Совсем недавно был день рождения первого космонавта планеты Юрия Алексеевича Гагарина. Он первый шагнул в неизвестность, испытал на себе то, чего не знал никто до него. В 1972 году Владимир Высоцкий написал маленькую поэму "Первый космонавт", где рассказ ведется от имени Юрия Гагарина. И первая же строчка обжигает, как откровение. Не расхожее и банальное "вся жизнь промелькнула перед глазами", а "я первый смерил жизнь обратным счётом". Как можно в несколько слов вместить чувства и мысли человека, который не знает, что там, после цифры 1 - старт или финиш, межзвездная тьма или вечная тьма небытия. Очень хорошо сказал об этом Георгий Гречко (ссылка на полный текст в конце статьи):
Вот первые строчки поэмы: «Я первый смерил жизнь обратным счетом...» В самом деле, когда мы куда-то идём, мы начинаем считать километры - первый, сотый... Когда мы что-то делаем, смотрим на часы - час прошёл, два... И только у космонавтов идёт обратный счёт. Садимся в корабль, значит, осталось два с половиной часа. Проверяем герметичность скафандра - два. Закрываем остекление скафандра - остаётся пять минут. Вот он, обратный счёт. Кажется, никто из нас, космонавтов, и я в том числе, не сумел бы так ёмко сказать о своей профессии. А у него первая строчка - «Я первый смерил жизнь обратным счётом». И надо сказать, «обратным» мерять тяжелее, чем «прямым». Потому что, когда осталось два часа, остался час, осталось пять минут, - ты даже не знаешь, до чего. И когда за две минуты до старта взорвалась ракета, это и говорит, что такое обратный счёт, к какому финалу он может вести...
«Первый космонавт»
<1>
Я первый смерил жизнь обратным счётом.
Я буду беспристрастен и правдив:
Сначала кожа выстрелила потом
И задымилась, поры разрядив.
Я затаился, и затих, и замер,
Мне показалось, я вернулся вдруг
В бездушье безвоздушных барокамер
И в замкнутые петли центрифуг.
Сейчас я стану недвижим и грузен
И погружён в молчанье, а пока
Горн и меха земных газетных кузен
Раздуют это дело на века.
Хлестнула память мне кнутом по нервам,
В ней каждый образ был неповторим:
Вот мой дублёр, который мог быть первым,
Который смог впервые стать вторым.
Пока что на него не тратят шрифта:
Запас заглавных букв — на одного.
Мы с ним вдвоём прошли весь путь до лифта,
Но дальше я поднялся без него.
Георгий Гречко:
Долгое время о дублерах писать как-то стеснялись. Если не брать наши международные экипажи, о которых сообщала вся мировая пресса, то только в 1987 году впервые объявили фамилии дублеров длительной космической экспедиции. Я много раз был дублером. Не раз проходил полный курс подготовки к полету. Высоцкий очень точно почувствовал: «Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта». А ведь путь до лифта-то не та дорожка по красному ковру после возвращения. Путь до лифта - это те же барокамеры, те же самые центрифуги. «Но дальше я поднялся без него» - все, дублер исчезал. Надо сказать, что это было тяжело. До лифта были еще равные люди, а еще один шаг - в лифт, и уже один известен на весь мир, а другой, равный, а может быть, лучше (как Гагарин со свойственной ему широтой души говорил о Титове - мол, он лучше и поэтому его сохранили для более трудного полета), а потом он превращался в невидимку, в никого. Помните, даже когда мы видим снимки Гагарина в автобусе, то Титова как будто случайно кто-то закрывает своим корпусом, чтобы его не было видно. Представьте себе самочувствие человека, который был равным, а через шаг он не только не равный, не только не второй, а вообще никто - на время, а бывало, и навсегда. Что и говорить, переносить такое нелегко. И то, что это так тонко уловил Высоцкий, просто поражает. А мне он говорил: «Я так мало знаю о вашей профессии...»
Вот — тот, который прочертил орбиту,
При мне его в лицо не знал никто.
Всё мыслимое было им открыто
И брошено горстями в решето.
И, словно из-за дымовой завесы,
Друзей явились лица и семьи:
Они все скоро на страницах прессы
Расскажут биографии свои.
Их — всех, с кем вёл я доброе соседство, —
Свидетелями выведут на суд.
Обычное моё босое детство
Обуют и в скрижали занесут.
Чудное слово «Пуск!» — подобье вопля —
Возникло и нависло надо мной.
Недобро, глухо заворчали сопла
И сплюнули расплавленной слюной.
И вихрем чувств пожар души задуло,
И я не смел или забыл дышать.
Планета напоследок притянула,
Прижала, не желая отпускать.
Она вцепилась удесятерённо,
Глаза, казалось, вышли из орбит,
И правый глаз впервые удивлённо
Взглянул на левый, веком не прикрыт.
Мне рот заткнул — не помню, — крик ли, кляп ли,
Я рос из кресла, как с корнями пень.
Вот сожрала всё топливо до капли
И отвалилась первая ступень.
Там, подо мной, сирены голосили,
Не знаю — хороня или храня.
А здесь надсадно двигатели взвыли
И из объятий вырвали меня.
Приборы на земле угомонились,
Вновь чередом своим пошла весна.
Глаза мои на место возвратились,
Исчезли перегрузки, — тишина.
Эксперимент вошёл в другую фазу.
Пульс начал реже в датчики стучать.
Я в ночь влетел, минуя вечер, сразу —
И получил команду отдыхать.
И неуютно сделалось в эфире,
Но Левитан ворвался в тесный зал —
Он отчеканил громко: «Первый в мире!»
Он про меня хорошее сказал.
Я шлем скафандра положил на локоть,
Изрёк про самочувствие своё...
Пришла такая приторная легкость,
Что даже затошнило от неё.
Шнур микрофона словно в петлю свился,
Стучали в рёбра легкие, звеня.
Я на мгновенье сердцем подавился —
Оно застряло в горле у меня.
Я о́тдал рапорт весело, на совесть,
Разборчиво и очень делово.
Я думал: вот она и невесомость,
Я вешу нуль, так мало — ничего!
Но я не ведал в этот час полёта,
Шутя над невесомостью чудной,
Что от неё кровавой будет рвота
И костный кальций вымоет с мочой.
Во времена исключительно бравурных репортажей нужно было очень хорошо знать предмет, чтобы осмелиться написать эти строки. Конечно, они не были опубликованы ни в начале 70-х, ни в начале 80-х. А космонавтам поддержка бы точно не помешала. Особенно, когда новизна и восторги обывателям приелись, а трагедии по-прежнему замалчивались. Ещё раз слово Георгию Гречко:
И когда появились разговоры о том, что те полеты в космос - «легкий хлеб», быстрая дорога к наградам, к славе, Высоцкий написал поэму о космонавте. Она антипод не только бравурным газетным статьям, но и всей космической поэзии. Еще должны были пройти годы, прежде чем стали вести прямые трансляции со старта космических кораблей, общественность узнала, что случаются взрывы ракетоносителей, а космонавтов в корабле в последние секунды отбрасывает система аварийного спасения.
<2>
Всё, что успел запомнить, я сразу перечислил,
Надиктовал на ленту и даже записал.
Но надо мной парили разрозненные мысли
И стукались боками о вахтенный журнал.
Весомых, зримых мыслей я насчитал немало,
И мелкие сновали меж ними чуть плавней,
Но невесомость в весе их как-то уравняла —
Там после разберутся, которая важней.
А я ловил любую, какая попадалась,
Тянул её за тонкий, невидимый канат.
Вот первая возникла и сразу оборвалась,
Осталось только слово одно: «Не виноват!»
Не виноват, что первый ………………………….
…………………………………………………..
Но слово «невиновен» — не значит «непричастен», —
И причастился к звёздам член партии, майор.
Между «нулём» и «пуском» кому-то показалось,
А может — оператор с испугу записал,
Что я довольно бодро, красуясь даже малость,
Раскованно и браво «Поехали!» сказал.
<1972>
Все варианты и рукописи, как всегда, можно увидеть здесь: https://vk.com/page-50031359_44487449
Воспоминания Г. М. Гречко можно найти по ссылке:
Гречко Г. М. Старт в неизвестность: док. записки / Георгий Гречко. - М. Правда, 1989. - 48 с. - (Библиотека "Огонек"; № 29).
Те, кто уже заглянул в главу "Он первый смерил жизнь обратным счетом", посвящённую поэме В. Высоцкого, наверное, заметили, что в отличие от публикуемой здесь 2 части, там нет пропусков в строчках:
Но слово «невиновен» - не значит «непричастен», -
Так на Руси ведется уже с давнишних пор.
Мы не тянули жребий - мне подмигнуло счастье,
И причастился к звездам член партии майор.
Вот только этих строк Высоцкий не писал, о чем не знал Георгий Михайлович. Он взял текст из вполне официального издания: из сборника "Я, конечно, вернусь..." (М.: Книга, 1988), стр. 298-299.). Это опять "доработки" и улучшения господина Г. Антимония - лично или кого-то из помощников, не знаю. (А мы с ними уже встречались ранее). У Владимира Семёновича в черновике только 2,5 строки этой незавершённой строфы:
Более того, в издании: Высоцкий, В. С. Сочинения [Текст] : в 4 т. Т. 1 / В.С. Высоцкий ; авт. коммент. и подгот. текста: Б.И. Чак, В.Ф. Попов ; худож. А. А. Толмачев . - СПб. : АОЗТ "Технэкс-Россия", 1993 – С. 290,291 помимо вышеприведённой, есть ещё одна строфа:
Я разыграл свой жребий и оказался первым,
И мною зарядили космический снаряд.
На слове «пуск» сжимаюсь, в жгуты свиваю нервы
И от доски приборной не отрываю взгляд.
И вот эту вторую строфу - ПОЛНОСТЬЮ СОЧИНИЛ кто-то из «помощников» Чака и Попова (есть таковые сочинённые кем-то строки в этом издании - увы, и много их!). У В. Высоцкого - нет такого текста. За это ручаются составители издания "Владимир Высоцкий. Архивы рассказывают". Так что встретите их на каком-нибудь виртуальном заборе или в одном из двух упомянутых печатных изданий - не верьте глазам своим, это не Высоцкий. Поэма и без этих "улучшений" просто замечательная.
Спасибо, что прочитали. Если вам понравилась статья, познакомьтесь с другими материалами канала: Каталог статей "Стихии Высоцкого" . Лайки, подписка и комментарии тоже лишними не будут. Дзен требует активности подписчиков. C'est la vie.