Есть книги, которые меняют направление твоей жизни. «Ты уже никогда не будешь прежним…» Можно посмеиваться, когда читаешь или слышишь такие утверждения, но книга, действительно, открывает другую реальность, даже если этот мир существует в особым образом найденных и скреплённых друг с другом словах.
Есть правда, одно условие: ты должен быть настроен на такое открытие, довериться тексту, и даже если ты чего-то не поймёшь, домыслить, догадаться, дочувствовать самостоятельно.
Взрослые иногда удивляются: как можно давать ребёнку такую не детскую книгу?
Что он подумает по поводу прочитанного, какие выводы сделает? Родители не разрешили мне в десять лет прочесть «Декамерон». Сегодня я сомневаюсь, что вычурный слог Боккаччо меня бы увлёк. Скорее всего, после десяти-пятнадцати страниц потрёпанный том был бы отложен в сторону. Выбор книги в любом возрасте несёт в себе элемент случайности, без которой нет свободы, поэтому желание старших направлять чтение детей, мне кажется, должно основываться на взаимном доверии.
Сейчас уже и не вспомню, чей был выбор купить именно эту книгу – «Тайны выцветших строк» Романа Пересветова, мой или бабушкин. С ней мы обычно ходили по книжным магазинам. Рисунки в книге были непохожи от иллюстрации к стихам или сказкам, под каждым была подпись, например: «Печать эстонского города Пярну, в архиве которого хранился список книг из библиотеки Грозного». Одна эта фраза расширила границы мира: оказывается, где-то есть такой город Пярну, оказывается, у царя Ивана Грозного была библиотека. И тут же возникало желание узнать подробности, быстрее начать читать.
Задолго до Умберто Эко русский литератор, историк, архивист написал книгу о рукописях и библиотеках, о силе начертанного на пергаменте, написанного на бумаге слова. И вся эта история кажется не менее драматичной и необычной, чем манифест постмодернизма «Имя Розы».
Позднее я узнал, что в биографии Романа Пересветова есть страницы, о которых в двадцатые – тридцатые годы лучше было не распространяться, не говорить, из какой он семьи – из дворянской или, судя по фамилии, из духовенства. Известно, что родился он, как и моя бабушка, в 1905-м году, стало быть, ровесник первой русской революции. Учился в Московском институте востоковедения. Когда началась Великая Отечественная, добровольцем пошёл на фронт. Как человек, знающий немецкий, составлял агитационные листовки для вражеских солдат. Бои вели не только пушки и танки, воевали две идеологии: кто не поддастся панике и окажется крепче.
Немцы разбрасывали с самолётов листовки с тестом на русском языке. Бабушка сама их видела: на плотной бумаге крупным текстом напечатаны четыре строчки:
Советские дамочки,
Не ройте ваши ямочки!
Проедут наши таночки,
Зароют ваши ямочки.
Наши засыпали вражеские окопы своей печатной продукцией. Вот, например, листовка сорок третьего года. Текст на немецком (даю в переводе):
«Эти глупые люди удерживали Великие Луки до конца и погибли. А вот те оказались умными и сдались в плен. После войны они поедут домой».
Офицеры из политотдела не только тексты листовок сочиняли – они выезжали на передовую, чтобы вести агитацию, обращаясь к временно примолкнувшим немецким позициям, мол, бросайте оружие, сдавайтесь. И, понятное дело, вызывали огонь на себя. Как сказано в наградном листе, «Пересветов проявлял личное мужество и бесстрашие». Был награждён орденом Красной звезды.
А дальше история, которую можно было бы назвать романтической, если бы не злополучный финал. Вот как описывает случившееся германист, писатель, эмигрант Лев Копелев: «Мой друг Роман Пересветов, журналист, полюбил немку, тоже журналистку, с которой работал в редакции армейской газеты, выходившей на немецком языке. Ему пришлось дорого заплатить и за свою любовь, и за дружеские отношения с другими немецкими коллегами: после семи лет лагерей он был реабилитирован, но вскоре умер от «заработанных» там болезней».
Двадцатый век был избыточно, чрезмерно щедр на такого рода сюжеты.
Любовь к истории, привитая мне книгой Пересветова, не позволяет выносить по этому поводу суждений категоричных или двусмысленных. Родина есть Родина. Сам автор приводит пример, как живший в семнадцатом веке, движимый честолюбием и падкий на авантюры подъячий Посольского приказа Григорий Котошихин, говоря сегодняшним языком, стал невозвращенцем. Бежал в Польшу, оттуда – в Швецию и там сочинил «Описание Московского государства».
Позднее об этом сочинении спорили западники и славянофилы: одни видели в этой книге критику отсталости России, другие восклицали: «Избави нас Бог от котошихиского прогресса!» Не будем забывать, что об авторе этой работы его западные кураторы отзывались так: «Оный субъект, хотя русский, по своим симпатиям – добрый швед». Заключительную точку в биографии Котошихина поставило совершённое им убийство хозяина дома, где жил перебежчик. В наши дни в криминальных новостях такие происшествия называют «бытовухой».
Котошихин был казнён, тело его анатомировано, а скелет использовали как наглядное пособие во время занятий на медицинском факультете университета в Упсале.
Книга Пересветова «Тайны выцветших строк отличалась занимательностью не в ущерб достоверности, а главное, удивительным образом соединяла события прошлого и сегодняшний день. Хотелось найти пропавшую «либерею», то есть библиотеку Грозного, хотелось узнать прежде неизвестные подробности о Приказе тайных дел – КГБ времён «тишайшего» Алексея Михайловича, работать в архивах и ездить в археологические экспедиции.
В противоречие с книжными образами исследователей вступали слегка прибабахнутые киногерои – учитель истории Нестор Петрович Северов из «Большой перемены» или профессор-археолог из «Джентльменов удачи». Но я всё равно решил, что стану историком – сама профессия искупала возможные девиации, то есть отклонения от нормы.
Выбор был сделан – и определил многое в дальнейшей жизни, от поступления на историко-педагогический факультет и заканчивая опытом инсценировки романа Евгения Водолазкина «Лавр»; вряд ли бы я решился переложить эту книгу для постановки на сцене, не будь у меня знаний о времени, описанном в романе.