Ну и невезучим же я был… Часто со мной приключалось необычное и неприятное. Хорошо, что эти мои беды кончались всегда благополучно.
Прилетели мы большой группой на «чужой» аэродром для участия в крупных войсковых учениях: поддержать наземные войска в наступлении. Но зима в Германии есть зима, и дни боевых действий наземных войск совпали с самой неблагоприятной для авиации погодой: туманы, сливающиеся с облачностью, морось, снег, то оттепель, то морозец, и просидели мы всё время решающего наступления наших войск на аэродроме в щелястой, отапливаемой «буржуйкой» в одном углу, будке в постоянном ожидании команды на вылет. Этой, выстреливающей нас в небо команды, мы так и не дождались, но продолжали с таким же нетерпением ждать всё той же команды «Воздух!», но теперь уже для перелёта на «свой» аэродром.
Ждём день – погоды нет. Ждём второй – ещё хуже. Ждём третий… И я не выдержал: вечером у меня поднялась сумасшедшая температура. Трясёт, знобит… К врачу обращаться нельзя (это мы, молодые и дурные, так решили: отстранит от перелёта – кто перегонит самолёт домой?). И мой командир и друг Олег накрыл меня несколькими меховыми куртками, затем меня бросило в жар – он поснимал куртки; затем опять морозило, затем опять жар. И так всю ночь он проявлял обо мне такую заботу. А ума – обратиться к врачу, чем обезопасить от перелёта в таком состоянии – ни у кого мужества не хватило.
Утром приехали на аэродром в продуваемую сквозь щели будку (год 1955, тогда ещё специальных для лётчиков «высотных домиков» не было), и меня в углу опять то накрывали меховыми куртками, то раскрывали. Еле живой! Лежать бы и не шевелиться. Заснуть бы в покое…
Вдруг команда: «По самолётам!»
Заботливый командир: «Ну, как, Игорёк?»
Молодой дурачок: «Нормально!»
Влез в кабину. Уронить бы голову, заснуть и не видеть, и не слышать бы никого и ничего.
-- Вам запуск!
А тут ещё и страшный гололёд (тогда тепловых машин, плавящих и сдувающих лёд с полосы, не было). Чуть при выруливании не наехал на самолёт Олега. Хорошо, что он во-время увидел и «выскочил» из-под меня.
Взлетели, набрали высоту. Идти прилично, не рядом. Двигатель монотонно гудит, голова клонится, меня трясёт, реакция замедленная. Единственная радость – вся Германия открыта, сейчас сядем «дома» и хоть в свою уютную комнатку (прибежит врач), хоть в лазарет, но всё равно на твёрдо стоящую койку, и думать, и делать ничего не нужно будет.
Заботливый командир по радио: «Ты как?»
-- «В норме!»
Но самое интересное впереди. Подходим к своему аэродрому, а он… Вся Германия открыта, над ней безоблачно, видимость чудесная, а на наш родной Гроссенхайн будто кто-то бросил громадный пук ваты – туман. Нам с земли команда: «Возвращайтесь на аэродром вылета!» И мы, даже не снижаясь, развернулись на 180 градусов и... снова я в углу этой проклятой будки лежу под кучей меховых курток.
Опять команда «По самолётам!»
Господи! Дадут ли мне тихо и спокойно умереть? Какие самолёты? Какой вылет?
И опять я на высоте 9000 м, снова голову распиливает собственный двигатель, всё так же борюсь с самим собой: хочется закрыть глаза, повесить голову на грудь и… будь что будет (хотя, что будет понятно: полный рот земли -- в самолёте я ведь один). А ещё нужно долететь, а ещё впереди самый трудный и ответственный этап – заход на посадку и посадка. Господи! Кончится ли всё это?
Нет, хоть и тяжело, но нужно встряхнуться, собраться с силами и закончить полёт нормально, чем оправдать и доверие и веру в меня и моего друга – командира, и моих коллег (они же всё видели). Да и самому себе – проверка волевых качеств…
Не знаю, кто позаботился, но, когда я зарулил, выключил двигатель и пытался выбраться из кабины, рядом с моим самолётом остановилась санитарка, и наш полковой врач Алексеич нёсся ко мне с жутко вытянутым лицом.
Господи! Неужели так бывает, что не нужно ничего делать, ни за чем не нужно следить, не нужно принимать никаких решений, а тебя вынули из кабины и куда-то повели? Да пусть хоть куда, какая разница? Это ведь на родной твёрдой и неподвижной земле.
https://proza.ru/2010/03/22/686