«Она рыжевата, чуть. Слегка приседает на шипящих и округляет гласные. Нет, не пшекает. Я бы назвала сие — проявление мягкости характера. Характера совсем не мягкого. Да говорю же, волосы скорее светлые, тёмно пшеничные. Но с рыжинкой. Если при обычном освещении и не увидать, а на солнце — пышут огневицей. Радужка голубая — можно было бы и серые глаза иметь, подошло бы. Голубые — ангельские и манкие.
Если всё — в целом — взять и налепить образ. Получится тихая провинциальная пани. И пока она ходит молча, смотрит немного искоса, перекладывает предметы, собирает на стол, убирает в шкафу. Впечатление поддёргивается, но поддерживается. И мнится, каженный миг. Вот-вот, всплывёт, обнаружится что-то иное. Ан нет!..
Я видала её недавно. С полчаса издали, потом скорым проходом и явлением. Но пока торчала у ворот. То курила, привалившись к машине. То вглядывалась в необозримый сад. То шныряла в мобильнике. Она, не обращая никаких вниманий, занималась разными делами, по хозяйству. Потому, походка, стать, рост-вес — это обскажу. Но и всё! Даже голоса не слыхала — слишком тихо говорила, хотя и не редко. Но я точно видела, как млеют и волокутся за ней сразу все. Кого она словом и вниманием не обнесла. Кот, пёс, дворовые, сосед ближний, родичи.. А она, словно не замечает. Будто бы — так и обязано быть.
Потом, хозяин из дома вышел и направился ко мне. Я стреманулась — без разрешения прибыла. Хотя, решпект и соблюла. Он не обратил на мои стас-позывы — никакого и пригласил внутрь просторов. Вот, когда по дорожке шли, я её и рассмотрела.
Она даже кивнула мне, убогой. Типа, — «здрасссьте.. кого чёрт принёс..» Я, думаю, засветила пунцовыми пятнами. По всей поверхности телес. Стыыыдно.. Но расплылась и потеплела. Как и все. Не стерпеть, не удержаться..
На обратном ходу, с кипой бумаг и наставлениями. Я двигала по участку в одиночестве. Все сгинули, как корова языком. И стало сразу — пусто и безгласно. Показалось, она со своими округлыми -а, -о, -е. И ласкающими -ч, -ш. Обнаружила вдруг всю скромность и бездарность. Бытия человеческого. Мне защипало под веками. И захотелось плакать. Как хочет пожаловаться — кому?.. — чадо. Вовремя не забранное из детского садика.
Как я услышала речь и узрела рыжину? Она единожды заглянула в столовую. Я пила прохладный чай — какой муж плеснул в чашку. И давилась кексом и плохо скрываемой завистью. Она завернула — думаю, по пути из кладовки обратно на сх работы — и удивилась: «Что это он Вас кормит всякой чушью!» Это «чушью» пролетело сладкой музыкой, мимо моих ушей. Я закивала обессиленно, — «мол, всё норм.. и так хорошо!» Шипящие ещё шуршали и посверкивали в моём воображении. Я живо, хотя не без позора. Представляла себе, как она ласкает своего мужчину, вот этими, необъятной сексуальности, звуками. Понижая голос до шёпота. А она уже подлетела валькирией к чайнику и воткнула штепсель в розетку. Мимолётно наворотила чаепитие — чин по чину! И, угаснув энтузиазмом — «неча распыляться перед братвой!» — унеслась «сладким видением». Локоны, прихотливо взбитые, скорее взъерошенные пятернёй. Поблескали у меня перед носом. Как раз, и выявив красивый рыжий оттенок.
А характер.. Я заметила, как неудобно — за плохой приём — стало супругу. Как пожалел он, что вообще пустил меня в «грааль». Заменив суетой и сомнениями установленный — Свыше?.. — извечный порядок в семействе. Она лишь своенравно вскипятнула. Впрочем, абсолютно шутейно. А он уже ломал старое на новейшее..»