Ленский перед дуэлью… Нет, я сейчас не буду писать о проникновеннейшей музыке П.И.Чайковского, тем более что когда-то это уже сделала, говоря об изменении им образа юноши-поэта, а заодно и о предсмертной элегии Ленского (читайте здесь).
С одной стороны, Пушкин не принимает всерьёз стихов Ленского, с другой – не может остаться равнодушным к тому, что так неожиданно обрывается молодая жизнь. Наверное, не случайно среди иронических строк мелькнёт имя любимого друга Пушкина:
…его стихи,
Полны любовной чепухи,
Звучат и льются. Их читает
Он вслух, в лирическом жару,
Как Дельвиг пьяный на пиру.
Правда, первоначально имя Дельвига было скрыто под литерой «Д.» Ю.М.Лотман, отмечая «эффект глубочайшей интимности», предельно приближающий автора к читателю, писал: «Спокойный и уравновешенный, Дельвиг на дружеских пирушках выступал с поэтическими импровизациями. Однако такой Дельвиг был известен лишь очень тесному кружку ближайших к нему друзей-литераторов».
Последний раз насмешка проскользнёт в строках
И наконец перед зарёю,
Склонясь усталой головою,
На модном слове идеал
Тихонько Ленский задремал…
Дальше места иронии не будет, дальше только трагедия. И Пушкин будет детально описывать приготовления к дуэли, как будто стремясь оттянуть её конец:
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В гранёный ствол уходят пули,
И щёлкнул в первый раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полку сыплется. Зубчатый,
Надёжно ввинченный кремень
Взведён ещё.
Остановлюсь на минуту и я. В поисках изображений героев романа я вновь и вновь натыкалась в интернете на картинку, которую упорно называют иллюстрацией к «Евгению Онегину». Вот она:
По-моему, надо обладать очень большой фантазией, чтобы так представить события романа. Оставив в стороне вопрос, «кто есть кто» на картинке (справа – вроде бы Онегин, но тогда Ленский абсолютно не пушкинский – или же автор «аглицкого» «Онегина» насмотрелся?), замечу, что поза дуэлянтов абсолютно неверна. Не знаю, было ли в России обыкновение расходиться после стояния спина к спине (мне кажется, это явный американизм), но, во всяком случае, у Пушкина не так:
Зарецкий тридцать два шага
Отмерил с точностью отменной,
Друзей развел по крайний след…
«Крайний след» - это то расстояние, на которое отходит каждый из противников от барьера, те точки, с которых они начнут движение навстречу. Пушкин будет подробно расписывать, как идут герои, услышав команду «Теперь сходитесь»: «Четыре перешли шага», «Вот пять шагов ещё ступили» … Потом будет выстрел Онегина – и такое простое и трагическое:
… поэт
Роняет молча пистолет,
На грудь кладёт тихонько руку
И падает. Туманный взор
Изображает смерть, не муку.
Пока оставим в стороне переживания Онегина (к ним вернёмся позднее) и закончим разговор о Ленском.
П.А.Вяземский рассказывал: «Когда Пушкин читал ещё не изданную тогда главу поэмы своей, при стихе:
Друзья мои, вам жаль поэта... —
один из приятелей его сказал: “Вовсе не жаль”! — “Как так”? — спросил Пушкин. “А потому, — отвечал приятель, — что ты сам вывел Ленского более смешным, чем привлекательным. В портрете его, тобою нарисованном, встречаются черты и оттенки карикатуры”. Пушкин добродушно засмеялся, и смех его был, по-видимому, выражением согласия на сделанное замечание». Вероятно, этот разговор действительно был, но, по-моему, не только читателям, но и Пушкину действительно жаль юного поэта.
XXXII строфа – наверное, самая трагическая:
Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела.
Под грудь он был навылет ранен;
Дымясь из раны кровь текла.
Тому назад одно мгновенье
В сем сердце билось вдохновенье,
Вражда, надежда и любовь,
Играла жизнь, кипела кровь, —
Теперь, как в доме опустелом,
Все в нем и тихо и темно;
Замолкло навсегда оно.
Закрыты ставни, окны мелом
Забелены. Хозяйки нет.
А где, бог весть. Пропал и след.
А дальше – тот самый спор о возможной судьбе Ленского, который учёные мужи ведут вот уже почти двести лет. Пушкин, как известно, написал о двух вариантах его будущего:
XXXVII
Быть может, он для блага мира
Иль хоть для славы был рождён;
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках поднять могла. Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за могильною чертою
К ней не домчится гимн времён,
Благословение племён.
XXXVIII. XXXIX
А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Во многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стёганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет имел,
Пил, ел, скучал, толстел, хирел,
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых баб и лекарей.
На основании их и спорят. В.Г.Белинский, например, писал: «Мы убеждены, что с Ленским сбылось бы непременно последнее. В нём было много хорошего, но лучше всего то, что он был молод и вовремя для своей репутации умер… Останься он жив, Пушкину нечего было бы с ним делать, кроме как распространить на целую главу то, что он так полно высказал в одной строфе». А.И.Герцен полемизировал с ним: «Рядом с Онегиным Пушкин поставил Владимира Ленского... Это одна из тех целомудренных, чистых натур, которые не могут акклиматизироваться в развращённой и безумной среде, – приняв жизнь, они больше ничего не могут принять от этой нечистой почвы, разве только смерть… Пушкин обрисовал характер Ленского с той нежностью, которую испытывает человек к грезам своей юности, к воспоминаниям о временах, когда он был так полон надежды, чистоты, неведения... Пушкин сам испугался этого трагического конца; он спешит утешить читателя, рисуя ему пошлую жизнь, которая ожидала бы молодого поэта».
Кто из них прав? Трудно сказать. А ведь была ещё и пропущенная, XXXVIII строфа, сохранившаяся всё в той же копии, но без двух заключительных стихов:
Исполня жизнь свою отравой,
Не сделав многого добра,
Увы, он мог бессмертной славой
Газет наполнить нумера.
Уча людей, мороча братий,
При громе плесков иль проклятий,
Он совершить мог грозный путь,
Дабы последний раз дохнуть
В виду торжественных трофеев,
Как наш Кутузов иль Нельсон,
Иль в ссылке, как Наполеон,
Иль быть повешен, как Рылеев . (Тут уж точно вспомнишь про «реквием по декабристам!»)
Не будем гадать! Повторим вслед за Пушкиным:
Но что бы ни было, читатель,
Увы, любовник молодой,
Поэт, задумчивый мечтатель,
Убит приятельской рукой!
И вспомним его слова из письма А.А.Дельвигу, написанного примерно в то же время: «Не будем ни суеверны, ни односторонни — как французские трагики: но взглянем на трагедию взглядом Шекспира».
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
"Оглавление" всех статей, посвящённых "Евгению Онегину", - здесь
Навигатор по всему каналу здесь