. Основательный. От самой природы силой напоенный.
Улыбнулся работой своей довольный Кугыжа. Без Ока истины почуял, как окутывает его радость творения. И жала кровососущего присутствие почуял, к радости той, присосавшегося. Ночь настала, а с ней и время разгула темной силы Перфекторы.
Присосалось жало. А радость не убыла. Смотрел на творение свое Кугыжа. Не находил изъяна в том, что природа сама создала, подсказала, руку направила. Совершенная шероховатость структур, завораживающая гладкость от коры, отопревшей, очищенная, красота естественных цветов, чудо полутонов. Восхитительная не идеальность, поражающее до глубины души совершенное несовершенство, неповторимость линий и сплетений. Не сделаешь лучше. По-другому — сколько угодно. Лучше — нет. Потому и радость волной нескончаемой шла. Как самой природы сила.
Грохнула дверь мастерской о стену, ввалилась Перфектора. Всклоченная, взвинченность в движении. По следу будто идет, чутьем каким-то, лицом по сторонам водит, знаки ей одной открытые ловя. Мастеров, на шум повернувшихся давай взглядом щупать. Один, второй… На Кугыжу взгляд пал, дальше пошел. Рывком вернулся. Впился.
— Ты!! — закричала, рот оскалив.
Обе руки с пальцами, когтями растопыренными, в сторону его ткнула.
Глянул в Око истины Кугыжа. Тянуться из рук нити черные, впиваются в радости ореол. Да сгорают по очереди, пеплом осыпаясь. Не выдерживали мощи неиссякаемой. Совсем уж почти не осталось их. На Перфектору больно смотреть стало. Побледнела, осунулась, того и гляди без чувств хлопнется, трясется вся да дышит, воздух судорожно втягивая.
Подхватил Перфектору на руки Кугыжа, да и на трон новый посадил.
Притихла. Откинулась, глаза прикрыв, успокаиваться начала. Задышала ровно. Поерзала, уселась поудобней, выпрямилась. Огладила корни руками. Залюбовалась. Исчезли остатки нитей черных, Око показало, да и тень вроде как поблекла в Перфекторе. Насовсем? Кто знает, может и так.
— Нравится мне. Во дворец его несите, на нем сидеть буду, — сказала наконец. — Ну а ты, гостюшка дорогой, своей дорогой иди, препятствий нет тебе.
И замолчала, по трону взглядом глубоко задумчивым скользя, с улыбкой легкой, мечтательной.
Ну а Кугыжа два раза просить себя не заставил, свое взял да пошел. Из города вышел, в лес свернул, на постой привычный, под неба шатром да костра теплом. Сидел перед сном, в огонь смотрел. Ровно мысли текли.
Утро опять в путь позвало. Тут уж дорога и ко входу в подземные владения привела. Замаячил впереди вход пещерный. Но с присутствием рук человеческих вмешательства. Формой прямоугольной тесанный. На входе никого.
Вошел в пещеру Кугыжа, по коридору извилистому двинулся. Вдоль коридора ниши выдолблены. В каждой нише кристалл горит. Протянул руку Кугыжа к кристаллу одному, проверить — греет свет иль нет. Любопытно стало. Коснулся. Холодный. Только мерцать стал от косновения. На остальные мерцание перекинулось. И как-то тесно в коридоре стало. Откуда взялись? Броня шипастая. Лица тусклые, неподвижные, кожа серая, глаза пустые. Окружили, сопротивление быстро сломали, сноровку недюжинную проявив.
Затащили Кугыжу с руками назад завернутыми в зал с колоннами. На колени перед каменным троном бросили. Огляделся Кугыжа, моментом пользуясь. Видно, потрудились здесь на славу. Колонны из одного массива горы тесанные, свод зала пещерного высоко вверху в сумраке теряется, зубилом сглаженный, трон посреди зала из отростка горы мастерски высечен. На троне третья ведьма, похоже, Невера. Старшая. Женщина в годах. Властная, красоты не лишенная. Не радует только та красота. Злая, холодная. И дышать в зале тяжко, будто давит что-то. Туман черный на краю видимости клубится. Тоска смертная щупальцем в душу заползает, сердце в обруч холодный сдавливает.
— Это еще кто!? Не зван, не прошен заявился, владения мои без права топчет, ходит глазеет да трогает все!? Украсть что ищешь, бродяга!? Отвечай!!
Только Кугыжа рот открыл, воздуху набрал, чтобы поздороваться…
— Не верю! — заявила сидящая на троне, — Ни одному слову твоему!
— Да я ж и не сказал ничего, — опешил Кугыжа, — Поздороваться не успел. Здравствуй, уважаемая, кстати.
И головой кивнул. На коленях земно кланяться уважительно несподручно, а пресмыкаться… Как-то не лежала душа.
— Вот и молчи, невежа! Все равно не поверю. Брехня все! Что рукой не пощупаешь, глазом не глянешь, зубом не укусишь — нет того. Лентяев россказни, что работать как люди правильные не хотят. Сказки все придумывают про душу, да мир внутренний. Мясо внутри у всех. Кровь да прочие жидкости. Дерьмо в кишках. В дерьмо да, в дерьмо я верю. Воистину весь внутренний мир некоторых это оно самое. Вот ты тут стоишь на коленях. Жить наверняка хочешь. Наплетешь с три короба, бродяга. Такого наговоришь, что тебя, ворюгу, в белые одежды, яствами потчевать да с подарками отпускать. Даже не старайся! НЕ ВЕРЮ!
Как-то совсем растерялся Кугыжа с напора такого. Первый раз вроде с ведьмой этой, Неверой, столкнулся, а поди ж ты, обвиняет как любимую мозоль уж всю ей истоптал. Хитростью уже опробованной воспользовался, в стеклышко волшебное глянул.
Сидит Невера, прямая, гордая. А в груди дыра сквозная. Тумана черного тяжи из нее выползают и зал весь облаком удушливым затягивают. А стража будто оболочки прозрачные, туманом тем заполненные. Люди, не люди уже?
— Что ж ты ругаешься так, государыня моя? — решил со стороны вежества зайти. — Не хотел я красть ничего, так, потрогал из любопытства. Путем своим иду, Искру ищу.
— Искру он ищет. С чего взял, что здесь? Не хотел, говоришь, красть? Ну-ну. Давай так. Позанятнее что расскажи. Чтоб поверить тебе захотелось. Глядишь, настроение на меня найдет, отпущу. Хотя это вряд ли, скорее слуги мои мир твой внутренний «богатый» мне покажут. Если понимаешь, о чем я, — желчно продолжила Невера.
Задумался Кугыжа. Лешего совет припомнил.
«Ну а что. Спытаю удачу…»
— Поведаю тебе историю, государыня. Не про себя только.
Прищурилась Невера, прерывать не стала.
— Жила в одной деревне девушка-красавица. И ведь не только красотой её боги наградили, умом и рукодельными талантами тоже не обошли. Много парней за ней волочилось, за такой завидной невестой. Кто во что горазд. И споют, и спляшут, и пряников медовых накупят. Всем отказывала красавица. Никто не приглянулся, — повел рассказ Кугыжа. — Случилось так, шёл через деревню путник. Молодой ещё парень, но видно, дорог много истоптавший. Серьёзный не по годам. Воду как раз с речки несла наша красавица. Глазами встретились, как прикипели друг к другу.
Интерес в глазах Неверы проснулся. Рот, покривив, молвила:
— Занятную тему затронул, бродяга. Аль сболтнул кто про меня тебе? Смотри, не с тем шутишь.
Чувствует Кугыжа, усилилась беспросветности хватка на душе, воздух как загустел, в легкие не проталкивается. Лечь охота да не вставать больше, в силы свои да жизнь дальнейшую не веря. На волю оперся.
— Не знаю, о чем ты, госпожа. Дед еще мой ту сказку мне поведал, — ответил.
И продолжил:
— Помог воду донести парень. Да так и не ушёл из деревни дорогой своей. Решил, что пришёл уж. С краю деревни поселился, в доме заброшенном. Рукастый оказался, зауважали его быстро, своим стал. Красавицу нашу часто с ним видеть стали. Любовь у них случилась. А вскоре и свадьбу сыграли весёлую.
— Веселую! Толку-то! Любовь! Брехня все!! Не верю! — явно свое что-то вспомнив, гневно бормотала Невера.
Кугыжа бровью не поведя, продолжал между тем:
— И тут бы им жить да детками прирастать, но в земли эти недруг вторгся, и князь здешний клич бросил, за землю постоять. Что делать? Пошел муж, новоявленный, в вои. Поцеловал крепко на прощание. Жди — сказал. И ушёл в числе многих. Полгода прошло. Побили недруга. Стали возвращаться ушедшие. Кто сам, а о ком и весть принесли горькую. А красавица наша и глаза все за любимым просмотрела, и уши все прослушала от людей мимохожих. Не вернулся. И весточки, хоть горькой, никто не принёс.
Стали люди говорить, бродяга ж он, дескать, оказия подвернулась, вот и утек по-тихому.
— Вооот! Вот, говорила я!! Все так у них! Слова, слова… Люблю, люблю… Жизни нет… На деле — во-о-от!! — уже с азартным интересом, словам своим подтверждение услышав, в торжестве злом вскричала Невера.
— Но не слушала их красавица наша. Верила, что любит муж ее. Ждала. Десять лет минуло.
— Ну и дура! — буркнула Невера.
— Днем одним погожим несла она воду с реки. Человек на встречу шел. Посмотрела на него. Первое в облике бросилось — скособоченный, на ногу припадает. Одежда обветшалая, обтрепанная. Бородой спутанной заросший. Лицо рубцами страсть исполосовано. Отвести взгляд в сторону да мимо бродяги страшного пройти… Но вот… Глаза…
Уронила ведра красавица наша. В глазах напротив боль увидев. Надежду. Любовь.
Узнала.
Бросилась, вцепилась, вжалась! Никому не отдам!!
Дождалась….
Замолчал, паузу выдерживая Кугыжа.
Захватила история Неверу, глаза чуть округлились, грудь дыханием участилась. Смотрела на Кугыжу, видно, продолжения чая.
Продолжил Кугыжа, положенное выждав:
— Рассказал позже, когда первые слезы радости пролиты были. Когда в бане отмылся, причесался. Пленили его. Раненого в забытье подобрали. Полгода как вырваться смог, сбежал по случаю. Домой добирался, в каждую лужу заглядывал. Какой стал. Нужен ли? Боялся. Но мимо пройти не смог. Посмотреть хоть. На облик родной-любимый, что один выдержать помог в неволе.
— Ну вот, госпожа моя, такая история, — закончил Кугыжа.
— Ну так же не быва…, — неуверенным, ослабшим голосом начала говорить Невера.
Вдруг шум раздался в конце зала, у входа. Движение какое-то среди стражи. Разошлись. Человека пропустили. Оборванный весь. Но статью гордый. Плечи только могучие слегка годами ссутулены. Лицо обветренное. Шрам губу вздергивает. Рукав правый пустой, по локоть. Нога от колена деревянная. Тоже правая.
Замерла Невера. Вперила глаза в вошедшего. Побледнела. За рот схватилась, всхлип судорожный глуша.
— Веронюшка моя! Вот он я… Добрался все ж до тебя, голуба моя, не весь правда. Не серчай уж что поспешал медленно, как смог…, — прохрипел гость неожиданный, рукой да рукавом пустым разводя.
Не сводя глаз с вошедшего, встала Невера с трона. Пошла к нему.
Кугыже рукой махнула, за трон указывая. Бросила коротко, не поворачиваясь:
— Туда тебе.
Подошла к калеке. И давай его в грудь колотить, да ладонями по щекам охаживать:
— Ты почему…!!! Долго так…!!! Ни весточки!!! Я тут…!!!!
Потом обняла резко. Застыла.
Ушло ощущение силы, давящей, из зала, как не было. Глянул Кугыжа в Око истины — закрылась дыра в груди Неверы, а с ней и туман черный исчез. К страже облик человеческий вернулся.
Не стал больше ждать Кугыжа, дело семейное, разберутся теперь уж. За трон пошел, куда Невера указала. Или уже Веронья?
За троном ход оказался. Под небо чистое вывел. Солнышко мягко светит. Травой одуряюще пахнет. Голоса птичьи перекликаются, жизни радость поют.
Пошел не спеша тропинкой вьющейся Кугыжа, полной грудь воздух пряный вдыхая. Сладко, после духа подземного. К озеру тропинка вывела, поплутав меж камней да сосен причудливо изогнутых. Бревнышко на берегу лежит. Мальчонка на бревнышке сидит, спиной к Кугыже.
Подошел Кугыжа. Переступил бревно, рядом сел. Посидели, помолчали. Свежестью с озера веет, спокойствием. Вода окунуться манит, дороги пыль смыть. Но это позже.
Посмотрел на мальчонку. Тот тоже взглядом серьезным глянул в ответ.
— Ты ли? — спросил Кугыжа.
— Я, — ответил мальчонка.
Хотя и так ясно. Себя, да не узнать.
Еще помолчали.
Скрипит душа тележным колесом
Как сбросит суеты гнетущие оковы?
И идеал, что со свободой незнаком
Неверие в процесс творенья словом
Поймай в душе живящий ритм
Пронзительно взгляни вокруг
Роди внутри восторга крик
И жизнь откликнется на звук
Сознанием в природе растворись
Дыши, любуясь красотой
И в небо звездное смотря, кружись
Могучей силы ощути покой
Отправил в полет не громким голосом над гладью озера пришедшие слова Кугыжа.
— А я знал, что ты придешь, — сказал наконец мальчонка, Искра. — Поиграем?
И лицо улыбкой светлой да лукавой осветил.
— А то ж! — ответил Кугыжа.
Номер карты 4100 1167 8477 9834 (ЮMoney), благодарю вас за поддержку канала! :)