О последствиях 90-х, которые сказываются до сих пор, - интервью с легендарным руководителем края
Евгений Наздратенко. Фото: ИА PrimaMedia
— Но всё-таки мы Хасан не уступили.
— Об этом начну с одного жуткого момента, который мне пришлось выдержать в Хабаровском крае. На берегу Амура стоит Дом переговоров, набился полный зал, даже в проходах стояли. Пресса со всего Дальнего Востока. Плюс борт из Москвы. И Борис Николаевич Ельцин зачитывает там речь. И сказал: "Мы не можем отдать Уссурийский Тарабаров, это исконно российские территории, а вот Хасан отдать надо. Это нормы международного права". И шёл бы он дальше по тексту, но в первом ряду сидел я, и он ко мне обращается: "Евгений Иванович, правильно я говорю?". Ну, я встал и ответил: "Нет, Борис Николаевич. Хасан сдавать нельзя никак". И пошел из зала. Меня такое волнение охватило, виски стучали.
Меня тогда сняли с поездки в Китай. Правда, через полчаса объявили, что я лечу туда, но отдельным самолетом. Но китайцы уже в воздухе запросили: "На борту ли самолета губернатор Приморья? Ему нежелателен визит". Ну, понятно. Они же сидели в зале в Хабаровске. Значит, быстро стуканули. Самолет приземлился в Шанхае. Я остался на борту. Не могу покидать территорию. Двигатели работают, а если их выключить, в этой банке будут все 70-90 градусов жары. Вдруг снизу мужчина, который был когда-то замминистром иностранных дел, а потом послом во Вьетнаме и дорабатывал свою карьеру уже генконсулом в Шанхае, видит, что я один остаюсь и говорит: "Евгений Иванович, спускайтесь. Вас сказали возить в отдельной машине".
Поселили в гостинице. Потом подходит, по-моему, Володя Шевченко, он когда-то был по протокольным мероприятиям у Горбачева: "Ну, пойдем". И приводит к Цзян Цзэминю и Борису Николаевичу. Тот сразу руку на меня положил и тяжело вздохнул, несколько часов назад у меня же была эта выходка в Хабаровском крае. А Цзян Цзэминь пожал мне руку. Уже потом я узнал, что на съезде компартии, по-моему, на 17-ом, Цзэминь, выступая, сказал, что Китай добился больших внешнеполитических успехов, но отношение должно быть к отстаиванию своих территорий такое, как у руководства Приморья. Ну и назвали фамилию мою.
Но это не всё, есть и другие эпизоды этой истории. Помню, меня вызвали в Токио, и там я познакомился с Евгением Примаковым. Вышли мы из здания, жара, лето. Территория посольства. Он говорит: "Евгений, давай, Хасан надо отдать. Я строю ось Москва-Пекин-Дели. НАТО к границам подбирается. Нужно пойти навстречу китайцам". Я говорю: "Евгений Максимович, ну никак нельзя идти на это. Это первые бои нашей Красной армии. Это абсолютно территория РФ".
Прошли годы. Я с ним лечу в Куала-Лумпур на встречу. Тогда не полетел Борис Николаевич, а у США не полетел Клинтон. А полетел его вице Альберт Гор. И Примаков за ужином говорит: "А ты знаешь, когда мы полетели тогда в Пекин, туда же прилетел и Черномырдин. И мы говорили с Цзян Цзэминем"… (а он учился у нас, по-русски пел песни наши, например, "Подмосковные вечера", русским неплохо владел)… сказали ему, что два с половиной миллиона жителей Приморья не могут понять, что нужно отдать территорию Китаю". Цзян Цзэмин же ответил: "А полтора миллиарда жителей Китая не понимают, почему их земли должны быть заняты другим государством". Потом он дал встречу с политбюро. Разговор тоже тяжело шел. Но Цзян Цзэминь сказал: "Ну, давайте поймем наших товарищей. В конце концов, в 1938-ом году они защищали нас там". Это было страшное напряжение тогда.
А мы посылали на переговоры в Китай всегда одного человека — Владимира Алексеевича Стегния. Каждый раз, уезжая, он прощался с жизнью, с семьей, с товарищами по работе. За время работы на демаркации китайцы пять раз сменили членов демаркационной комиссии, недовольные, что они не могут русских убедить уступить, и семь раз — председателей комиссии китайской. И тут Стегний прилетает, улыбается, говорит: "Начали работать. Всё согласовали. Все спорные земли китайцы признали за Россией". Никто же не знал об этих переговорах Примакова и Черномырдина с Китаем.
— Да, Хасан остался за нами. А Тарабаров, про который Борис Николаевич говорил, за кем?
— Понятно, за кем. Понимаете, есть вопросы, которые надо было решать тогда. Китай слабее не становится. Но есть слово "граница". И нужно было ее удержать. И как это на твоей судьбе могло отразиться? Неизвестно. А нам говорили про совместные территории по Амуру. А помните, как летом накосили сено на тех спорных островах, а зимой, когда Амур встал, по льду поехали на тракторах сено вывозить. Что сделали китайские пограничники? Как дали очередь поверх голов. Так и осталось сено китайцам. Потому что никакого совместного пользования не может быть. Ну, уступи мы Хасан, что дальше? Мы сильнее становимся? Вытолкнем оттуда Китай? Как вернуться к решению этого вопроса?
— Да никак не вернешься. Только дальше можно отдавать.
Подробнее: https://primamedia.ru/news/1047478/
"Я приостановил приватизацию 20-ти крупнейших предприятий Приморского края"
— Мне понравилось, как вы сказали: "Бесновался здесь один рыночник по фамилии Чубайс"
— Когда Чубайс торговал цветочками (причем не ларёк построил, а с ведра), я уже руководил предприятием в несколько тысяч человек, создал коллективную форму собственности. Вся биография у меня — сплошные шрамы, переломы. Ведь если говорить прямо, то я первый, кто в СССР создал предприятие с коллективной формой собственности. Артели были в СССР, но это артели: соберутся, летом что-то помоют, поделают и зимой разбегутся. А мы же говорим о горнорудном предприятии с круглогодичной работой. Мне зимой даже в штольни легче было заходить. Я имею ввиду проходку, добычу руды для фабрики. Меньше верхней воды было. Летом-то много ручьев бежит, в трещины проникают, по пояс в штольне в воде, взрывчатка замыкает. А в стране не было документов для круглогодичной работы. Я эти первые документы подписывал у министра цветной металлургии по фамилии Ломако Петр Фадеевич.
Я понимал, что нужна коллективная форма собственности. Это прообраз, может быть, будущей приватизации. Где я начитался этого? "Финансист" Драйзера. Мне казалось, что вот это правильный путь. Но то ж какое время было? Висели на плечах у меня все трудящиеся. Меня родители стеснялись. Отца не было. Мама и тесть. Говорили: "Ты, что, не мужик спокойный, как все? Зачем создавать что-то?". Я говорю: "Ну, должен быть у каждого рабочего свой напильник, молоток. Не может же по цеху всё общее носиться. На участках не могут болты, гайки валяться, электроды на горных комплексах. Должно быть бережное отношение".
И как я должен был, как человек, как производственник, относиться к приватизации? Как мне этот приватизационный ужас было понять? Находкинский рыбный порт, кричали, что за 200 тысяч долларов его продали. Нет. Это была промежуточная какая-то сумма. Первые продажи — 2 700 долларов были. Представляете? Мы с вами можем скинуться и купить целый порт. А потом мелькало, что его за 30-40 миллионов долларов перепродали. И то порт был недооценен. Он значительно дороже стоил. Это что за приватизация?
— Воровство.
— Они пытались всё это быстро провести, подешевле предприятия продать, а какие-то просто подарить, лишь бы только не вернулись коммунисты, не вернулся тот строй. А сами такими действиями наоборот толкали народ на призыв коммунистов. Вспомните 2009-2010 года. Как край проголосовал? Целиком за коммунистов. Один Ленинский район только — 29% или 28%. А все районы края — целиком за коммунистов. Так Чубайс понимал приватизацию. Это был какой-то кошмар.
Тогда я сделал одну вещь. Она как-то не сильно замечено прошла, не сильно опубликовывалась в СМИ. Я выпустил распоряжение края. Я приостановил приватизацию 20-ти крупнейших предприятий Приморского края. Это распоряжение где-то в архивах есть. Представляете, какое впечатление это произвело на Чубайса, на Коха, Уринсона, на всю эту братию. Кто я для них был? Да не было больше врага. Даже в книге "Крест Чубайса" написано: "Главная моя борьба в жизни была — борьба с Наздратенко". Такими были отношения с Чубайсом. И они выражались в мелочах, во всем. Зимой запрещали перетоки через Хабаровск Бурейской ГЭС, останавливали эшелоны с углем.
— Раньше это назвали бы диверсией...
— Да. Надо было весь край заморозить, лишь бы уничтожить Наздратенко. Поэтому я и принял решение подать в отставку. Если вместе с моим уходом будет чуть-чуть лучше, то и слава богу. Жителям будет лучше. Потому что отношения дошли уже до всего. Никак иначе развиваться отношения с Чубайсом и не могли, когда появился какой-то Наздратенко. А до Наздратенко... Помните, как шла приватизация? Каждый день отчитывались, что столько-то приватизировали предприятий и столько-то, что первое место по России! И вдруг пришел какой-то мужик, Наздратенко, и остановил.
Но вы сейчас можете много назвать предприятий, которые остались собственностью Приморского края или в собственности приморских предпринимателей? Ведь какой жемчужной было Дальневосточное морское пароходство! И что от него осталось?
Об ОМОНе и "правом руле": "Журналистов и женщин с детьми вокруг ёлки гоняли. Вот же боже мой…"
— Доверия же нет. А самое главное — нет вообще понимания, что там завтра будет. Веры нет, идеологии. Многим паршиво и тоскливо.
— Ведь каждые 10 лет на какой-нибудь теме вспыхивает Дальний Восток. Помните, чего тогда с этими автомобилями, с правым рулем, наворотили? Кстати, тот "лево-правый руль" так и работает до сих пор, только он сейчас уже министром стал. А то был замминистра. В этой отрасли было занято 150 тысяч человек. Ведь закрывались заводы, особенно оборонные, не нужен был флот. И куда идти ребятам, женщинам? Как кормить семьи, рожать, воспитывать детей? В торговлю, в бизнес.
— Нет же, приехал ОМОН избивать своих граждан.
— Вообще кошмар.
— Своих же людей лишили денег и избили. Они же советскими людьми были, они же остались российскими. Их же за то, что они выстояли в тяжелые 90-е, и избили. В них же ещё и убили веру во всё. Это самое страшное, что может быть — когда у человека забирают веру.
— Я помню, тут одному какому-то ОМОНовцу квартиру давали, в Москве. Спросили его: "В каких вы участвовали запоминающихся событиях?". Он говорит: "Я наводил порядок во Владивостоке". Журналистов и женщин с детьми вокруг ёлки гоняли. Вот же боже мой.
Полная версия- https://primamedia.ru/news/1047478/