.....
...Она при жизни своей не удостоилась написания официального парадного портрета. Не успели художники осветить ее красоту кистью, сохранить на холсте.
Или мне так кажется, и я не знаю подробностей?
О внешности великой княжны Татьяны Николаевны Романовой написано немало, но особо точно и тонко о ней писала баронесса София Буксгевден: «Татьяна была наделена поразительной красотой. Она была высокая, стройная, как Императрица, хотя ее темные волосы, светлая кожа лица и широко расставленные глаза придавали ей поэтический вид, что не вполне соответствовало ее характеру: сдержанности и целеустремленности».
С.Я. Абросимова писала в своих мемуарах, создавая подлинный портрет русской Великой княжны:
«Направо от меня сидит великая княжна Татьяна Николаевна. Она великая княжна с головы до ног, так Она аристократична и царственна. Лицо её матово-бледно, только чуть-чуть розовеют щёки, точно из-под её тонкой кожи пробивается розовый атлас. Профиль её безупречно красив, он словно выточен из мрамора резцом большого художника. Своеобразность и оригинальность придают её лицу далеко расставленные друг от друга глаза. Ей больше, чем сёстрам, идут косынка сестры милосердия и красный крест на груди. Она реже смеётся, чем сёстры. Лицо её иногда имеет сосредоточенное и строгое выражение. В эти минуты она похожа на мать. На бледных чертах её лица — следы напряжённой мысли и подчас даже грусти. Я без слов чувствую, что она какая-то особенная, иная, чем сёстры, несмотря на общую с ними доброту и приветливость. Я чувствую, что в ней — свой целый замкнутый и своеобразный мир.»
Мосолов добавляет к этому портрету, со сдержанностью и резкостью министра Двора, свои краски: «Татьяна была выше, тоньше и стройнее сестры, лицо — более продолговатое, и вся фигура породистее и аристократичнее, волосы немного темнее, чем у старшей. На мой взгляд, Татьяна Николаевна была Самой красивой из четырёх Сестёр».
***
В семье Татьяна Николаевна носила шутливое прозвище «гувернантка»: ибо обладала способностью разрешать споры и ссоры, утешать и устраивать незаметно любого человека с комфортом и уютом, очаровывая его искренностью и истинным аристократизмом манеры поведения....
. «Вы всегда чувствовали, что она – дочь Императора» - говорил о ней один из свитских офицеров.
Вторая дочь Императора едва только начала посещать свет, как началась Первая мировая война и парадные платья с серебряным и золотым шитьем пришлось сменить на униформу сестры милосердия военного госпиталя: белый платок, серо- зеленое форменное платье и объёмный фартук с красным вышитым крестом.
Надо сказать, что униформа такая Великой княжне очень шла. Сделано было много фото в одежде Августейшей сестры милосердия. Но парадного портрета так никогда написано и не было.
Может быть, потому что уходила в прошлое эпоха и повсюду властвовала уже фотография?
Расходы Августейшей семьи во время войны было резко сокращены, и наверное, единственное, что могла себе Татьяна Николаевна тогда позволить, это создать благотворительный комитет по оказанию помощи беженцам и пострадавшим от военных действий. Жетон этого комитета был выполнен из серебра, с червлением, в виде знака – броши, с инициалами царственной покровительницы - Татьяны Николаевны.
Лик Августейшей княжны Романовой остался еще и на изысканном медальоне в форме -. округлой, подобной зеркалу в посеребренной раме.
На этом медальоне лицо первой княжны России чуть склонено, будто бы она углубилась в книгу. Одета княжна Татьяна довольно скромно, но в соответствии с изысканностью девичьей моды тех лет: платье в светлых тонах, с отделкой кружевом и с лентой бандо в волосах, голубого цвета. На шее ее жемчужное ожерелье.
Медальон поражает изысканной красотой и хрупкостью, но, безусловно, важно то, что такая вещь была привычна в портретном искусстве того времени и серебряная или бронзовая оправа часто трепетно хранила дорогие семейные фотографии и памятные события во многих дворянских семьях. Медальоны брали с собою на фронт, в дальнее путешествие, в разлуку.
Кстати, в одном из своих писем крестнице Татьяне, Великая княгиня Ольга Александровна писала, подробно, о своих фронтовых буднях сестры милосердия и о том, что она очень дорожит письмами и фотографиями из дому. Еще она рассказывала о простых хлопотах и делах санитарного военного поезда, пытаясь сохранить чувство юмора и присутствие духа:
«Едем мы в вагоне 2-го класса — коридор по середине — купэ с одной стороны, а кресла с другой, в которые на ночь делают тоже постели. Мылись мы по очереди. Все со мной ужасно милы. Княжна была на вокзале и сказала, что хотела бы превратиться в муху, чтобы со мною влететь в вагон! Воображаю, как она бы жужжала и мешала бы спать…
Только что была остановка — ст. «Дно» Витебской губернии. Пили молоко и ели колбасу с хлебом. Доктора пришли с нами побеседовать. Едем в Киев и оттуда не знаем куда нас пошлют.
Проезжаем места, где видны остатки местных пожаров.
Думаю, так много о вас — моих милых, дорогих! Скажи Мамa, что я так тронута, что сказать не могу, ее милым отношением ко мне и люблю ее ужасно.
Целую Ольгу-душку милую нежно и Мари, и Настеньку «a gloomy one» [скучаю]
Крепко обнимаю дорогого Папa и Бабушку и т. Ксению. Скажи бабушке, чтобы она не обиделась, что я тебе раньше написала, но это ответ на твое письмо.
Была у Ирины. Она ужасно миленькая и худенькая, много говорит и веселая.
Goodbye, my own darling![До свидания мои любимые]
Да хранит тебя Господь! Пишите мне часто, душки мои.
Твоя любящая тебя всем сердцем
Тетя Ольга 1914, 2 Августа (в поезде на войну едучи)».
« Душка – племянница» Татьяна писала, должно быть тетушке письма, наподобие того, которое она отправила Ксении Александровне, своей крестной, из Тобольска. Его часто цитируют:
«Тобольск
Ужасно приятно, что у нас есть балкон, на котором солнце греет с утра до вечера, весело там сидеть и смотреть на улицу, как все ездят и проходят. Единственное наше развлечение. Из наших окон очень красивый вид на горы и на верхний город, где большой Собор.
По воскресеньям бывает обедница в зале, были два раза в церкви. Ты можешь себе представить, какая это была для нас радость после 6 месяцев, так как ты помнишь, какая неуютная наша походная церковь в Царском Селе. Здесь церковь хорошая. Одна большая летняя в середине, где и служат для прихода, и две зимние по бокам. В правом приделе служили для нас одних.
Она здесь недалеко, надо пройти город и прямо напротив, через улицу. Мама мы везли в кресле, а то ей все-таки трудно идти. Грустно, что у нее все время сильные боли в лице, кажется, от зубов и потом от сырости.
А так все остальные здоровы. Что делаете целый день — как проводите время? Сидим все вместе по вечерам, кто-нибудь читает вслух. Завтракаем тоже все вместе, а чай пьем одни. Буду ждать от тебя писем. Всего, всего хорошего. Храни вас всех Господь. Целуем всех крепко, крепко; крепко, как любим. Молимся за вас. Любящая тебя очень, твоя крестница Татьяна.»
Может быть, к этому письму была, например, приложена фотография княжны, цесаревны Татьяны Николаевны, у ног матери, императрицы Александры Федоровны. С нее тоже можно было бы написать объемный портрет, ибо в этом снимке вся суть любящей и нежной души Татьяны Николаевны – окружать нежной заботой и вниманием любимых и дорогих. Но портрет так и не был написан. Никакой. Ни парадный, ни частного характера. Потому что менялось время, гибла эпоха. И еще. Потому что душу истинного «августейшего ангела» в « полный рост» отразить никому нигде и никак еще не удавалось. А жаль.... Искренне.