В то время Липецк населяли около 250 тысяч человек, вдвое меньше, чем теперь. Городу как областному центру было всего 14 лет — средне-подростковый возраст. На момент образования области в нем жило менее 100 тысяч, то есть за полтора десятилетия его население выросло чуть более, чем в 2,5 раза. За счёт кого — думаю, объяснять не надо.
Столь быстрая урбанизация объяснялась ещё и тем, что страна стремительно избавлялась от сталинского наследия, в том числе и административного. Крестьянам стали выдавать паспорта и, хотя и с некоторым скрипом, но отпускать на волю. Этим пользовались многие, особенно молодёжь: после армии деревенские парни в большинстве случаев оседали в городе. Поэтому немногочисленные потомки былых липецких мещан очень быстро растворились в массе сельских переселенцев.
Мои родители тоже были деревенские, правда, из Воронежской области. Почти все мои товарищи детства на праздники и на каникулы ездили отдыхать в сёла к родственникам. Я такой возможности был лишён — далековато, не наездишься, поэтому, отчасти поневоле, вырос горожанином, во втором уже поколении. А в деревнях бывал всего несколько раз с мамой в командировках.
Итак, 68 год. Дом сталинской постройки за номером 31 на улице Гагарина. Население довольно пёстрое: начальник горжилкомхоза с семьёй, начальник облкниготорга (высокий чин по тем временам!), мамин земляк, несколько начальников пониже рангом, дворник с дворничихой и сыном, семья баптистов, два актёрских семейства, мелкие служащие, музыканты, отставные военные, шофёр дядя Ваня с женой тётей Марусей.
Наибольший интерес в этой компании представляли дворничиха тётя Маша и жена водителя тётя Маруся (это сейчас я понимаю, что они были тёзками, но тогда мы, дворовая мелюзга, чётко их дифференцировали). А привлекало в них больше всего то, что они были живыми носительницами фольклора и говорили на непривычном для нас языке. Это была главная причина, по которой мы любили пугать и вообще всячески доводить тётю Марусю. Реакция её всегда была одинаково бурной: «А ну иди отседа, враг чикану́тай, анчи́христ, анчу́тка, ня то щас табе вожжой протяну!» Никакой вожжи у неё не было, просто поговорка сохранилась со времён сельской молодости. Поэтому мы, заслышав эти грозные слова, хохоча прыскали в разные стороны, как мальки от щуки.
Потом дома родители объяснили мне, что «чикану́тай» означает «чокнутый», «анчи́христ» — это очень плохое существо, а «анчу́тка» — его облегченный вариант. Это слово нас очень забавляло и мы охотно обзывали друг друга анчутками.
Разные люди заходили во двор обменяться новостями с нашими соседями:
— Ну, Кузьминишна, чявой-то давно я табе ня видала-та? Иде (где) таперь живешь (именно так, а не «живёшь)?
— Ды ране мы на Тырцана́льной хватеру (квартиру) сымали, а таперя нам на Лениной отдельную дали. А вам тута хорошо ли?
— Да ну яё к би́су! Какой оглоед по Гагариной транвай пустил? Громыхая так, што уси поджилки дра́жуцца! На Пляханывой потиша, туды скоро переберемся (без «ё»).
«Тырцана́льная» — это Интернациональная, бывшая Сталина. Ну, какой крестьянский сын или дочь выговорит такую длиннющую абракадабру? А что до других улиц, то и по сей день иной раз услышишь: «Пойдем пройдёмси по Лениной» или — «Сын от нас съехал, теперь на Доваторах живёт с женой». Вообще-то генерал Доватор был один, но народное сознание упрямо тиражирует его: «улица Доваторов», «на Доваторах».
И до сих пор помню тётьМашино дворничихино, обращённое к сыну Виталику: «Вятольчик, иди купа́тцыть, вада стыня!».
Образчики чернозёмного говора встречались тогда на каждом шагу:
— Дочкя, стои́ тута, не уходь никуды!
— Стои́ и держися, ня то упа́нешь!
— Бяжи (беги) в магазин, хлеба купи.
— В руках не няси, ложи в сумку!
— Вчяра́ся с самим (с мужем, то есть) картошки копали.
— Один яблок мине дай, много яблоков ня надо.
— Вкусная пива какая тута сиводня!
— Ой, какую аварию с мужем надысь видали: от людей одна мяса осталась!
— На кровате и дивани място́в нету, ляж на пол, сынок.
— У нас у сяле ряки нету, усе у пруду купа́ютцуть.
Конечно, услышать такую речь было для нас одной из забав. Иногда мы бежали за автором изречения и передразнивали его на все лады. Ну, а уж в сёлах и деревнях так разговаривали почти все. А вот в последнее время, иногда проезжая через знакомые деревеньки, не слышу я родного говора. Никто не гэкает, не якает, не акает, все выучились разговаривать «по-городскому». Корявенько, но уже не по-крестьянски. Грустно мне стало, и стал я спасать хотя бы те крохи, которые ещё остались в памяти людской, хожу, слушаю и записываю. Ведь диалект наш уникален, он по-своему красивый и очень русский. Поэтому, когда мне говорят спасибо, я почти всегда отвечаю по-липецки: «НЕ НА ЧЕМ!».
Если рассказка вам понравилась — поставьте, пожалуйста, лайк.
Спасибо! ❤
