Читать роман сначала - здесь
Он сидел в курилке с сигаретой в зубах и раскачивался из стороны в сторону. Столбик пепла упал на брюки, но он не заметил этого.
Много бы Олег отдал, чтобы узнать, чем сейчас занимаются Байрам с Мариной, эти две пираньи, сладивших ни много, ни мало – убийство. План Байрама выполнен «на все сто», не помогли ни госпитализация, ни раковый диагноз… Стоп! Почему, собственно, не помогли? Ведь сигнал от учителя поступил, мол, выходим из подполья, срываем маски… Может, поспешил Борис Авдеевич?
В курилку вошел уролог Глеб Сахацкий и, закурив, сходу «въехал» в тему:
- Да, Анатолич… Не припомню такого… Чтобы во время дежурства киллер грохнул ракового!
- Почему именно киллер? – внезапно вспылил Ярков.
- Больше некому, - ничуть не смутившись, парировал Глеб. - Разборка, короче! Криминал гайки закручивает. Ведь он, кажись, большими бабками вертел…
- Какими бы ни вертел! – оборвал его Ярков. – Зачем убивать обреченного? Он и так – не сегодня, так завтра.
- Вот и я говорю, тут что-то нечисто. Или киллер не знал диагноз…
- Киллер – это исполнитель, - начал разжевывать Ярков. – Ему незачем знать диагноз…
- Я имел в виду, заказчик не знал… диагноз.
«Или, наоборот, знал! – добавил про себя Ярков. – Все знал, в подробностях. Поэтому и послал киллера.»
- Да не расстраивайся ты так, Анатолич! – выдохнул на него дым Сахацкий. – Я знаю, он твоим учителем был…
- Не все ты знаешь, Глебушка, далеко не все!
Раздавив сигарету о батарею, Ярков бросил ее в консервную банку, служившую пепельницей, поднялся и покинул курилку. Запланированные операции никто не отменял.
О том, что будет дальше, Олегу думать не хотелось. Чтобы не «съехать по фазе» от подобных мыслей, он «помылся» на первый же холецистит. Затем были два геморроя, варикоз…
В течение дня Ярков пару раз забегал в пятую палату, но сначала там обнаружил экспертов, а потом наткнулся на пустую – с голой сеткой – койку: труп Степанцова успели увезти в больничный морг. Побыть наедине с погибшим учителем так и не получилось.
В течение дня за трупом должен был заехать катафалк из похоронного бюро и отвезти на кафедру судебной медицины.
«Если ты хочешь помешать этому, Анатолич, то надо действовать сейчас! Шевелись, короче!» – тюкало периодически в голове.
Во время одной из операций Олег спросил у анестезиолога:
- Маркович, ты с Чубаревым виделся, что говорит? У кого там приступ начался ночью перед этим самым… Ну, ты понял.
- Понял, не лох, - вытерев пот со лба, подмигнул тот. – У бабушки Уманской из семнадцатой. Почти десять кубиков баралгина впендюрили.
- И что, никого посторонних в отделении?
- Чубарь божится, никого. На него самого тошно глядеть было. Видел бы ты! Краше в гроб кладут, сто пудов!
- Ну, еще бы!
- Его самого первого допросили. После допроса он прибежал в сестринскую, попросил у Старшей сто грамм спиртяги. Хлопнул, крякнул, пернул и отправился до хаты.
* * * *
Бабушка Уманская была завсегдатаем хирургического отделения. Проводя примерно четыре месяца в году на больничной койке, она знала все врачебные тайны, кто к кому неровно дышит, кто с кем на одном гектаре по нужде не сядет и так далее. Болезней у нее было почти столько же, сколько лет.
В больницу она ехала охотно, выписывалась - со слезами на глазах. Бывали случаи, когда ее в буквальном смысле приходилось отрывать от койки.
В тихий час, когда в палату вошел доктор, бабушка мирно почивала на двух подушках, сотрясая оконные рамы богатырским храпом.
- Мария Емельянна, - Ярков легонько потряс ее за плечо.
- Ав?! – едва не подавилась языком бабка. – Что тако?
- Это я, Олег Анатольевич, не пугайтесь, - привычным движением доктор взял сухонькое запястье, чтобы нащупать пульс.
- А, это вы, доктор, - глубоко дыша, бабушка осмотрелась. – А я опосля ночного случая… Всего боюся, даже собственного храпа.
- А что за случай? – решил прикинуться «шлангом» заведующий. Однако направление разговору решил придать: – С вами что-то ночью случилось?
- Да меня скрутило аки в родах, ей крест! По животу словно судорога побежала. Аки камень стал.
«А и вправду, очень похоже на роды, - вспомнил Ярков практику в родильном отделении. – Живот, как камень.» Вслух же сказал другое:
- А с чего бы вас… скрутило-то? Может, съели чего-нибудь?
- Только то, что на ужин давали, да на ночь – кефир… У меня ить диабет! Никогда не крутило, а теперича… в три ночи! Боже мой, что было-то! Что было!
- Может, лекарства какие вечером принимали?
- Дык капельница вечером, в девять… Потом таблетки перед сном да кефир… И все!
- Из дома ничего не приносили?
- Нет ить у меня никого, - по морщинистым щекам мгновенно потекли слезы. – Кто ж принесет-то!
- А вчера? – прерывая поток излияний, уточнил Олег. - Яблоко тоже ели?
- Нет, что-то не хотелось, - покачала головой бабка, словно сама удивлялась странностям своего аппетита.
- Кефир вкусный был?
- Вкусный, только холодный. Я еще на тумбочке поставила согреваться. Люська из третьей забегала, позвала меня… Вязать ее учу, дуру непутевую.
- Почему ж дуру?
- Так за енто время слона можно научить, а у нее руки не из того места растут. На днях совсем отчаялась девка, все бросила. А вчерась - опять прибежала, давай, говорит, бабка, по новой! А мне что – жалко?
Попрощавшись с бабкой Уманской, Ярков прогулялся до третьей палаты и с разочарованием узнал, что Людмила Климанова, незадачливая бабушкина ученица, сегодня выписалась домой.
«Что мы имеем? – рассуждал доктор, спускаясь в плаще и с портфелем по широкой лестнице. – Кто-то с помощью больной Климановой из третьей палаты отвлекает бабку Уманскую и подсыпает что-то бедняге в кефир. Приступ у бабки происходит примерно в одиннадцать или около того. Весь дежурный медперсонал сосредоточен в одном крыле отделения. Палата с учителем – в другом. Убийца беспрепятственно проносит в палату пистолет с глушителем и…»