Стихи современных поэтов, которые объединяет главное: «оценочное» уступает место безусловному, критическое рассматривание — иррациональной «волшебной» радости, изумлению, чувству, словно что-то произошло: важное и хорошее.
Ирина Ремизова
Маятник
«А всё знакомство-то у него было
с пауком да с деревцем, что под окном выросло…»
(Ф.М. Достоевский. «Идиот»)
неразрывным липким сном
будто пойман вдруг,
за решетчатым окном
умер мой паук.
не сидит в углу клубком,
не спешит к еде —
распустившимся цветком
реет в пустоте.
что там, за щитом тенёт —
город или весь?
но крестовый твой поход,
рыцарь, кончен здесь.
ты, когда-то быстрый зверь
и холодный страх, —
только маятник теперь
в ветреных часах.
цепь воздушных этажей
светом зарастёт,
словно смерть мертва уже,
да и жизнь нейдёт.
Александр Крупинин
В моем саду пурга и хаос
В моём саду пурга и хаос,
на шаг не видно ничего,
но ты проходишь, как Нейгауз,
по саду сердца моего.
Твоя тропинка без извилин
ведёт неведомо куда,
над ней летает птица-филин
и манит пальцем иногда.
В какие дали манит птица,
о чём ушами шевелит,
за чем гонец пернатый мчится
как древнегреческий гоплит?
Тропа ведёт к роялю сердца,
который спрятали в саду.
Железных квинт и нежных терций
ты там исполнишь череду.
Тебя почуют струны-вены,
чьи голоса давно молчат,
они откликнутся мгновенно
и задрожат, и зарычат.
Вокруг рассядутся фанаты,
как на деревьях снегири,
и станешь ты играть сонаты:
семнадцать, восемь, двадцать три.
С мечтой о вечном фа-диезе
который более всего,
ты спелеологом полезешь
в пещеру сердца моего.
В пустой пещере, в царстве мрака,
где Стикс петляет и шумит,
мы повстречаемся однако,
как сталактит и сталагмит.
Елена Таганова
На поводке
вагоны вагоны увозят тайгу в китай
привозят китай в тайгу
вороны вороны попробуй пересчитай
не справишься помогу
от кары от кармы отмахивается дуб
открещивается всяк
а я против ветра по выбоинам иду
к платформе кормить собак
о подвигах не выставляющих свет и счет
раздумывая вотще
о доблестях славе и что там у них еще
и что тут у нас ваще
сутулится ленин а может быть и не он
над домом культуры дым
всучает зевакам пустые листовки клен
картавя на все лады
идут человеки кто в доску кто по доске
качаются на ходу
и я на каком-то невидимом поводке
к собакам своим иду
Арсений Журавлёв-Сильянов
Я живу к Богу
Я живу к богу,
как пишут письмо к любимой:
с грубой нежностью, тонкой болью,
благодарно, с невысказанной обидой,
безыскусно, как птичьи трели,
как играют на речке блики.
Те, кто верит, что нужно верить,
пусть живут к спасению,
молятся за себя и близких.
Ни о чём не прошу. Сочтёмся.
Я уже не стану другим, и
всё, что будет, пусть будет — чёрт с ним.
Но как пишут письмо к любимой:
подбираясь к важному слишком долго,
чтобы скомкать в конце и в печку,
Я живу к богу, трудно живу к богу.
Не рассчитывая на встречу.
Александр Спарбер
А я хотел
А я хотел произносить слова
из белого пупырчатого света —
я, кажется, их даже слышал где-то —
блаженный мох, певучая трава.
А я хотел бродить, где пузырьки
висят и дышат на воздушных стеблях,
и падают, и, насыщая землю,
всплывают на поверхности реки.
А я хотел… А впрочем, всё пустое.
Бессмысленно. И ничего не стоит.
Слова, стихи — такая ерунда.
И главное — я знаю, знаю это.
… Но, может быть, я попаду туда —
где всё преображается; где лето
звенит, и слово состоит из света,
свет — из пупырышков, из пузырьков — вода.
Дмитрий Близнюк
Скафандр и бабочка
когда умрешь, позвони.
если будет декабрь и голодные синицы.
если будет связь — сразу набери меня,
чтобы вздрогнул под потолком
шершавой шаровой молнией,
небритой щекой.
когда умрешь — расслабься, как я учил.
парашютисткой падай вверх — к ягнятам, в облака.
не бойся: в опрокинутых желтых волчьих глазах
прошлое — шелковый купол — смотри, не дай отобрать
память
маразматикам и бомжам
рая
на сувениры и белье.
и не оглядывайся.
отпусти этот мир, как шар —
сладостный, медленный антикошмар.
как воздушного змея,
который тебя укусил.
.
я
законсервирую наши образы,
милые безобразия, как персики,
в колбах/фоторанах/эмбрионах души.
искрящийся, бенгальский голос.
жесткий смех. тату лисицы
на ключице.
блестки бессмертия в словах.
там,
в лобных долях неба, где ты не умрешь.
когда ты умрешь,
расшнуруй корсет ребер,
распусти позвоночник,
стань сиреневым цветком сверхплоти,
гибкой и хлесткой.
выдохни нас.
напоследок — нырни в мою память.
с вышки-вешалки, где осталось твое пальто, –
кашемировая волчица
танцует танго с моим пуховиком.
кипяток нейронов.
ты не бойся обжечься, когда уйдешь.
.
намекни. ущипни меня за сосок
сознания,
чтобы смог перестроить координаты,
перетащить
зенитки, рассветы, рояли.
чтобы сонные привидения по утрам
глотали соленую овсянку
первого снегопада — сквозь тебя,
сквозь
прозрачный
желудок
окна.
.
когда умрешь, не переживай о кредитах —
я оплачу,
не волнуйся о коте Кузе — возьму себе,
обещаю кормить и любить.
обещаю: и его переживу.
ибо вечность во мне — как горб.
как гранитное проклятие скал и гор.
это — искусство неумирать,
ибо я полубог.
мы не победили лейкоз, но рубец от клешни
я буду носить в сердце.
помнить, что ты жива.
и — сиреневая Ниагара вечерней неземной грусти,
Хиросима смысла и бессмыслия.
как же жаль городки наших дней,
счастливых япошек минут…
.
когда ты уйдешь, я вздрогну, как ноутбук.
и посмотрю в окно на то,
как осыпаются небоскребы
бликами, пикселями, пестрым квадропеплом
компьютерной программы…
разрушая машинный код.
Читайте также:
На дне Москвы // Современная поэзия
Читать подборку полностью в журнале "Формаслов"