-Юльк. Мне не жалко, живи, сколько надо, но ты сама подумай, дальше - то что? Здесь, в селе нашем, вон, кукух сколько, так у них мужики перемерли от пьянства, а твой-то жив-здоровёхонек, хоть и сволочь, конечно. Да у него и папанька сволочью был, мне мать рассказывала. Та ещё cykа.
Тётка Ксения, стройная, красивая для своих лет, с пышным хвостом темно-каштановых, чуть седоватых волос, схваченных цветастой лентой на затылке, в ярком фартуке в подсолнухах, с силой, аж до скрипа, перетирала тарелки, накрывая стол к завтрашнему пасхальному обеду. Юлушка уже начистила до блеска старинные, тяжёлые вилки и ложки, расставила хрустальные фужеры, все в золоте, да на мощных, витых ножках, ещё раз приоткрыла корзину, полюбовалась уже освященной красотой. Такой корзины вчера больше не было в церкви ни у кого, ни одна баба не могла превзойти Ксению в этом искусстве - печь куличи, красить яйца, украшать пасху. Особенно потрясали яйца - на темно - бордовом фоне по скорлупе плыли настоящие кружева - нежные, тонкие цветы, травы, листья, все было настолько натуральным, графически точным, так могла нарисовать только сама природа. Да она и рисовала это, тётка Ксения долго подбирала узор из живых цветов и листьев, прилаживала их, каким - то чудесным способом, а потом, когда выкладывала свое чудо из кастрюли и натирала маслом, от пасхальных яиц нельзя было оторвать глаз.
-Да и вообще. Юльк. Тебе дитё надо родить. Порчу эту бабкину снять. Вот и заживёте.
Юлушка села, устало сложила руки на коленях. У неё прошла злость, отчаянье, ненависть, осталась только пустота. Ей бы и вообще больше не нужна была эта жизнь дурацкая, если бы не то, о чем сейчас сказала тётка, то, что она так точно угадала, и то, о чем Юлушка так рыдала ночами, не зная, как поступить.
-Порчу-то почему, теть Ксень? Что за порча? О чем вы?
Ксения вытерла руки, подсела к Юле, обдав ароматом резких, сладких духов, внимательно посмотрела ей в глаза.
-Старая история, Юль. Много по деревне об этом судачили, мне мать рассказывала. Ты бабку Евдоху знаешь?
Юлушка вздрогнула, но кивнула, покраснев.
-Вот и сходи, спроси. Я врать не буду, не люблю. Но спросить надо, многое поймёшь, может и изменишь что. Только аккуратно, говорят ведьма она, да злющая. Мало ли.
Ксения вдруг приласкала Юлушку, прижала её к себе, чмокнула в висок, так жалко ей стало эту растерянную девчонку, одинокую, не знающую любви.
-А ещё, знаешь, сходи к батюшке. Он поможет, это я точно знаю.
Юлушка молчала. Она не ходила в храм, не была верующей, хоть и соблюдала какие-то обычаи, но так, чисто из-за их красоты, чистоты какой-то, радости, которую они доставляли. А так чтобы к попу…
Она покачала неопределённо головой, промолчала.
Пасхальное утро просто сияло - яркие солнечные лучи отражались в воде хрустальных луж, оставшихся после тёплого майского дождя, в металлических крышах, и даже в росинках на молодых листьях только показавшихся лопухов, в глянце гладкой поверхности реки и в чисто намытых окнах домов. Юлушка сложила в корзинку подарки для Евдохи - белый шарфик, тот что сама связала, кусок кулича, пару яиц, кулёк конфет в разноцветных фантиках, бутылочку наливки. Тётка Ксения осмотрела корзинку придирчиво, поправила кружевную салфетку, добавила пакет сушёных груш и вишен.
-Ты, Юльк, прям на разговор не лезь. Она сама поймёт, чего ты заявилась. Да и домой беги сразу, гости у нас.
Юлушка почти бегом проскочила улицы, спустилась по тонкой, заросшей одуванчиками тропочке к Евдохиному двору, откинула проволоку на скрипучей старой калитке, миновала рощицу молодых берёзок и елей, в которую превратился бабкин двор, постучала в окошко.
-Носит вас тут, один другого глупее. Хороводом ходите, а не встречаетесь. Чего пришла?
Евдоха подкралась сзади неслышно и гаркнула чуть не в ухо, так, что Юлушка присела от неожиданности и толпа острых мурашек пробежала по похолодевшей спине. Она обернулась - бабка стояла сзади, на плечах у неё был здоровенный туес, полный какой-то мокрой травы. Сапоги по самые тощие бедра блестели от речной глины, штаны тоже были мокрыми, а с длинных, драных пол старого пиджака стекала вода.
-Самое время корни кубышки драть. Потом поздно будет. На, помоги, не стой коровой.
Юлушка с трудом стащила с бабки туес, волоком протянула его в сени, запыхалась, села на лавку. Евдоха уже стащила сапоги, протопала босыми ногами к дверям, мотнула приглашающе головой, потом всмотрелась в Юлушку свистнула.
-От оно чего. Труба зовёт. Так ты не боись, девка у тебя будет. Я токмо мужиков кляла.
Юлушка открыла рот и, так его и не закрывая, пошла внутрь дома, еле дыша от запаха, нагретых нынешним теплом, трав.