Метания между ангелом и бесом бывают у каждого. Поразмыслим о них сейчас – посреди масленичного разгула, когда в нас просыпается диковатый язычник, и наш национальный «хэллоуин» длится целую неделю.
Проблема двойственности человеческой натуры издавна интересует пишущих людей, да и, вообще, думающих. Почему мы поступаем так, а не иначе? Почему порок привлекателен? Где грань, которую мы ни за что не переступим? Чего в нас больше – тёмного или светлого?
Ясное дело, внешне светлого хоть отбавляй. Мы, в основном, вежливые и улыбчивые. Цивильные. Что там, внутри, в глубине души, может не знать никто, иногда даже сам человек о себе. Туда, в глубину пытаются заглянуть поэты и прозаики всех времён и народов.
Вот Пушкин (через реплику Моцарта в трагедии "Моцарт и Сальери"):
Мне день и ночь покоя не даёт
Мой чёрный человек. За мною всюду,
Как тень, он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами сам-третей
Сидит.
Вот Есенин:
Чёрный, чёрный,
Чёрный человек
На кровать ко мне садится,
Чёрный человек
Спать не даёт мне всю ночь.
Поэт выслушивает этого «гостя», злится, запускает в него трость, а в итоге:
Никого со мною нет.
Я один…
И разбитое зеркало.
«Чёрный человек» оказывается беспощадным внутренним голосом, деструктивным alter ego.
Литературные произведения, в которых исследовалась двойственность человеческой души и герои занимались самокопанием, создавали Гёте («Фауст», 1808), Стендаль («Красное и чёрное», 1827), Достоевский («Преступление и наказание», 1866), Лион Фейхтвангер («Глиняный бог», 1910), Теодор Драйзер («Американская трагедия», 1925), Бернгард Келлерман («Пляска смерти», 1948), многие советские писатели (например, Борис Васильев)… Список очень длинный, потому что некоторые авторы всё своё творчество посвятили теме борьбы добра со злом внутри человеческой души. Благодаря подсказке читателя (см. комментарии к статье «С кем имел дело Шерлок Холмс?») добавлю Уильяма Годинга с его «Повелителем мух» (1954): там звериная сущность персонажей победила человеческую.
Наиболее ярко двойственность души отразили в своих произведениях Бальзак («Шагреневая кожа», 1831), Р.Л. Стивенсон («Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», 1886) и Оскар Уайльд («Портрет Дориана Грея», 1890). Дело в том, что эти авторы подмешали к реалистичным, казалось бы, сюжетам долю мистики и фантастики. Они перевели муки духовной раздвоенности в материальное, внешнее измерение.
У Бальзака материальным воплощением пагубных желаний героя стал кусок пергамента, у Стивенсона – внешнее уродство alter ego героя, у Уайльда – мистический «живой» портрет. Богатое воображение этих мастеров слова сделало внутреннее, обычно невидимое окружающим зло видимым и оттого ещё более безобразным. Это зло, вырвавшееся на волю (в «Шагреневой коже» – в наименьшей степени). Это выпущенный из глубин души зверь.
Однажды мне, начитавшейся названных авторов, попалась песня немецкой группы “Element of Crime” (можно перевести как «Криминальный элемент») “Wer ich wirklich bin” («Кто же я на самом деле», “Who I really am”). Под впечатлением от песни я написала её перевод. Конечно, это не Пушкин и не Есенин, но всё-таки цепляет.
Как видите, слова песни очень созвучны с темой данной публикации. Мрачноватая и серьёзная песня под стать мрачноватым серьёзным книгам. Она задаёт вопросы, касающиеся каждого.
Наверное, чаще переводами понравившихся песен «грешат» подростки. Но я люблю иногда упражняться в переводе стихов. Будем считать, что каждая строчка – фотон для светлой половины моей души.
Читайте также о том, как трагедия Пушкина "Моцарт и Сальери" превратилась в сильный фильм Милоша Формана "Амадей".