В современном инфопространстве слова "апокалипсис", "оккупация",
"фашизм", "ад", "ужас" и т.п. так часто употребляются походя, что и
впрямь начинает казаться, будто апокалипсис - это февральская вьюга в
средней полосе России, а проявление фашизма - штраф за парковку.
Да и больше того. Когда благополучные столичные дамочки пытаются воссоздать в своих книжках народную трагедию столетней давности, а на экране впадает в депрессию из-за того, что недолюбила мама, рафинированный персонаж в исполнении актера-мажора, искажается само понятие трагедии, - искажается до полного уничтожения. Высокая трагедия исчезла из современного искусства. Это становится совершенно очевидно после того, как прочтешь, например, "Доктора Фаустуса".
"Доктор Фаустус" Томаса Манна - высокая трагедия в полном смысле; суть, дух и тело этой книги есть трагедия.
С первой страницы читатель узнает, что рассказ (об Адриане Леверкюне, "с которым столь беспощадно обошлась судьба") предстоит не только
печальный, но и трагичный, ибо автор говорит с нами из Германии 1943
года. Безысходность и безнадежность, которую испытывает рассказчик
(Серенус Цейтблом), размышляя о судьбе современной ему Германии и ее народа, ощущается постоянно, и поэтому все, что проходит перед взором читателя в первой половине книги - пасторальные картины детства, юношеское становление и сопряженные с этим увлекательные акты познания, устремленные в будущее надежды - все хранит отбрасываемую из этого будущего тень трагедии. По мере продвижения повествования тень сгущается все больше и больше, напитываясь частными гибельными драмами, выписанными с таким мастерством, какое только одно и способно сопоставить самоубийство неудавшейся актрисы с падением империи. И завершается роман тремя мощными аккордами, не оставляющими никакого сомнения, что свет померк окончательно и навсегда: ужасная смерть маленького ангела Непомука, исповедь уже безумного Адриана Леверкюна и плач Серенуса Цейтблома по Германии, ибо наступил апрель 1945 года. Полное погружение в адскую бездну, которая называется так не потому, что там пламя и демоны, а потому что там нет надежды. Никакой. Ни на что. Никогда.
Именно такова и была участь доктора Фауста - не того, которого
романтизировал и спас Гете, а того, из народной трагедии, которому была
уготована ужасная кончина и низвержение в ад без всякой милости. Сделав композитора Леверкюна новым доктором Фаустом и через его судьбу олицетворяя в Фаусте всю Германию, Томас Манн вернулся к изначальному образу этого героя и к изначальному же суровому суждению о нем.
Суровое взвешенное суждение - а не истерические выкрики, не размазывание дерьма по воротам - вот чего не хватает искусству в современности. Хотя, возможно, оно и не искусство уже, без высокой трагедии.
