«Сибирский тракт» Андрея Пермякова — это травелог, дорожная повесть, и повесть не простая. Путешествие автостопом по бывшему Сибирскому тракту.
Продолжение.
- О несмелости
Главы «0. Начало» и «0. Структура» должны были называться «Начало бесконечности» и «Структура бесконечности». Но я не решился.
- Виктор Гюго дело сказал
Машина пламенем объята,
Вот-вот рванёт боекомплект
(Безусловно народная песня)
«Например, о дороге по имени Сибирский тракт можно рассказывать со времени, когда я её впервые увидел. Было мне годика три. Ещё точнее — три годика и два месяца» (Глава 0. «Структура»).
Осенью 1975-го года я обитал в половинке деревянного пятистенка. Его, наверное, можно назвать избой, но избы всё ж деревенское понятие, а мы жили в городе. В городе Кунгуре Пермской области. Теперь на месте Пермской области Пермский край, а Кунгур остался. И дом остался, постарев, только перед ним липы нет.
В одной половине этого дома, где я, жили дедушка, бабушка, папа, мама, и Чуф. Он был серым довольно котом. Во второй, где троюродный брат Лёша, обитали тётя Аля, дядя Саша, дед Паша, баба Зоя и чёрный кот с каким-то простым именем. Это не дом огромным был, это мы в то время жили так. И мои родители, и лёшкины ждали квартир. Мои, впрочем, тогда уже дождались, а лёшкины долго ждали.
Жильё в те времена давали бесплатно, но медленно. А машин бесплатно не давали. Но и за деньги продавали их тоже долго. Хотя денег тогда почти не было. Оттого когда у папы завёлся автомобиль, все радовались. Это был красивый синий москвич, похожий на голанку. У нас таким словом обзывали навозных мух. Чтоб обидней, наверное.
Машину папе дали на работе. Он был главным инженером водоканала, ездить туда-сюда приходилось, а водителя не полагалось. Ему и выдали Москвича. Он доволен был, машина тоже довольна. Иначе её б списали за старость и общее тихоходство. Ну, и нам хорошо.
У друзей по фамилии Глиняные к тому времени образовалась белая копейка, ВАЗ-2101. Красивый, но легкомысленный автомобиль. Термина «легкомысленный» я тогда не знал, мне просто наш Москвич сильнее нравился. Глиняные приехали к воротам нашего дома, посигналили, и зашли попить чаю. Глиняных приехало двое: дядя Володя и тётя Лена. Нас с Алексеем они интересовали в качестве родителей Наташи. Наташа Лёше была ровесницей, а меня на год старше. Однако Наташа не приехала, а тётя Лена решила остаться и ждать грибов дома. Дабы их затем мыть и готовить. И тётя Аля, Лёшина мама, так же решила. В итоге ехать собрались папа, дядя Володя, мама меня, дед, я, Лёшка и дядя Саша. В двух машинах даже и свободно. Под грибы место останется.
Дед Федя уже сидел в машине, молодые взрослые чай допивали, а мы с Лёшей занялись делом. Мы заправляли наш автомобиль. Таскали от соседнего дома, где чёрная овчарка, песок и сыпали его в бензобак. Это Алексей придумал. Он старше и умнее, ибо. Дед сидел, молчал. Он ведь не знал — можно детям подле бензобака ходить или нет. Он в другой эпохе рос, до бензобаков.
Потом большие вышли из ворот, и мы поехали. Хорошо ехали. Звучали интересные слова навроде «Ленский тракт», «Сухая речка», «Сабарка» и даже «Семсовхоз». Но в итоге за грибами решили ехать на Грязнуху. Дед, кстати, говорил не «за грибами», но «по грибы». Я его не поправлял — вдруг это он правильно говорит? Бабушку поправлял иногда, например, когда она «надысь[2] » говорила или «надьто[3] », а дед сам всё знает.
В дороге к нам присоединился дядя Стас на горбатом Москвиче сапогом. Он лучше всех в машинах понимал, к грядущему счастью. До почти Грязнухи хорошо доехали, а потом мотор завыл. В лесу и вовсе не своим голосом завыл. Им можно было сказку про змей-горыныча озвучивать. Папа спросил как чего, дядя Володя спросил как чего. Дед рассказал, мы рассказали. Взрослые стали мотор вынимать и перебирать. Нас не ругали, кстати. Это правильно: мы ведь не были ознакомлены с Инструкциями по технике безопасности и Правилами эксплуатации машин и механизмов? Росписей не ставили? Ну, так и какой с нас спрос?
Мы с дедом грибы собирали. Он тоже в моторах не разбирался. Листья вокруг жёлтые, грибы в них малозаметны. А запах вокруг грибной. Паутинки на лицо чуть противно липнут. Мотор издалека хорошо орёт. Замолкает, снова орёт, чихает, опять замолкает. Красота. Мама чего-то ворчала, но, думаю, у неё тоже сомнения были: сильно песок бензину вредит или в меру?
Этого Москвича списали, папе дали другого Москвича. Красного, новой модели. А лет через семь я в книжке Виктора Гюго про Девяносто третий год прочёл: «В три года нельзя не подражать четырехлетним, но в год восемь месяцев можно позволить себе большую самостоятельность» (пер. Николай Паутов). Так вот: насчёт песка в бензобак Алексей командовал. А я чего? Я приказы исполнял. Гюго написал «нельзя не подражать», я и подражал. Надо, значит надо.
- Стойкость
— Это точно жарки, иди сюда!
Пухленькие оранжевые цветы. Очень яркие. У нас таких нет (Глава 1. «Жарки»).
Когда Даша прямиком из машины прыгнула любоваться жарками, я чуть удивился. Она казалась барышней суровой. Вернее, несентиментальной. Повести сочиняет, Крымск спасает, ещё где-то волонтёром работает, переворачивая брёвна грубой фактуры. Солдат Джейн, короче. Влюбляется, конечно, иногда. Но влюбиться может и броневичок. А вот поди ж ты — жарки.
Хотя я глупости несу. Цветы и прочее такое беззащитное нравятся людям серьёзным. Самураям, к примеру. Поэт Дмитрий Чернышев из городу Санкт-Петербурга вполне самурай. Он начальствует охраной, пугая гопников и торгашей. Легче всего Дмитрия опознать по тёмно-синему плащу. Ещё возможна шляпа со звездою шерифа и непременные берцы. Росту он не маленького и не громадного, а просто высокого. Только в отличие от незнакомца с Патриарших, отменно белобрыс. Ещё Дмитрия можно узнать по улыбке, но описать ту улыбку я бессилен. С этим бы и Стивен Кинг не справился. Разве Эдгар По.
Карманов плащ Дмитрия лишён, вещи, необходимые в работе, а также свежеотнятые у беспокойного элемента он хранит в сумке. Как-то, гуляя нас по дворам правобережья Фонтанки, он последовательно извлёк из той сумки узбекский пчак, тяжёлый знак скромной фашистской организации и кастет амбивалентной национальности. Беспокойный элемент довольно разнообразен.
Но водку Дмитрий в сумку не кладёт. Водку он транспортирует в широких рукавах верхней одежды. Ибо так надлежит поступать самураю. А он, повторю, самурай. Даже поэтическое общество, спонтанно возникшее в его окрестностях, получило имя «Синкаге-рю». Была такая каста фехтовальщиков лет четыреста назад. «Новая теневая школа» в переводе.
Понятно ж — Дмитрий есть эстет и скромник. К примеру, боевитый конфискат он вынимал из сумки не ради хвастовства, а дабы извлечь со дна маленькую, но весьма старинную книгу. Мы чуть разошлись относительно пары цитат.
Чуть выше эстетства лишь его милосердие. Приехали мы как-то с Дашей Верясовой в Петербург. Холодина, ноябрь, чебурека хочется. Но Дмитрий, встретив нас во дворах правобережья Фонтанки, спросил:
— Кстати, абсолютно случайно вспомнил: вы сову над Витебским вокзалом наблюдали? Там, на этом вокзале, Анненский умер. Удивительное место.
Поплелись за три ровнёхонько версты к вокзалу. Плелись, плелись, не ныть старались. Доплелись. Дима указует:
— Вот сова!
И действительно, в нише под башенкой расположена каменная сова. Довольно стилизованная, впрочем. На бочку с глазками похожая. Или на картошку с крылышками. От дальнейшего осмотра исторического здания мы отказались, предпочтя-таки чебурек.
Так вот: идём мы к обиталищу Дмитрия, не зимою, но летом, в намерении возлияния, а тут он, воздев мизинный перст десницы, говорит:
— О!
Учтите: звук [о], Дмитрий произносит так, словно в этом звуке ещё скрыт звук [к]. Попробуйте, у вас выйдет. Хоть и не с первого разу.
— О! Я должен тебе показать необычный цветок. Этот пион — истинный символ непреклонности. Смотри.
Действительно, у панельной стены дома № 87 по улице Бассейной рос двухцветный пион. Вообще, ничего странного, но над Землёй происходило лето 2010-го года, и начальная половина того лета была насыщена ураганами.
— Представляешь, все цветы погибли, а этот остался. Я салютую ему, проходя.
И немедленно салютовал.
Спустя три недели я вновь приехал в Питер. Тем летом часто в нём бывал. Бурные ветра кончились, сменившись жарой. Горели торфяники, пока ещё робко. Совсем располыхаются они к августу. И далеко от Петербурга. С Дмитрием мы встретились в некоем клубе, где читала Дина Гатина. Или пела. Она вообще многостороння. Дмитрий сказал:
— Представляешь, а тот цветок всё ещё стоит. Жару он тоже перенёс. Это в самом деле удивительный пион.
Финал истории я узнал в октябре, когда мы с Кошкой Плюшкой, тоже замёрзшие хуже мамонтов, снова оказались в Питере. До этого мы ровно сорок один день катались автостопом, а сюда приехали, дабы узнать судьбу пиона. Такая версия мне кажется самой роскошной в нелепости; произвольно выберем её.
Дмитрий в тот вечер трудился на Звёздном рынке и противу обыкновения был несколько сконфужен:
— Знаешь, когда случился первый заморозок, я выкопал этот пион и унёс домой. На следующее утро цветок оказался искусственным. В самом деле, пионы ж не могут цвести так долго.
Звёздный рынок, кстати, тоже закрыли в интересах ближних торговых центров. Но снести в дом цветок, вообще-то спокойно переносящий суровые и влажные морозы — в этом есть дух Хэгакурэ. Безусловно.
Примечания
[2] Надысь — вчера (или позавчера; недавно, словом).
[3] Надьто — будто.
Продолжение следует...
Сибирский тракт и другие крупные реки: автостоп, литературный драйв и все-все-все. Часть 1
