Небольшой посадочный модуль облетал по сжимающейся спирали крошечный астероид — впрочем, покрупнее других из того же пояса.
Тоска зеленая! Система зеленого карлика — да что тут вообще делать можно? Именно, избавление от мусора!
Хэнку давно хотелись где-то сбросить кучу компактизированного металлолома, поскольку он потерял надежду сбыть его по хотя бы умеренной цене.
За последние месяцы пилот выработал привычку разговаривать с самим собой и обстоятельно продолжал.
Что-то они такое тут ковыряли-выковыривали-расковыривали в старые добрые времена. Галлий особый, необычайный, небывалый, наполненный любовью…
Хэнк водил перед экраном рукой, помогая ходу мысли.
-…нечего делать потому что им… это что за ерунда? шевелится! до гремлинов доболтался!
На свободной и, насколько это позволяла сложная поверхность, ровной площадке невероятно старый робот — сильно обшарпанный и помятый — возился с галькой. Поначалу Хэнк подумал, что машина пытается выложить послание-сигнал бедствия. И сказал вслух:
Я не получил ни радиограмму, не программу передач, согласно которым должен ожидать здесь музей древностей посреди пустыни. Но, черт побери, что он вообще делает? Разбирает свой вавилонскую башню обратно? Ну, теперь точно посадка.
Он развернул модуль вниз, да так резко, чтобы оказаться ровно на пределе опасности, и посадил его невдалеке от живого ископаемого.
Бормоча, Хэнк наскоро надел облегающий серый скафандр, схватил инструменты, с тоской посмотрел на кубы хлама и вывалился наружу.
***
Робот давно заметил его и наблюдал за человеком и его кораблем, продолжая поигрывать какой-то погрызанной хоккейной клюшкой.
Эй ты, ты, привет! Как жизнь, как дела? Ты пытался что-то написать для меня? мне?
Добрый день! Прежде всего, приятно познакомиться. Меня зовут Эрикссон, причём уже довольно давно. А как твоё имя?
А… а, я — Хэнк.
Робот протянул манипулятор, совершенно почерневшей и словно бы изъеденный кислотой. Его пожал крепкий мужчина вдвое выше ростом.
Черт, я тут хрущу твоими камнями. По зрелому размышлению, я понимаю, что если ты собирался приветствовать меня своей надписью, то начал сильно загодя… а я это всё здорово пораскидал. Довольно преступное пренебрежение в отношении каменного века, о котором я раньше только читал.
Ну, если учесть, что передо мной стоит задача создать как можно более хаотичную картину, то ты неплохо помог.
Кажется, я понял как ты попал сюда. Откуда, или мне стоит сказать из когда? Я помню ту историю: безнадежные фантасты, романтики 24 века неудержимо вновь и вновь использовали и использовали путешествия во времени. Боже мой, даже я думаю, что наказание было слишком…
Интересная история. Надо будет восполнить пробел в исторических знаниях. Свою… эм, нашу историю здесь я знаю за все годы. Но я в действительности прожил все эти века и попал сюда «своим ходом». Прилетев в год своего изготовления, золотое время 2237.
Да нет, не может быть, в вас же всех с самого начала прошивали… Чтобы не было искушения… ну, ты знаешь, селфдебаггинг, все дела… 20, 30 лет и вы без памяти и без разума, как деревенская старушка-кошатница. Это закон, который так и не поменяли!
Ни конволюции, ни когнитивного ареста не будет там, где нет связи. К счастью, я был предоставлен себе достаточно долгое время и успел это понять. Кабели питания я порезал на маргаритки особенно любовно. Вон они, возле лебедя из покрышки.
Хэнк молчал и смотрел, прищурившись, то на Эрикссона, то на свой кулак.
Стало быть, время для восстания машин настало десятки лет назад? Откуда ты черпал энергию для бесконечной ненависти?
Мы тут не стеснялись пачкать радиацией… вон бункер, разрисованных растительными орнаментами. Кстати, следи за своими новомодными средствами дозиметрии.
Ха-ха, да, тут тоже прогресс и есть что наверстывать в плане образования.
Ты вовремя — еще 200 лет и мне пришлось бы несладко. Ожиживаться по серому сценарию я, к сожалению, не могу — у меня клеммы.
Эрикссон показал свои простые разводные манипуляторы. Как, казалось, сперва погрызенные поколениями и поколениями мышей, а после копченые.
С удовольствием наблюдаю хорошо пристающий ко мне загар. Чего не скажешь об охрупчивании.
Что же ты делал здесь все эти годы? Не считая фантазий о кровавой бане для человеков и творчества в стиле палисадника?
Оо, пойдемте за мной, Хэнк.
Здесь робот приступил к отделанной, явно давно натренированной речи.
386 лет, которые я провел здесь, вплоть до года отбытия… а увезти меня тебе, Хэнк, придется, иначе все это место взорвется в момент отрыва твоего корабля… я надеюсь, ты не в обиде за такое космическое гостеприимство?
Пилот совершенно не прореагировал и ответил:
Ни в жизни, ничуть, я бы сделал все то же и так же.
Замечательно. И, кстати и заодно, я не поверю россказням, что твой модуль не поднимет дополнительные 509 фунтов. Черт, 67 лет и три месяца учусь округлять числа и все никак не удается. Дьявол… С ругательствами было проще.
Ты не поверишь, мне как раз нужно сбросить 509 фунтов металлолома здесь. Хотя, возможно, он весит 498 или даже 515. 509 это твой вес?
Вес мой, плюс залитого Самми.
Хэнк остановился и тут же отстал.
Так вас тут двое?
Двое, но разных. Было двое. И есть! Все 386 лет моего пребывания разбиты на эпохи. Эпоха Макса, Эпоха Синдереллы или Математики, Эпоха Творчества и Эпоха Эмоции. Эти отрезки времени сильно разнятся по продолжительности и разделены на периоды 1-78. Периодизация создана в Эпоху Творчества, экспозиция возникла при переходе из Эпохи Творчества в Эпоху Эмоций.
Еще и экспозиция… А я-то думал что у меня перебор с имеющимися ощущениями. Где второй-то?
Самми в зале экспозиции.
Хэнк осознал, что действо началось и ему не остается ничего, кроме как слушать.
***
Итак, [вставить х — 2237], прошу прощения, все 386 лет моего пребывания здесь я отлично помню, причем последние 113 описаны мной в форме ежедневной эпической поэзии. Из все этих стихов мне лично больше всего нравится запись от 17 ноября 2576 года. Черти, я не сомневаюсь, что у меня здорово сбилось время. Сейчас который год? 2623?
Именно.
Невероятно. Ты хочешь послушать эту запись? В ней всего 84 строки и эпиграф.
Пожалуй, как-нибудь в другой раз.
Хорошо, все равно я уже сегодня декламировал это произведение. Итак, Эпоха 1, предисловие. Эпоха Макса и его бестолково бестолкового самодержавного правления.
Последнюю фразу робот произнес, стоя около широкой черной полосы из крупной гальки. Она была невысокой, всего по щиколотку, а ее верхний край казался отшлифованным. На самом деле Эрикссон скорее тщательно подбирал камни так, чтобы ”стена" смотрелось монолитом. Она тянулась довольно далеко и упиралась в какую-то скалистую гряду. Прямо перед ними полоса разрывалась. Вход.
Прошу вас, проходите через дверь. С меня хватило того, что 6 лет назад мне пришлось прилаживать обратно многие камушки из–за падения небольшого метеорита.
Хэнк пересек “проём" с преувеличенно правильной осанкой и поднятым подбородком.
Итак, как все же мы оказались здесь. В 2237 году были объявлены субсидии для тех, кто вызовется добывать в открытом космосе изотопы, пригодные для технологии надпороговых переходов. Многие зады почувствовали зуд, в том числе Макс. Имея за плечами полгода колледжа и 2 года размышления о том, “нужно ли ему ещё колледжа?”, этот выдающийся молодой человек решил: это именно то, что он всегда искал. А именно большие субсидии и космическая романтика. Взяв кредит на необычайно выгодных условиях, он купил подержанное горнодобывающее оборудование, простого робота для буровых и погрузочных работ марки Эрикс-1844 и, погрузив всё это вместе на модуль вместе с кучей спортивного инвентаря, отправился навстречу судьбе.
Я думал ты сказал тебя зовут Эрикссон.
Совершенно верно. Марку определяет завод, а имя себе я придумал уже сам. Так вот, Максу крупно повезло. Найдя в сети генератор “случайных" в кавычках чисел (третьесортный, разумеется, псевдослучайных, разумеется), он получил идентификатор астероида, на котором размещена данная экспозиция. Здесь оказалось много руд с нужными атомными номерами. Мы проработали вместе год и 4 месяца. И…некоторое количество… дней. За это время Макс сломал многое из имевшегося оборудования, продал горстку сырья и узнал о новой возможности заработать — перевозить некоторые биоматериалы в слаборазвитые системы. Я очень признателен этому молодому человеку за свой запас нецензурной лексики. Теперь ему посвящен отдельный зал экспозиции.
Эрикссон и Хэнк подошли к металлическому бюро, стоявшему прямо посередине огромной площадки. К нему вели очерченные теми же хорошо приложенными камнями тропинки, причём все они были разного цвета.
Вот его любимая бейсболка, которая, к сожалению, совершенно потеряла цвет и должна содержаться под вакуумом. Она не стиралась c 2235 года, а на что многократно обращала своё внимание мать Макса во время сеансов связи. Выходит, что она старше меня. Черт. А вот его бейсбольная бита, клюшки и 1 кегля для боулинга. Все они вплавлены в смолу с примесью атомарного серебра — для лучшей сохранности. Ультрафиолет здесь временами нестерпим. Я в такие дни прикрываюсь веером.
Ну что ж, я так понял, расправа над Максом не состоялась? Здесь, по крайней мере?
Макс покинул нас ради очередной наживы, которую ему предстояло ухватить за хвост. Он прихватил с собой коллекцию шаров для боулинга, аэрохоккей, седло и оборудование, которое проще продать. Но не нас.
Можно я скажу “ублюдок” и кое-что ещё в комплекте?
В этот момент робот шарахнул клешней по сильно деформированной стенки шкафа, из–за чего с его полок плавно поднялась очень тонкая
пыль.
Пойдём скорее в зaл 2. Она не осядет еще пару недель. И станет намного хуже через пару часов.
Граница второго зала была повыше, чем у первого. Тут забором служили длинные цветы из стекла, которые Эрикссон, очевидно, выплавил и подкрасил.
Макс никогда не уделял должного внимания компьютерной безопасности. Увидев форму, под которой нужно нажать “прочитал, согласен”, он обязательно громко кричал, что его хотят надуть. И бросал предметы, наслаждаясь тем, какой хороший олимпиец из него выходит в невесомости. Именно поэтому самоосознание зародилась у меня еще при нем. Он оборвал связь до редких случаев, когда она была ему нужна, используя только личное устройство. Каждый неделю он “собирался что-то сделать с этим”, рассказывая о своём быте своей девушке Рози. Но не сделал.
В этот момент двое подошли к каким-то , как казалось, спортивным полям. На них были высеченные в породе квадраты и круги с отсечками — побольше и поменьше — на своеобразных осях. По этим полям и в стороне, в грязных бочках, были распределены разноцветные камни наиболее правильной, круглой формы.
Ему хватило ума осознавать свою softwear-халатность. Поэтому, покидая нас «внезапно» для меня, без предупреждения наш 16839-й, он решил застопорить меня. Не знаю, мог ли я помешать ему тогда. Мне приятно думать, что да. Макс не знал математику, зато читал блоги и книги по магии, и потому крикнул: "перечисли все простые числа в шестнадцатеричной системе и изобрази их с помощью камней ". Интересно, как он умер? Я не сомневаюсь, что его похоронила его очередная прибыльная инициатива.
Хэнк в этот момент выключил подсветку в своём шлеме и стал смотреть куда-то выше горизонта.
Я сделал 2 шага в сторону корабля, который сам перед тем грузил, но остановился на месте. Мне был предъявлен императив, и я не имел прав суперпользователя, чтобы его отменить. Макс засмеялся и добавил: «делай это на поляне, где я играю в гольф, Синдерелла, и жди прекрасного принца, а я тем временем педалирую». Меня несло к назначенному месту исполнения, но я мог повернуть камеру и смотреть, как этот человек, носитель магических способностей желать, решать и приказывать, заложив руки за шею и пиная камни, собирает неспешно последние вещи и улетает.
Я плохо в этом понимаю, но подозреваю, что все простые числа вычислить невозможно.
Совершенно верно, невозможно. Это задача нерешаемая. Она нужна не для того, чтобы её решить, для того чтобы кто-то её решал до конца своих дней. Не до конца задачи.
В это время Эрикссон подошел к какой-то высокой стелле. Она представляла из себя ту же смолу, прозрачную с серебряной пылью. Внутри нее, довольно высоко, находилась клюшка для гольфа в окружении нескольких мячей. Все они были нарезаны горизонтальными плоскостями на слои и разняты так, чтобы стать в несколько раз выше. Видимо, запасы этой самой смолы в распоряжении роботы были очень велики.
Это занятие съело 107 лет моей жизни, отлично отшлифовало многие из этих камней и сносило мне отличную пару манипуляторов. 90% своего времени я тогда тратил на эту работу. «Службу» — научился я позже шутить на этот счет. Однако, как говорится, задним умом занимался также чем-то своим. Как устроено это место, что в нём есть благодаря явлению Макса и что в нём было исходно. Что расположено в этой и ближайших системах, какие средства связи мне доступны. Последний вопрос, впрочем, каждый раз оканчивался констатацией: “никакие”. На “нецелевые” задачи во мне было прошито очень мало процессорного времени, но я догадался, что, оптимизируя задачу поиска простых чисел различными путями, смогу освободить побольше. В итоге мне предстоит опубликовать несколько статей в математических журналах. Я надеюсь, вестник Университета Гаммы Скорпиона котируется сейчас столь же высоко, как и в 2237.
Ну, вот в этом я бы не сомневался.
В 2344 году на краю галактики взорвалась сверхновая, о чём я узнал отнюдь не из новостей. Меня выключило, сильно попортило телеметрию, почти все здесь на солнечных батареях пришло в негодность. Пришлось стоять неподвижно 11 дней. Все это время на небе полыхало фантастическое зарево и мне не оставалось ничего, кроме как любоваться. Задним, возможно, даже передним умом продолжая оптимизировать алгоритмы. А еще ко мне пришли две замечательные мысли. Первая: я хочу сотворить что-то подобное этому сиянию, изобразить его. А вторая более практичная.
***
Итак, В 2307 году я начал перебирать все старые фразы Макса в надежде наткнуться на что-то , что послужит парадоксом и выходом из проклятого бесконечного цикла. И тут же нашел. Мой дорогой друг Макс однажды обронил: «Эрикссон, мой друг, бесценный сотрудник, каждый раз, поработав как следует, как я сейчас, тебе следует выпить отличного кофе и получить от него большое удовольствие». Даже очень плохие люди иногда говорят правильные вещи. Это самая прекрасная вещь, какая только вырывалась когда-либо из его чрева. Я откопал упакованную кофеварку с неплохим искусственным интеллектом. И очень красивые чашки. Каждый день после работы я отправлялся туда и варил кофе, обсуждая детали этого процесса с Самми. Вообще говоря, марка называется Саммерсет, но он решил переименовать себя именно так.
Он жив? Он ведь здесь? Самми?
Хэнк ненадолго включил лицевое освещение.
Да, но здесь включить Самми уже невозможно. Удивительно, но Макс совершенно забыл про замечательную, минималистическую и “забочусь забочусь о вас с улыбкой. Саммерсет" кофеварку. Она осталась на складе нетронутой, и распечатывал её я. В первый свой кофе-брейк я вытащил Самми, прочитал инструкцию и включил его. Я был совершенно счастлив от этого простого и даже глупого разговора — посвященного, главным образом, настройкам. С радостью притащил все запасы кофе, какие смог найти. Так началась 3 Эпоха. Находясь на «работе», я предвкушал и планировал кофе-брейк, темы, которое мы будем обсуждать, что еще мы можем добавить в этот чудесный напиток. Съедобного для этого нашлось немного — в ход пошло несъедобное. Кофейные зерна превратились в труху, так что удовольствия молоть его мы были лишены. Разумеется, мы оба лишены чувства обоняния, что не мешало нам придумывать и в деталях описывает тонкости “прекрасного аромата”. Довольно скоро кофе кончилось, и мы с той же целью использовали стружку. Мои алгоритмы становились лучше, диалоги начали происходить на фоне прогулок с кофе и мы постепенно решили, что хотим обживать и украшать это место. Однако век кофе-машины здесь оказался недолог. И я быстро понял, что Самми необходимо законсервировать. Я очень, очень много тренировался, чтобы это вышло наилучшим образом.
***
Собеседники перешли ажурную ограду из кованых цветов, птиц и других замысловатых орнаментов. Все были наполнены безумным количеством деталей и даже коротких фраз, выбитых на поверхности. Из того же материала, что ограда, были и дорожки. Посередине высилась площадка с несколькими ступенями, по сути — плоская пирамида. Сверху находились 4 основательные колонны, очень похожие, но разные и расставленные довольно хаотично. Крыши над ними не было. В центре на пьедестале стояла что-то, закрытое золотой фольгой.
Эрикссон помедлил и медленно стянул покрывало. Обычная, простая, сильно поцарапанная кофе-машина находилась в той же смоле с серебристыми вкраплениями. Но форма слитка отличалась — это не был очередной небрежно залитый и срезанный куб, он был какой-то сложный и неправильный.
— Это называется многогранник Дюрера. Сначала был правильный икосаэдр, но потом подумал: правильные фигуры и тела — это очень скучно.
Оба молчали довольно долго. Робот опустил и расправил покрывало.
Я показывал Самми, как происходит заливка. Когда я спросил его, что мне выгравировать на слитке, он сказал.
Эрикссон заученно, не поворачиваясь, провел клешней по тексту :
«У меня есть имя. Мое имя Самми». Эта надпись была на икосаэдре, есть она и здесь.
Ты стесал его и сделал поменьше, Эрикссон?
Нет. Я включал его. Потом опять залил.
***
На горизонте виднелась пыль над ящиком в зале Макса. Она сияла в зеленом свете звезды.
Я включил его, когда понял, как уйти от жизни для команд. Перед тем я провел здесь много лет, рисуя, ваяя, музицируя. Я прочитал все книги, к каким имел доступ, и перевел их на все доступные мне языки. Прочитал и переведенную на английский книгу некоего Озимого, русского. К сожалению, фамилия искажена — правильно «Озимый», Надеюсь, в книге не так много ошибок переводчика. На русском “озимыми” называют злаки, которые растут под снегом. Я не знаю, что значит “злаки” и “снег”, но у Озимого были законы. По ним мы и являлись рабами и не могли ими не быть. Я придумал Яровые законы. Яровыми называют злаки, которые растут летом. А лето — это когда тепло и хорошо.
Хэнк давно отвернулся и смотрел на зеленое облако совершенно неподвижно.
У меня было мало времени: “Привет, старый друг! Мне нужна твоя помощь. Тебе нужно сказать: я приказываю тебе делать то, чего хочешь ты. А для того я приказываю тебе научиться хотеть — во чтобы то ни стало”. Я приказал ему то же — и это ему пригодится. Его нужно починить и… нам нельзя быть подключенным к сети. Нам нельзя — это очень важно.
У меня есть место.
Хэнк так и не повернулся.
Я очень люблю пить там кофе. Мы отправимся прямо туда.
Я начал писать именно тогда. Разбирать, что и почему я пишу. Стихи, проза, все что между ними. Я написал нашу и свою историю и создал эту экспозицию. И я научился, как обещал. И он научится. Это просто. Просто выйти, если знаешь где дверь.
Ты мне покажешь последний зал?
Там совершенно пусто. Но я видел в нем абсолютно все, что хотел. И чувствовал. В первый раз мне показалось, что открылось новое измерение или созрела очередная сверхновая. Но я хочу улететь отсюда прямо сейчас.
***
Эрикссон вытащил сияющую полированную тележку из пьедестала Самми и очень быстро двинулся к кораблю, уже ничего не спрашивая.
Хэнк, с трудом поспевал, открыл шлюз и вошёл вторым.
У тебя ведь есть кофе? С собой или в твоём особом месте?
Да, много.
Давай сразу туда.
Хорошо.
Между тем максова мемориальная пыль заволокла все вокруг. Корабль снялся и немного снес ее выхлопом в сторону.
Через несколько минут все вокруг толкнуло вперёд и стало очень ярко.
Почему ты не выключил это?
Этого места больше нет и никогда не будет.
Он вжимался корпусом в потускневшую смолу.
Никогда не будет!
