Генри пашет медбратом. Он лучший, наверняка. Пациенты всегда говорят, что рука легка. Но рука-то легка, не поспоришь, а взгляд тяжёл.
Если смотрит в упор, то лицо горит как ожог.
Лу — жена персонажа. Кудряшки, реснички, джаз.
Временами от Генри охота в тайгу сбежать.
Когда Генри психует — вперёд, выноси святых. У него есть такая особенность прямоты: вроде крайне обидно, а вроде бы он и прав. Несгибаемый твердый характер, чугунный нрав.
Лу садится и смотрит какой-нибудь сериал, а любой, даже скучный, вот лишь бы он не орал.
Когда Генри уже в апогее своих страстей, он бросает ключи на супружескую постель. Громко хлопает дверью и гордо уходит в ночь. Лу хватает бокал, наливает себе вино, произносит в бокал: "Молодец. Убедил. Катись". На экране страдает смазливый плохой артист.
Лу не любит его. Любит Генри. Звонит друзьям.
А друзья говорят: "Генри дурень, сплошной изъян. Незакрученный тюбик, изгвазданный плащ, носки. Позвони, кстати, Эду, он может сменить замки". Лу не хочет замки. Ей не нравится суета. Лу лежит на диване и думает: "Как он там?"
По проспекту летит коробушечка, красный крест. Бог не выдаст, а Генри хоть вешай значок "the best". Генри едет на вызов, глотает из кружки чай. В голове гулко тикают мысли: чего кричал? Объяснение этому — сдулся, промок, устал? Но была ли важна легендарная прямота?
Дети часто играют над пропастями во ржи. А по встречке несётся больший и красивый джип. И когда остаётся полметра или почти, бледный ангел-хранитель встаёт на его пути.
Генри лишь успевает заметить, что он кудряв.
Генри — вредный несносный характер, строптивый нрав, разноцветные стеклышки, сорванный божий план.
Пахнут волосы Лу — абрикос и иланг-иланг.
Генри входит в квартиру — растрепанный драный клок. Сорт молчания Лу — "ничего не произошло".
Наконец и оно тихо лопается как пшик.
— Ты прости меня, Лу.
— Да мы оба тут хороши.
У меня огуречный салат, а ты хитрый плут.
Генри вовсе не хочет салат, но он любит Лу.
Когда Лу нездоровится — смотрит с ней "Ведьмака". И становится ангельским пухом его рука.