- Бабушка, как дела?
- Да я-то ничего, да вот Бог смерти не дает.
И это в восемьдесят пять. Почему? Радоваться бы такой долгой жизни. Что увидела внуков, правнуков и даже праправнуков. А вот поди ж ты. Дожидается смерти, а ее нет. Чуть ли не единственная осталась в хуторе, которой скоро девяносто будет. При ясной памяти и здравом уме.
Мужа пережила. Муж скончался в восемьдесят два года. Помог умереть осколок, который сидел в теле со времен войны.
Когда стала терять зрение и слух, жизнь потеряла свою привлекательность.
Последнее время ее перестали принимать на посиделках у дворов, когда играли в карты. Не разбирает карты даже в очках. Плохо слышит, приходится кричать…
Минуло и восемьдесят пять. В восемьдесят семь или восемь ее ровесницы уже не дружили с головой. Одна залезала на дерево рвать на вареники вишни, другая уходила далеко от хутора на речку и потом теряла дорогу домой, третья уходила из дому и жаловалась, что сын ее бьет. Хотя сын был такой, что мухи не обидит и души в своей матери не чаял.
А наша бабушка дожидалась внуков и правнуков из города. Гладила маленькую правнучку по голове. Улыбалась, радуясь, что жизнь на ней не кончается. Муж внучки, свернув газету или кусок картона рупором, наставлял рупор к самому ее уху и выкрикивал последние новости хутора, рассказывал о семье, о погоде.
В эти моменты жизнь обретала для нее новые краски.
Это было время, когда операции Святослава Федорова по замене хрусталика еще не развернулись по стране широким фронтом. И проблематично было достать для нее слуховой аппарат.
А могло ведь быть по-другому. И хрусталики, и слуховой аппарат помогли бы ей дожить до ста. Читала бы газеты, играла бы на посиделках в карты, помогала бы дочери по хозяйству.
Умерла она в девяносто два.
Дочери сейчас девяносто три года. Уже дважды поменяла хрусталики. В банке попросила выдать ей карточку, чтобы получать в банкомате пенсию. Сотрудники обомлели и не поверили, что она справится с банкоматом. Еще как справилась. Нажала все нужные кнопки, получила пенсию.
Смотрит сериалы, читает Симонова, Есенина, Бунина.
А мне больно и грустно слышать из далекого прошлого:
- Бабушка, как дела?
- Да я-то ничего, да вот Бог смерти не дает.