Учитель литературы выдал тему сочинения - две причины, по которым Родион Романыч совершил преступление.
Младший пять раз переписывал - не могу, говорит, понять, чего он хочет, походу, просто придирается.
В конце концов мне дали прочесть последний вариант - сей труд был написан крупным школьным почерком на одной странице, ибо краткость Андрюшин конек. Норм, угу и ок составляют львиную долю словарного запаса.
Из прочитанного я хорошо усвоил обе - бабушка плохая, раз, и бабушка очень плохая, два. Конечно придирается, успокоил я легкоранимую душу подростка.
После очередного возврата ученик себя превозмог и спросил меня - э, в чем, собственно, дело, какая вторая.
Со ссылками на Михалыча, сочинения господ Бердяева, Шестова, Бахтина и Ницше, попробовал растолковать младому племени тварей дрожащих и тех, кто право имеет, помянул великого инквизитора, посетовал на соблазнение хлебами и принуждение к добру. В лицах рассказал о человеке, отпущенном на свободу, но все еще сидящем в подполье,
о религии свободы, против всякого принуждения которая, и об искуплении страданием.
Племя смотрело глазами, полными ужаса и недоверия - скажи, как написать и все, не нужно этих бла-бла-бла.
Из своеволия, деточка - дабы доказать "необыкновенный статут", подтвердить собственную социальную доктрину и посмотреть, вернее, ощутить, как переход черты на нем самом скажется - почувствует ли радость, а может, бремя другой стороны.
Пажди-пажди, я записываю, говори помедленнее.
Я медленно повторил, но уже в сильно сокращенном и весьма упрощенном варианте.
На следующий день дитятко явилось домой с видом Атиллы-победителя - я его сделал, уесс, заоглосило оно с порога, а чуть позже - уже за обедом, перейдя от буйной радости к тихой задумчивости и некоторой погруженности внутрь себя, добавило - с преступлением и наказанием я хорошо разобрался, не то, что с папиными дочками, по всей видимости имея ввиду сочинение Ивана Тургенева "Отцы и дети".