"Человек заметил вдруг, что чем более везет в жизни ему, тем менее везет некоему другому человеку, — заметил он это случайно и даже неожиданно. Человеку это не понравилось..." - так начинается один из самых знаменитых и загадочных рассказов Владимира "Ключарев и Алимушкин".
Если попытаться пересказать сюжет этого рассказа, то очень быстро можно запутаться в придаточных и боковых линиях, которые причудливо выплетает судьба. Или - автор!
Владимир Маканин - дитя войны, закаленное голодом и холодом поколение, которое взвалило на свои плечи послевоенное мироустройство: оттепель, генеральный секретарь всея кукурузы, Хрущов, стучащий ботинком в ООН, Карибский кризис, "Новый мир", Солженицын, Евтушенко, бардовские песни у костра... Юный провинциал силен в математике и шахматах. Закончив мехмат, идет в преподаватели...
" — Удача — вещь хорошая, — сказал он, подняв высоко рюмку, — но быстрее всех привыкает к удаче тот, кто ее боится.
Он повел глазами в сторону жены. Все засмеялись.
— И молодец, что привыкает! — выкрикнул кто-то.
— Не спорю. Молодец... Но она уже привыкла, и теперь ей опять будет маловато. И теперь она опять будет хотеть новых удач — так устроен человек...
— Не буду, — сказала жена со смехом. — Не буду хотеть. Я их боюсь.
Все засмеялись. И закричали:
— Будешь! Будешь! Будешь хотеть новых удач!"
Совершенно фантастический рассказ, в жизненных мелочах, вроде бы несущественных, растворен быт, дух, философия эпохи.
В Маканине смешался, как в хорошо и плотно замешанном тесте, физик и лирик. Причем, это математически выверенная вроде бы небрежная манера вдруг, совершенно неожиданно окликает застывшую глубинную, глубоководную изнанку человека, то стыдное и стадное, о котором вроде бы и не принято говорить покорителю космоса и Енисея.
Блестяще показав в этом рассказе раздвоенность, двойное дно, Маканин по сути описал жизнь одного человека. Ключарев и Алимушкин - не двое, а один, каждый, любой.
Типовой потрет современника, типаж советского или даже шире обывателя вообще, на все времена.
Говорят, что в романе «Один и одна» Маканин "спровоцировал дискуссию в печати, покусившись на один из главных интеллигентских мифов — миф о шестидесятниках".
В аннотации к роману читаем:
"У героев романа — типичная для того поколения биография: университет, бурные споры о «главном», походы и песни у костра, театр «Современник» и стихи Евтушенко, распределение в провинцию, возвращение в столицу..."
Маканин покусился по сути на свое прошлое:
"«Меня, собственно, не Н. волнует. Скульптор как скульптор. Кажется, он стал в искусстве обычным приспособленцем. Но он добр, это видно по лицу, это чувствуется, а я... я просто хочу посмотреть людей. Давно не видел», — объяснял Геннадий Павлович самому себе, все еще волнуясь и нет-нет поправляя на горле душивший галстук...."
Но ведь лишь удаляясь от предмета, зритель может постичь его суть:
"Предоставленный самому себе Геннадий Павлович шел от скульптуры к скульптуре и, увы, не приближался, а как бы все больше отдалялся, отчуждался от Н..."
Маканин вопреки общему тихому жизненному безумию и всегдашней мелочной бытовой суете продемонстрировал, что для того, чтобы писать, не надо никуда бежать. Бежать впереди паровоза, у паровоза истории отказали тормоза, в Коммуне остановки очевидно уже не предвидится. Во время всеобщего карьерного шухера и лауреатства, не надо никуда торопиться, вглядываясь и вслушиваясь в окружающий космос и оставаясь на своих местах:
"Когда Геннадий Павлович сделал шаг (шажок) в их сторону, но, в сущности, остался на месте, а затем вроде как вновь шагнул к ним и вновь не сдвинулся, натурщица, с которой он танцевал, улыбнулась..."
Награда нашла героя, когда он по сути перестал писать. Его последние рассказы, в частности "Кавказский пленный" - кинематографичны, но невыразительны. Недаром, он некогда учился на "Высших сценарных курсах". Можно было подумать что Акела промахнулся, он начал повторяться:
"Андрей действительно работал, хотя работалось ему неважно – утроенная порция мяса с картошкой, выделенная ему Викой, едва не свалила его в постель. Он зевал. Он тер глаза. В сознании мелькало что-то яркое и расцвеченное – ему снились короткометражные сны, две секунды, не больше, – снились павлины, женские косынки, восточный базар и новенькая географическая карта Крыма..."
По сути Маканин писал одну и ту же книгу, одну и ту же вещь, один и тот же роман, продолженный во времени. Так Гёте 70 лет писал своего "Фауста".
Большую книгу большого писателя. Премия "Большая книга" была присуждена при жизни автора посмертно его великому таланту.
Таких писателей, как Маканин, уже не будет!
Владимир Маканин родился 13 марта 1937 года.