/началу весны и всем любящим женщинам посвящается/
Из цикла статей об авторах сборника «ПЯТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ». Русская поэзия в Уфе конца 20-го века. СТАТЬЯ ВТОРАЯ (2015 г.). Новая редакция: исправленная и дополненная.
«СОЗВЕЗДИЕ ЭВРИДИКИ» Светланы ХВОСТЕНКО
4
А далее, за идеальным любовным предвкушением, следует реальная любовная перипетия, неизбежная, как смерть. Стихотворение так и называется «Изменив»: «На правду прав – так мало без того. / Пусть врун соврёт, и пусть сворует вор. / Напрасно звал – но коли всё же взял – / как можно лгать, когда солгать нельзя? / Как изнутри тебя сжигает лёд! / Иди к себе. Но только врун соврёт, / Но только вор сворует в тишине. / Иди к себе. И не ходи ко мне». В этих классических периодах высота и сила – традиционные для великой любовной русской лирики. Чеканка строк совершенна и осязаема, как древние монеты из драгоценного металла.
«Напрасно взял…» и далее: «…Видел всё, что смеет и не смеет / око человеческое видеть. / Что теперь ещё помимо смерти / хочешь разглядеть на этом свете? / Тяжестью поделишься – спасибо, / не удастся – рада буду малому. / Не тебе прощения просить бы, / И не мне прощания вымаливать».
Острота, лапидарность и ёмкость высказывания – парадоксального, глубокого.
Поражает в иных стихах – а таких у С. Хвостенко немало – совершенное попадание, что называется, в ноты (в ритм, в образы...)
«Съежился день оробевший – почти до мерцанья. / Полузамёрзших столбов и антенн стебли. / Тряский трамвай архаичный. Езда-замерзанье. / Площадь – темней чащи, дремучей дебрей. /Трудно придумать нежное имя волку…/ Хлынет, как кровь и слёзы запретная нежность. / Волченька, короток путь между страстью и страстью. / Хрустнет, как выстрел, январь – тишину раздразнит. / Рай – для спасенного, зверь мой! / А вольному – воля, / да соловьиная трель зимнего волчьего воя» («Волченька»). Веские, выразительные стихи.
Все точки над «и» проставлены, исполненная, наполненная до краев тема, исчерпана.
- Перед нами жизнь и любовь – всклянь, под завязку, на разрыв аорты. Так не живут, а погибают. Но именно так рождается настоящая поэзия, залогом которой – естественная самоотдача, или просто щедрость неисчерпаемой, постоянно творящей (и творящейся) души (или психики) поэта.
Краткость, крайность и полнота – фирменный знак автора подобных строк. Темы тоже говорят сами за себя, например – «Портрет жены вождя»,
«Именно имя»:
«И ведь я ручаюсь, что совесть не пышет жаром, / но как нынче доверчиво сердце – ручной зверёныш…/ Это именно имя твоё солнечно и шершаво, / леденец оранжевый – как языком тронешь»
И далее:
«Не леденец – испещрено гиком / имя лихое – свист, что летит с улиц. / Я отзовусь им, если окликнет гибель – / так запрети мне его поминать всуе».
Здесь именно женское отношение к мужчине – как к Богу.
- Вся подборка «Созвездия Эвридики» заканчивается одноименным стихотворением, разбору которого можно было посвятить отдельную большую статью.
Состоит оно из пяти небольших частей. Эвридика появляется в стихах как третье лицо. Это не Альтер эго автора, это душа и возлюбленная мужчины, на которого поэт С. Хвостенко «смотрит».
Она же, Эвридика, «Любимая жена вождя». Классический треугольник для идеальных стихов. Героиня С. Хвостенко любит мужчину, а он любит другую. Расхожий мотив обогащается ещё и тем, что он, мужчина, – это певец, а любимая его – «красавица и актриса» – умерла. Но он, певец, Орфей, не смотря на её смерть, по-прежнему верен умершей Эвридике – душе, теперь уже невидимой и, в силу её потусторонности, обретшей целостность.
И эта орфическая преданность мёртвой Эвридике, живой душе, не позволяет певцу сближаться с другими, слишком реальными, грубо, резко материально ограниченными женщинами.
За что, по свидетельству греческого предания, легендарный Орфей и был растерзан исступлёнными вакханками.
Так и герой поэмы, одинокий певец верен своей мёртвой возлюбленной. А героиня С. Хвостенко наблюдает всю эту историю его любви и одиночества, и любит героя как бы в ответ за другую, мертвую Эвридику, сама.
И – поёт обо всём этом великую Песнь любви. И эта Песнь о певце и его возлюбленной тени, невидимой, но прекрасной душе, и творит новую, удивительную реальность.
Об этом феномене хорошо знали уже некоторые древние племена. Например, австралийские аборигены. Эта Песнь – во все времена – единственное достоверное свидетельство происходящего со всеми нами.
Остальное – только минувшее, материальное, вторичное. Будь это даже современность. Не запечатлённая, не ставшая как бы Вечностью, Песнью любви, не воспетая своим поэтом, она – как и не была. Искусство поэзии – есть динамическая субстанция Жизни, её изменчивая, уловимая только художественной символикой (в звуке, образе) сущность.
5
Вот такая lave store перед нами. Такое «Созвездие». Любящий Поэт, заключающий в себе и порождающий из себя и влюбленного певца и возлюбленную его Эвридику. Такова истинная поэзия.
Таково «Созвездие» Светланы Хвостенко.
Вспомним, что другим небесным созвездием «Эвридики» является также созвездие «Лебедя», в которое был превращен после смерти легендарный певец Орфей. (Лебедь как символ любви, верности и чистоты.) А также созвездие «Лиры», расположенное рядом с перевоплощенным в небесного Лебедя певцом.
И все вместе эти небесные созвездия образуют, или порождают, поэзию сборника Светланы Хвостенко под названием «Созвездие Эвридики». Это «Созвездие» – суть мифические символы любви, чистоты, преданности. А также и поэтической (певческой, орфической силы) творящей мир.
Но «Созвездие» Светланы Хвостенко также символизирует (являет собой) и мировую Душу (женское начало мира): её Любовь и её великую (тоже певческую) Силу.
Оно же и – «Пятая сторона света» в этом, слишком часто безлюбом, мире.
Когда, Эвридика, вернёшься, то кончатся вмиг холода:
От нас-то тебя относили холодные ветры.
Где Аттика, южное море? Теперь нам с тобою куда?
Что птахи подскажут – нам в пятую сторону света?
Где Аттика, южное море, теплынь, золотая роса?
В античной легенде – что проку на севере диком?
Ты кто, отзовись! И нельзя тебе к нам? И от прежних страстей –
Лишь по ветру шёпот, подобие дальнего взрыда?
Но ежели не дозовётся тебя из Аида Орфей –
То, может быть, я попытаюсь тебя привести из Аида?
Но я ни при чём…это их с Эвридикой дела.
Как светлой улыбкой сменились предсмертные крики –
То всё повторилось: на землю пути не нашла
Невнятная тень позабывшей певца Эвридики.
Когда, Эвридика, вернёшься…Тут Невский за самым углом,
Осколки стекла и на мокром асфальте окурки.
Но будет нам важно и славно услышать вдвоём,
Как влажно и страшно в весеннем ночном Петербурге.
2
Кусок гудрона – яркий слиток тьмы –.
В руках ручной сперва: куда потом деваться?
Из берегов выходит то, что мы
Зовём искусством. Дальше – то, что зваться
Уже никак и вовсе не могло б:
Сахара смерзнется, Антарктика оттает…
В какую стену вбил ты дивный лоб?
Каким ветрам попутно потакает
Твой поиск на обеденном столе
Погорячее слов? Расплаты ждём законно.
Но ждём пока своих предсмертных стонов –
А грянет крик соседа по земле.
Мелькнула девочка – бежала по росе –
А сгинула под землю – так была ли?
Из берегов выходит то, что все
Зовут любовью. Очень верно звали…
И что, мой певчий брат, теперь всем нам за ней?
Ты вновь не совершил кощунственного чуда.
Комок предсмертных влажных простыней,
Да бубенцы весёлые оттуда….
Мне тот же слиток тьмы, всё тех же песен блики:
Ни пули, ни любви, ни гробового сна…
Так каплет в чашу горше, чем вина:
Созвездие покойной Эвридики.
3
Мёртвых нечего бояться – от живых живущим страхи.
Как там, милая, под ливнем питерским угрюмым?
Нынче снилась, приходила – под землёю скучно птахе…
Отвезти на кладбище лепёшек с изюмом?
Мы-то знаем. Мы-то помним. Нам с тобой худую славу
Не впервой носить в котомке – Господу ответим.
Вон, моя пошла – колдунья испортила паву…
И закаркали старухи: повяжите ведьму.
В том, что я пока жива – руки-ноги теплые –
Да, конечно же виновна, люди добрые.
Не по Лете – по Неве бы плыть ещё да плыть нам.
Да, конечно же, виновна, люди-злыдни.
Ты-то знала в жизни этой:
Кроме певчего Орфея
Никого я не слыхала,
Ничего не вспомню вправду,
Были песни, были слёзы,
Были песни, были змеи,
А любил-то он тебя лишь,
Мы лишь пели с певчим братом;
И теперь скажу: любила
Пуще жизни, но своей же,
Не твоей же милой жизни,
Так теперь лежать бы мне бы,
Где вороний грай у церкви,
В том гробу, в могиле свежей,
Под смурным под петербургским,
Под песочным жухлым небом…
Сей ли бред земной, горячий
Нужен, памятен в Аиде?
Так не спи, кто жив покамест.
Спящие покойно спите.
Все российские виденья. Все татарские наитья.
Все аттические мифы, город Питер.
4
Извини, что тревожу тебя: все тобою горит горизонт.
Где-то в душу запала звезда – полночь пыхнула искоркой новой.
Человеки охоты на ведьм открывают сезон.
Это верно, что ведьмы виновны.
Эвридикиной гибелью мстит за себя колдовство.
Раскаленного слова не тронь – глянь, костры-то на площади пышут…
«Эвридика, – скажу я, – приди…» Лишь потом разберу – для чего
инквизитор мигнет палачу, а друзья отреченье подпишут.
Нам с Орфеем вдвоём не спалось – шибко пелось вдвоём хорошо.
Если змеи на голос ползли – по заслугам такая расплата.
Я Орфея на помощь не жду. Он в Аид к Эвридике ушёл.
Инквизитор мигнул, и друзья отреклись виновато.
Я-то кто – только эти слова. Эвридика – полёт и уют.
До чего хороша – нынче ты ли бесплотнее пара?
Змеи любят туда подползать, где красиво поют,
И к созвездию Лиры подключены струны кифары.
5
Слышно там ли, в могиле, как питерский дождик шуршит
По нещедрой земле, по неярким цветам и по тусклым
Жёлто-серым домам, Эвридика? Что слышно про нас из-под толщи
Жёлто-серой кладбищенской глины? Лишь крики ворон,
Да спокойное небо над Волковским, где упокоил
Бог актрису, красавицу – выше бери: Эвридику.
Мы стоим над тобою, как приговоренные к жизни.
/А. Кривошеев Цикл статей о поэтах
(русская поэзия конца 20-го века в Уфе)/
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!