В сфере предчувствий есть, конечно, особые мастера, асы этого дела. Некоторые хоть и жили века тому назад, но и по сию пору будоражат человечество своими предсказаниями. И, конечно, в этом, таком предчувственном номере не мог «РП», не мог следопыт Николай Фохт обойти Нострадамуса. И вот он, как живой.
Вообще непонятно, почему о нем никто так только и не вспомнил в эти дни.
С Востока грядет напасть в год одинаковых чисел.
Монгол приготовит свой языческий ужин:
Летучий цыпленок отравит семью его,
И весь мир содрогнется.
Короны Англии, Франции и Новых земель
Закроют свои порты от новой чумы.
Редко видеться будут сын с матерью,
Внук с дедом. Ночные таверны пусты.
(Пер. со среднефранцузского Н.Ф.)
Ну вот же — кто помешал опубликовать эти знаменитые катрены, которые до сих пор не знали к чему приписать. Ведь очевидно, что прованский провидец с точностью до последней детали указал на новый коронавирус. И год угадал: одинаковые числа, бе-зусловно, это 2020. Восток и монгол — в самое яблочко, Китай и китаец: монголами тогда называли всех подряд из тех мест. Летучий цыпленок — это, разумеется, летучая мышь, Новые земли — Америка, закроют свои порты — это понятно. И дальше все точнее не бывает: изоляция стариков, пустые заведения общепита. Пытливый, бывалый исследователь, конечно, не только обратит внимание на намек «короны», но и обнаружит в этом послании точное название болезни, привычно зашифрованное Нострадамусом: редко видеться, ковид — очевидно же!
Эх, если бы люди умели читать между строк, умели если бы на всю катушку использовать опыт поколений, знания старших не только по званию, но и по уму, по интуиции, если бы пророки в своих отечествах пользовались заслуженной репутацией, скольких бед можно было бы избежать. Чего стоило Завалишину, по которому русские люди знают Нострадамусовы пророчества, зарифмовать правильно и эти два катрена, чтобы они с молоком матери впитались в нашу кровь, чтобы в школе не Гумилева заучивать с Есениным, а Нострадамуса — вместо Библии, благо его книга и короче, и в рифму. Ведь тогда при каждом случае, событии, беде как таблица умножения возникал бы образ тот или иной в мозгу любого россиянина. И не надо было бы первую вакцину изобретать — давно бы уж лежала в морозилке, ждала своего двадцатого года. Мы как нация могли бы обогнать всех не по нефти, не по редкоземельным и мочевине, а именно в предвидении, в прогнозе; мы бы запросто могли разглядеть грядущие фьючерсы во всей их красе. Хотя, может, институт Гамалеи во главе со своим Гинцбургом так и сделал? Расшифровал, осознал, но, повинуясь масонской сущности большой фармы, скрыл? И поэтому загодя стал разрабатывать свою вакцину, чтобы опередить остальные континенты, стать спасителем и освободителем если не планеты, то всей нашей Гипербореи?
Почему об этом все молчат?
Кто сказал нет таких стихов у Нострадамуса в его знаменитых «Центуриях»? А стихи коллаборациониста Вячеслава Завалишина, значит, есть? Читать вы не умеете, между строк, между веков. А ведь все знаменитые и сбывшиеся пророчества увидены именно так: во-первых, декодированы и обогащены новым смыслом, во-вторых, сделаны исключительно задним числом, включая те, что сбылись еще при жизни пророка.
Нострадамус — слово нарицательное, а все ли в курсе, что именно он предвидел, предчувствовал, от чего предостерегал?
Если коротко, он предсказал практически всё. Точнее, все зло, которое случилось с человечеством за пятьсот лет после него. И, кстати, многое, что приключилось до его рождения и всей лечебно-провидческой деятельности. Смерть Генриха II, траур и многолетнее фактическое правление Екатерины Медичи; пожар в Лондоне тысяча шестьсот шестьдесят шестого года; Великую Французскую революцию; Наполеона (его пришествие, его победы, его поражение — всё), открытие Пастером бактерий; Муссолини, Франко, Гитлера — их локальные победы и тотальное поражение; Де Голля предсказал, атомную бомбу, бомбардировку Хиросимы и Нагасаки, убийство Кеннеди, убийство Харли Освальда, одиннадцатое сентября, полеты в космос, высадку на Луне и многое другое. Точнее, как я уже обещал — все остальное. Как такое возможно? А вот так. Пророчества Нострадамуса использовал в своей пропаганде Гитлер — несмотря на то, что сейчас все уверены, что там тирану напророчили поражение. Нострадамуса использовали в контрпропаганде союзники — тоже без учета реальных катренов, просто придумали новые. И, кстати, работало. Так почему никто про коронавирус не перевел? Думаю, растерялись.
Впервые с Нострадамусом лично я столкнулся в начале девяностых. Я знал, конечно, кто это, но никогда всерьез не задумывался о смысле и ценности его деятельности. Даже на фоне тотального еще советского мистицизма и оккультизма: Кашпировский, Чумак, вынырнувшая из небытия Блаватская. О Нострадамусе мне напомнил писатель Еремей Парнов. В своей книжке «Трон Люцифера» он его, безусловно, развенчивал, как и всех мистиков, наводнивших умы населения западного мира. И в целом критиковал за дело. Точнее, критиковал больше адептов и трактователей, хотя и самому Нотрдаму доставалось. А вот при личной встрече Еремей Иудо-вич сумел зародить сомнения, дал средневековому прорицателю шанс на какой-никакой талант. В беседе зашел разговор о том, что Нострадамус предугадал падение СССР, аккурат через 73 года и семь месяцев (эта дата фигурирует в послании Генриху II посреди центурий) — как такое совпадение возможно, удивился я. Парнов объяснил, что это Завалишин перевел стрелки на СССР, а в первоисточнике речь о дате, которая случится через семьдесят три года после затмения, которое наблюдал Нострадамус. И вот если отсчитать от этой более-менее понятной даты, получится Семилетняя война. Тоже бедствие, и тоже Нострадамус угадал, хочешь не хочешь. Любая война — маленький конец света. Вообще, писатель очень наглядно и убедительно объяснил мне дар предвидения, вообще всякую интуицию. В двух словах: это энциклопедические знания, обращение к своему подсознанию и умение оперировать множествами в короткий отрезок времени. И тогда озарения, предсказания, прогнозы вполне возможны.
Я это запомнил. И предъявил высокий счет Мишелю Нострадамусу: обладал ли он всеми этими качествами?
Ладно, немного истории вопроса.
На самом деле про Мишеля Нотрдама известно очень мало, по сравнению даже с Вийоном, Парацельсом, Бруно — очень грубо говоря, современниками. Ну да, известно, что он родился в семье евреев, беженцев с Пиренейского полуострова. Еще дед Мишеля покрестился и взял безусловно католическую фамилию Нотрдам — чтобы интегрироваться на новой родине. Однако антисемитский дамоклов меч всю жизнь висел над их родом, создавал Мишелю Нотрдаму дополнительные трудности, которых и так хватало астрологу, почти колдуну. Отец был нотариусом, по материнской линии врачи — я так думаю, Мишель получил неплохое домашнее образование и не случайно решил его продолжить в Авиньонском университете, где обу-чался, как бы сейчас сказали, точным наукам, включая астрологию. Окончил ли он курс, не очень понятно — Авинь-он накрыла эпидемия чумы, студентов распустили. Нотрдам решил стать врачом (логично, семейное дело) и включился в борьбу со смертельной болезнью. В двадцать девятом году Нотрдам поступает в университет Монпелье, на врача — в то же время там учится Франсуа Рабле (по одной из художественных версий, они были друзьями не разлей вода). Но почти сразу же его из университета отчисляют. Трудно сказать за что. Некоторые источники утверждают, что за собирание лекарственных трав и знахарство, что в те годы порицалось и к медицине не относилось. Есть художественная версия, что Нотрдама застукали за вскрытием трупа ради изучения анатомии (это точно запрещалось). В общем, отчислили — а вот восстановили или нет, тут неясно. Есть версия, что он провел успешную полостную операцию и ему присвоили в тридцать четвертом году докторскую степень. А есть версия, что Мишель так и остался недоучкой. Мишель Нотрдам стал называться Нострадамусом (на латинский манер), но опять стал путешествовать. Ну или просто ничего про этот период неизвестно. Через два года он обнаруживается в Салоне, знакомится со значимой фигурой того времени и того места Жюлем Сезаром Скалигером — астрологом, философом. Существует версия, художественная, конечно, что Скалигер кардинально повлиял на взгляды Нострадамуса. В разных биографических произведениях Скалигер то предводитель тайной ложи, герметик, обладатель сокровенных алхимических знаний, чернокнижник; то он заядлый катар, еретик, приверженец очень, на мой взгляд, прогрессивного крыла христианства, по которому Христос обычный человек, и не было никакого непорочного зачатия. И вознесения тоже не было. И церковь с ее ритуалами не нужна. Как бы то ни было, Нострадамус оседает в Ажене, женится, у него рождается двое детей — и опять вмешивается чума. По некоторым сведениям, к тому времени у Нострадамуса авторитет успешного борца с этой смертельной заразой. Он за изоляцию, за гигиену, раздает пастилки с ароматом розы и гвоздики, которые должны отпугивать болезнь. И вот в Ажене от чумы умирают его жена и двое детей. Его авторитет падает (не сумел сохранить собственную семью), он впадает в депрессию, ссорится со Скалигером — в общем, Нострадамус привычно отправляется в путешествие. Италия, Германия, снова Франция — Марсель, юго-восток Франции. Он привычно борется с чумой. За успешную схватку с эпидемией в Экс-ан-Провансе получает пожизненную пенсию. Второй раз женится, в этом браке у него рождаются шестеро детей. Есть подозрение, что Нострадамус решил сменить род деятельности (из врача превратиться в астролога), потому что докторских денег не хватало (даже с пенсией). Он начинает составлять астрологические карты, выпускает регулярные астрологические альманахи, а в пятьдесят пятом году выходит знаменитая книга, «Центурии», десять центурий (веков) по сто катренов (четверостиший) в каждой. Апофеоз. После напророченной (как считается) смерти Генриха II Екатерина Медичи хочет залучить Нострадамуса в личные астрологи (которые в те времена были своеобразными рычагами влияния на общественное мнение), но, по легенде, Мишель отказывается от этой, в общем, грязной работы. Умирает он от осложнений подагры летом шестьдесят шестого. Накануне он якобы сообщил, что завтра умрет, — и это идет в зачет его пророчеств. Выглядит трагикомично, конечно: невелика заслуга предсказать свою смерть, когда чувствуешь себя хреново — а при подагре, я так понимаю, именно так себя и чувствуешь.
Так вот, к чему я это: судя по всему, образован Нострадамус был неплохо, но, скорее всего, он не завершил ни одно из своих образований — энциклопедистом его вряд ли можно назвать. Умел ли он снимать данные со своего подсознания? Разумеется, его биографии полны версий о видениях, которые начались еще в детстве. Да и сам он в центуриях прямо заявляет о видениях, которые достались ему по наследству. Но что-то лично мне подсказывает, он был человеком рассудочным — практиком, знавшим конъюнктуру, чувствовавшим тренды. Он пробовал себя в разных, на первый взгляд даже экзотических жанрах и ипостасях. Выпустил трактат о косметических средствах, что-то типа кулинарной книги (считается первым, кто зафиксировал рецепты варений, — но это, конечно, не так, в смысле, не он первый). Потом астрологические периодические издания — Нострадамус старался быть на острие, он зарабатывал на своей выше среднего образованности. И да, скорее всего, он был заметным астрологом (их, наверное, вообще было не очень много), но точно не первым. Известны уничижительные эпиграммы, которые ничего не доказывают, но тем не менее говорят, что Нострадамус не считался непререкаемым авторитетом. С его пророчеством гибели Генриха II тоже не все сходится. Дело в том, что в «Центуриях» есть такое прозаическое отступление, обращенное к королю Генриху, — оно, разу-меется, комплиментарное, но самое главное, в нем Нострадамус обещает монарху долгую и счастливую жизнь. А Генрих погиб через год. А знаменитое пророчество про «двух львов», в котором есть намек на то, что Генрих погибнет на рыцарском турнире от раны в голову, по трезвом размышлении относится совершенно к другому времени и к другим обстоятельствам. Скорее всего. Потому что большая часть пророчеств Нострадамуса пророчила именно прошлое, в них описывались известные исторические события. Концепция в том, что история циклична и через определенный отрезок времени событие может повториться — с другими, равнозначными персонажами. Это и логично, и беспроигрышно. Все повторяется: эпидемии, войны, природные катаклизмы, цареубийства, подлости, измены и т.д. Прошлое как назидание, как урок будущему. Вкупе с астрологическими гороскопами сойдет за научное предсказание. А если учесть уроки Парнова, вот она, энциклопедичность, вот оперирование множествами. Как ни странно, Нострадамусу не хватает именно интуиции, подсознательной обработки множества данных. И он, на мой взгляд, вполне сознательно прикрывается нарочитой расплывчатостью текста, велеречивостью, эпичностью, смешением языков. В одном обращении к сыну Сезару он объясняет эту туманность необходимостью скрыть важную правду от невежд — пользоваться могут только посвященные. Надо признать, что Нострадамусу повезло. Может быть, именно потому, что его катрены ну действительно туманны и расплывчаты (даже в переводе Завалишина, не говоря уж о подстрочниках), они универсальны. Мне кажется, что Нострадамус вообще не сделал ни одного конкретного предсказания и талантливо заложил в свои пророческие стихи бомбу замедленного действия — которая взрывается время от времени и буквально по любому поводу.
Между прочим, король пользовался гороскопами и предсказаниями совсем другого, популярного в те времена астролога. По легенде, Лукас Горикус, итальянский астролог, советовал Генриху остерегаться рыцарских турниров. На самом деле нет. По его гороскопу Генрих должен был дожить до шестидесяти девяти (погиб король в сорок).
Одним словом, это был талантливый человек, а его книги (включая косметическую и кулинарную) интереснейший исторический, литературный, научный документ. Несмотря на то что я тут наговорил, Нострадамус не игрался в пророчества — он экспериментировал. К нему никаких претензий, он не виноват, что последующие дураки и прохиндеи использовали его имя для подкрепления своих безумных и конспирологических теорий. Предположу даже, что он был таким популяризатором современной ему науки.
Хороший все-таки человек. Вовсе не бесталанный и не шельмец, каким некоторые его пытаются представить.
Одно непонятно: зачем он мне? Точнее, зачем и как ему помогать, у него в целом прекрасно сложилась жизнь, его предсказания никому не принесли несчастий — не знакомить же его с Завалишиным, чтобы тот объяснил, почему он назвал свои прекрасные стихи переводом Нострадамуса.
Я еще раз пролистал биографию пророка, и меня озарило: ну конечно! Есть ему дельце.
Эта зима выдалась в Провансе холодной. Даже минус, по моим ощущениям, днем, не говоря уже про заморозки ночью. Но главное — уже после полудня темно, как вечером, дождь со снегом, слякоть. На узких улочках воняет гнилыми овощами и пахнет кислым хлебом. Запах хлеба какой-то теплый и обнадеживающий. Пару раз я пытался поесть в таверне, но сбегал: ор, вонь, едят из немытой посуды. В одном месте перехватил горячего вина с медом и ломоть вчерашнего хлеба. Денег, за которые я продал полкилограмма сахарного песка, мне бы хватило на месяц. Потому что все тут очень дешево, и потому что белый сахарный песок буквально на вес золота. Тактика моя была проста: я хотел, чтобы о чистейшем и белейшем продукте узнали во всем городке, а главное, чтобы слух дошел до Мишеля Нотрдама, Нострадамуса, как его уважительно величали в лавке, которая, как я понимаю, выполняла тут роль аптеки.
— Скажи, а как мне найти Нотрдама?
— Вы, я вижу, человек приезжий, ученый… Здоровый, как я погляжу…
— Это отчего ж я, братец, здоровый-то?
— Да тут и без лекаря разобрать можно — вон зубы белее вашего сахара, да все целы. Я у детей такой белизны не видел. Ясно, что жизнь у вас легкая, интересная.
— Ну так где Нострадамус?
Лавочник-диагност не сдавался.
— А что, гороскоп, небось, хотите ему заказать? Я уважаю месье Мишеля, но поговаривают, не сбываются его пророчества. У нас в городе есть один человек, брат моей жены, вот он точнехонько все знает наперед. Он нам предсказал среднюю дочь, за год до рождения. Даже ее имя угадал. И берет раз в десять меньше.
— Так что же, не любят здесь Нострадамуса?
Лавочник как будто обиделся.
— Да почему не любят? Его тут, можно сказать, боготворят. Он же заговоренный, прости господи. Когда в этих местах чума бушевала, он к больным сам ходил — в кожаном своем балахоне, в маске, но сам. И осматривал, и успокаивал, и молитву вместе со страждущими читал. Он бесстрашный — как он гонял самобичевателей! Я и сам, своим умом дошел, что от них пользы нет никакой. Какой прок себя бить, чтобы прогнать болезнь? А Нострадамус так и говорил: собираются вместе, заражают друг друга, а потом по городу заразу разносят.
Я выслушал и строго посмотрел на собеседника.
— Ах, ну да, вот же. — Круглый человек вынырнул из-под прилавка, вылетел в переулок и показал черным на кончике указательным пальцем. — Вот же башня его, там, где раньше склады были. Я сам когда-то пользовался, но после эпидемии все поменялось, их им продали. Вместе с башней дозорной. Он ее переделал и как женился, поселился там. Там и принимает.
Я вернулся в свою комнату на постоялом дворе, зачерпнул кипятка на кухне, заварил быстрой лапши, сделал чашку растворимого кофе. К Нострадамусу я собирался завтра, чтобы он уже и про сахар знал, и про то, что им интересуется какой-то чужеземец. Разумеется, он будет знать и о том, что у меня есть деньги за сахар, что, скорее всего, я лондонский шпион. Уверен, Мишель не испугается, наоборот, его любопытство победит, и нам удастся поговорить. Мне только надо легенду придумать, а было лень. Ладно, буду импровизировать.
На следующее утро в девять я стоял у дверей башни. Дверь открыла кухарка, наверное, я спросил хозяина. Зайти мне не предложили, но через пару минут ко мне вышел Нострадамус. В бороде он выглядел шестидесятилетним стариком. Мешки под глазами, я обратил внимание на то, что он прихрамывал. Я представился и заявил, что у меня к нему дело. Мы прошли в кабинет.
— Я вижу, вы все свое с собой носите. — Нострадамус кивнул на мой кожаный заплечный мешок. — Судя по размерам, у вас тут все платья и даже постель.
Мы посмеялись.
— Да нет, сударь, это вам ммм… посылка.
В глазах Нострадамуса вспыхнуло детское любопытство.
— Я в некотором смысле ваш коллега, уже несколько лет брожу по Европе, изучаю жизнь, перенимаю знания лучших умов. Сам лечу помаленьку. И вот сейчас как раз из Парижа. Там я, можно сказать, практиковался у вашего давнего знакомца.
— Хм, там у меня много друзей, включая особ коронованных. — Мишель не удержался, похвастался.
— Ну нет, не до такой степени. Хотя в некотором смысле мой учитель царь среди поэтов и романистов. Я веду речь о Франсуа Рабле.
Лицо Нострадамуса окаменело. Неужели это все байки и они не были знакомы? Тогда провал.
— Это тот насмешник, против памфлетов которого церковь высказалась однозначно? Может, я и знал его в юности своей, в Монпелье, кажется. Но так сказать, что друг…
— Мишель, не переживайте. Я не посланец инквизиции, я в эти дела не вмешиваюсь. Франсуа сказал, что вот в Салоне живет мой давний приятель. Отличный врач, тоже писатель. Он даже говорил, что вы прекрасный прорицатель и поэт. Вот попросил передать вам это. Часть малую я с разрешения Франсуа продал для собственных нужд, но основной груз ваш.
— Что это? — Мишель, конечно, догадался.
— Это сахар. Точнее, так называемый сахарный песок. Уж не знаю, где его добыл Рабле, но он не обманул — великолепный и крайне дорогой товар. Между нами говоря, не думаю, что он бы такой бесценный дар направил какому-нибудь малознакомому коллеге.
Нострадамус уже развязал кожаный шнурок и прямо охнул. Он кинулся к столу, взял металлическую штуку, расплющенную на конце, ложку, как я понимаю, и запустил в сахар. После пары секунд нерешительности попробовал. Потом понюхал.
— Да он слаще сахара! Как это делается?
Я не знал, о чем честно сообщил Мишелю.
— Да, вы правы, мы с Рабле были друзь-ями. Но такой щедрости я даже от него не ожидал.
— Знаете, он ведь просил не называть его. Соврать, что это от двора, от Екатерины Медичи.
— Да почему же?
— Дело в том, что мэтр очень сильно болен. Подагра, точнее, очень серьезное осложнение. Как это по-вашему… просачивание сахара. Диабет, короче говоря.
— Ох, печально. Но тут ничего не поделаешь. Неизлечимо.
— Доктор, коллега, дело в том, что в Московии, откуда я родом, нашли порошки от этой болезни. Первые в мире! Они под смертельным секретом, но у меня есть немного. На всех не хватит, но для мэтра Рабле ничего не жаль.
— Так вы дали ему?
— В том-то и дело, он наотрез отказался принимать мое лечение. Говорит, только одному врачу в этом деле могу довериться — Мишелю Нотрдаму. Как, говорит, хорошо было бы свидеться перед смертью. Для этого я бы из его рук любое снадобье взял, даже мочу ослицы выпил бы как сироп. Ну, вы знаете, он остер на язык.
— Моча ослицы — это прямо его присказка, узнаю.
— Ну вот и дал мне этот сахар, сказал, передай Мишелю для опытов разных, мне уже не впрок. Только не говори от кого. Но я думаю, тайно он хотел бы, чтобы вы приехали.
— Ох, дальний путь, я уже не так легок на подъем, да и жена, дети… Но ведь друг… Да и дар большой, и ваш труд надо бы уважить.
— Ах, как хорошо было бы. А я вам курс лечения распишу, вот у меня тут все порошки разложены… — Я открыл поясную суму и показал мешочки с нимесилом, манинилом и еще парой препаратов, которые нехотя выписал знакомый врач. — Вот тут все расписано: сначала купируем подагру, снимаем симптомы, потом начинаем антидиабетический курс. — Ну да, я понимал, что все это несерьезно — но как минимум Нострадамус сможет снять боли и, надеюсь, общее воспаление. Хоть на какое-то время продлит жизнь великому писателю. Да и сам отвлечется, может, Рабле его вдохновит и вместо центурий на свет появится какой-нибудь мистический роман. Да просто записывать (или выдумывать) видения, чтобы была сквозная линия протагониста, его борьба за свое сверхзнание. Что-нибудь такое. Уверен, что принесло бы мировую славу, более качественную, чем эти центурии. А даже если и центурии, то после спасения Рабле все ему можно простить.
— А это что?
Вот оно, внимание к мелочам.
— А это ваш курс. От подагры. И от диабета.
В лицо Нострадамусу бросилась кровь.
— Ну простите, коллега, я знаю, что у вас начальная стадия подагры. Это во-первых. Во-вторых, вы же не станете лечить друга, не испытав на себе. А этот мешок может пригодиться через несколько лет, не дай бог, конечно. Если те же симптомы, что и у Рабле, случатся. Но если вы, как и Франсуа, выберете и будете придерживаться диеты, без жирного, без вина, то, вероятно, лечение и не понадобится. И вы проживете намного дольше, чем рассчитываете. Вы же знаете дату собственной смерти?
— Разумеется.
— Ну и отодвиньте ее минимум на десять лет. Семьдесят три года и семь месяцев лучше, чем шестьдесят три, не правда ли, Нострадамус?
P.S.
Я уже было вышел из кабинета Мишеля, но решил не тянуть и со вторым делом, которое привело меня в Салон.
— Все-таки отниму у вас еще десять минут. Насчет сахара. Я проштудировал вашу книгу о джемах. Все в ней прекрасно, только между нами: вы ведь понимаете, что не все рецепты выполнимы? Я вот набрался смелости и хочу дать вам несколько советов. Думаю, они будут полезны, и вы уточните некоторые вещи в следующем издании.
Мишель Нострадамус поморщился, но жестом пригласил меня к письменному столу.
Чем всё закончилось — см. во «Всегда готово».
Колонка Николая Фохта опубликована в журнале "Русский пионер" №101 . Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".